Двойник («Однажды в октябрьском тумане…»)
Однажды в октябрьском тумане
Я брел, вспоминая напев.
(О, миг непродажных лобзаний!
О, ласки некупленных дев!)
И вот — в непроглядном тумане
Возник позабытый напев.
И стала мне молодость сниться,
И ты, как живая, и ты…
И стал я мечтой уноситься
От ветра, дождя, темноты…
(Так ранняя молодость снится.
А ты-то, вернешься ли ты?)
Вдруг вижу — из ночи туманной,
Шатаясь, подходит ко мне
Стареющий юноша (странно,
Не снился ли мне он во сне?),
Выходит из ночи туманной
И прямо подходит ко мне.
И шепчет: «Устал я шататься,
Промозглым туманом дышать,
В чужих зеркалах отражаться
И женщин чужих целовать…»
И стало мне странным казаться,
Что я его встречу опять…
Вдруг — он улыбнулся нахально,
И нет близ меня никого…
Знаком этот образ печальный,
И где-то я видел его…
Быть может, себя самого
Я встретил на глади зеркальной?
Октябрь 1909
Стихотворение – непосредственное продолжение предыдущего «Из хрустального тумана»:
«Из хрустального тумана,
Из невиданного сна
Чей-то образ, чей-то странный…
(В кабинете ресторана
За бутылкою вина).
Визг цыганского напева
Налетел из дальних зал…»
И вот тот, который сидел в кабинете, из ресторана вышел. Что ещё более очевидно по наброскам в черновиках:
А.А. Блок. «Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ»:
«
…Вдруг вижу – из мглы рестор(анной)
Шатаясь, выходит на снег
Какой-то печальный и странный
С закр(ытым) лицом человек
Выходит из мглы ресторанной
И падает…
»
Но двойник…
Ал. Блок. «О современном состоянии русского символизма»:
«
Для этого момента характерна необыкновенная острота, яркость и разнообразие переживаний. В лиловом сумраке нахлынувших миров уже все полно соответствий, хотя их законы совершенно иные, чем прежде, потому что нет уже золотого меча. Теперь, на фоне оглушительного вопля всего оркестра, громче всего раздается восторженное рыдание: "Мир прекрасен, мир волшебен, ты свободен".
Переживающий все это - уже не один; он полон многих демонов (иначе называемых "двойниками"), из которых его злая творческая воля создает по произволу постоянно меняющиеся группы заговорщиков. В каждый момент он скрывает, при помощи таких заговоров, какую-нибудь часть души от себя самого. Благодаря этой сети обманов - тем более ловких, чем волшебнее окружающий лиловый сумрак, - он умеет сделать своим орудием каждого из демонов, связать контрактом каждого из двойников; все они рыщут в лиловых мирах и, покорные его воле, добывают ему лучшие драгоценности - все, чего он ни пожелает: один принесет тучку, другой – вздох моря, третий – аметист, четвертый – священного скарабея, крылатый глаз.
»
Стихотворение можно прочитать, как столкновение с этим “демоном”, который жалуется хозяину:
« …Устал я шататься,
Промозглым туманом дышать,
В чужих зеркалах отражаться
И женщин чужих целовать…»
Впрочем, с двойниками вечная проблема: кто из них настоящий? Который, возвращаясь от «некупленных дев» тоскует: «А ты-то, вернешься ли ты?» или тот, которому «…на ложе долгой ночи // Не хватило страстных сил» – устал он, видите ли, «добывать лучшие драгоценности»…
Да, они – двойники. Один – «…в октябрьском тумане // Я брел…», другой: «Устал я…// Промозглым туманом дышать», один вспоминает при этом ласках «некупленных дев», второму уже обрыдло «женщин чужих целовать».
И в предложении «Быть может, себя самого // Я встретил на глади зеркальной?» ударение надо делать не на «себя самого», а на «глади зеркальной». Герой стихотворения задумался: может, в этот момент кто-то третий со скукой смотрит, как в его зеркале сталкиваются эти двое. По крайней мере в окружающем его (первого) реальности никаких зеркал нет, а второй в этих «зеркалах отражаться» уже «устал».
Из Примечаний к данному стихотворению в «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах» А.А. Блока:
«
В русской классической традиции тема двойника решалась в социально-психологическом ("Нос" Гоголя и "Двойник" Достоевского) и философско-психологическом преломлении (основные романы Достоевского, в особенности "Братья Карамазовы").
По мнению Д.Е. Максимова, Блок «был связан главным образом с такими авторами, как Гейне (его "Двойника" он перевел в начале 1909 г.), как Гофман, может быть Андерсен, идущий в своем рассказе "Тень" по следам Шамиссо ("Петер Шлемиль"). Но эта традиция( ... ) обогащалась у Блока опытом Достоевского( ... ) (Максимов/. С. 149).
»
Приведу упомянутый перевод:
Г. Гейне:
«Тихая ночь, на улицах дрема,
В этом доме жила моя звезда;
Она ушла из этого дома,
А он стоит, как стоял всегда.
Там стоит человек, заломивший руки,
Не сводит глаз с высоты ночной;
Мне страшен лик, полный смертной муки, –
Мои черты под неверной луной.
Двойник! Ты – призрак! Иль не довольно
Ломаться в муках тех страстей?
От них давно мне было больно
На этом месте столько ночей!»