Персик Персикович… Так мы его назвали. Я смотрела на некогда любимое дерево, удивлённая, и не могла наглядеться. Сколько лет… Столько воспоминаний связано. Так сильно стало не хватать слов. Казалось бы, обычный персик, и что в нём такого, что нашла в нём?
Я задавала себе этот вопрос и понимала, что на него невозможно ответить. Жаль, деревьям не пишут некрологи, про них не пишут хвалебные статьи или оды! А маленький чахлый персик был очень того достоин. И удивительно так выходит: дерево, а сделало намного больше, чем некоторые люди за жизнь. К слову, стыд и позор таким «людям».
Я помню, что его посадили около двадцати лет назад. Он прожил достойную жизнь и умер в глубокой старости. В прекрасном саду начал своё существовании он и в запустении, увы, окончил свой век. Дача, что была больше, чем вторым домом, во многом стала самым прекрасным местом из прошлого именно благодаря сладкому персику. Но мы стали редко на неё ходить после некоторых печальных обстоятельств, и кончилось детство, и заросло всё лианами и колючками. В их тени и не самом приятном окружении и погиб он, а может, мог бы ещё жить, видеть солнце.
У меня так много воспоминаний, что не знаешь, с чего начать. Они вихрем пронеслись все перед глазами и смешались, и запрыгали кувырком. А когда из-за колючек показался его чёрный ствол, не было сил больше сдерживать слёзы. И что осталось после него – ничего… Хотя у маленького пенька всегда может появиться новая поросль.
Так много лет кануло, остались только воспоминания, и столько всего изменилось… Правда, это лишь только дерево, но такая сильная душевная боль. А всё потому, что я помню, как мы сидели под ним, как строили с сестрой домики для котят, как лепили их из глины, складывали из веточек и из палок. Как смеялись мы, как смеялись! Как носили за шкирку котов, как один раз соорудили из красных листьев букет, а пушистые не поняли его и разбросали, и мы ещё «сильно» обиделись.
Помню, как отмечали какой-то праздник с семьёй, невдалеке стоял стол, мы продолжали играть и бегать, нюхали мелиссу и мяту, заглядывали под листья клубники, хоть и знали, что она не родит в августе, вытаскивали улиток из-под веток лилий и кидались ими друг в друга, пугали, дурачились! А рядом стоял он, Персик Персикович. Точно добрый старик, тот улыбался, чуть нагнув свою голову, слушал, он никогда не осуждал и скрывал в своих ветках слёзы. А потом, как ели шашлыки, и текли по щекам яркие липкие дорожки сладкого сока…
Помню, как было хорошо в тени, как шумел своим голосом Он, как я прибегала сама к дереву, если случалось что-то плохое, пряталась в густых зарослях. Как травы становилось с каждым годом всё больше и выше, и разрастались лилии, и был сложнее найти тропинку. Как однажды, когда все ушли по делам, персик оставался единственным собеседником. Он всегда слушал… И на него часто садились птицы, и они слушали.
Он был достоит жизни больше других! Дарил радость, умиротворение и спокойствие, приносил свет, больше шумных соседей, от которых лишь приходилось отгораживаться высоченным забором, ведь они постоянно пили, ругались и угрожали проклятиями. Он понимал лучше самых близких друзей, лучше сестры, что со временем и вовсе стала во всём иной, даже больше родителей.
Он дарил что-то, что невозможно выразить теперь словами, и которое умерло вместе с ним в этот день. Я стала другой. Само место стало восприниматься иначе. Ушёл шарм, ушла красота, пропала, перестала видеться аура, и стало отталкивать, а не тянуть на дачу.
А какой стоял день, когда на тёмной корявой ветке мы нашли огромную бабочку бражника, и как она с любопытством ползла, перебирая маленькими лапками, вверх или вниз. Бабочка только вылупились, и у неё были ещё мокрые крылья. И мы фантазировали, что она – новый вид, она «непременно» Персиковый языкан или бражник! «Непременно…»
Давно ушли в вечность эти счастливые годы. Родители постарели. Разошлись мои пути с сестрой, и прибавились проблемы рутинной жизни. Я даже не помню, сколько мы с ней не виделись лет… Обнимались под этим самым деревом, все зелёные, белые платья в траве, обнимались и плакали, что никогда-никогда не расстанемся! А прошло чуть более десяти лет, она вышла замуж, поссорились, попрощались. Вот как часто бывает в этой всеми непонятно за что любимой «реальности»! Но Лэн навсегда останется для меня маленькой девочкой со смешными барашками и красными листьями в волосах.
Никогда не забуду, как каждый август, возле грядки с Персиком Персиковичем начинался наш «ураган осени». Или ветер сам срывал красно-огненные лоскутки, или мы с Лэн собирали их, упавшие, хватали и подбрасывали и сами прыгали вверх.
Как же давно от «сейчас» эти годы… Его больше нет. Нет маминой кошки, её котят, их детей, даже внуков. Все разбежались куда-то, канули, как в небытие. Закончились сладкие плоды. Пропали и кусты смородины, абрикосы. Соседи перелезли через забор и специально или случайно сломали полную сил молодую яблоню. Муравьи съели стол, за которым мы собирались с семьёй, рассказывали сказки, мечтали…
Лишь там, где однажды из земли стал проглядывать проросший жёлудь, и мы воображали, что он, «возможно, когда-нибудь вырастет», теперь стоял огромный красавец-дуб. Четырёхметровые ветки его накрыли наш старенький дом и недостроенный сарай, и почти дотянулись до рябины и персика. Да и персиков, к слову, росло три. Наш любимый, самый крайний, одно время облюбовал клубнику. И мы с Лэнни смеялись, что та сама пришла ножками или усами, сорвавшись с нижнего участка, пришла и закопалась там, где ей хорошо. У самых ног нашего Персика.
Осталось несколько небольших кустиков, которые мы случайно затоптали, когда срезали лианы и ходили выбрасывать хмель. Сухой чёрный ствол спилили до самого основания, он и сам бы, наверное, скоро упал, так как был подточек уже жучками и гусеницами.
Сестра не увидела этот день, не дождалась, не захотела и слушать. Мы выросли такими разными, что теперь едва ли кто-то видел в нас общее. А ведь его было много, и в том числе июльский день рождения, один день на двоих, мы праздновали его всегда-всегда на даче, даже если шёл проливной дождь, так как близнецы «стараются держаться вместе», так говорила она. А получилось всё, как всегда…
Лэн не стала даже слушать про Персик, когда я позвонила ей и, долго не знала, с чего начать, а потом та сказала, что занята делами важнее, извинилась и положила трубку. Она не перезвонила, хотя прошло уже почти два дня, точно отказалась от наших общих воспоминаний. А прошли ещё сутки, и рано утром она начала кричать, что я говорю про какую-то ерунду и она «не обязана помнить все детские клички каждого левого и правого дерева». Левого и правого…
А я помню все: и вишню, и черешню, и жёлтую, и синюю сливы. Помню прекрасно и яблоню, которая незаслуженно погибла в самом расцвете, и то, как несколько лет подряд, проходя мимо неё, какое держалось в душе чувство, пустота. Родители начинали ругаться, когда я говорила об этом, и только один Он слышал и слушал всегда. Пока бабушка с другими соседями заваривали чаи и болтали о прошлых эпохах, мы говорили о радостном, о своём. Как много тайн сгинуло незаписанными в могилу…
И вот его нет. Нет! Надо смириться, принять, ведь это всего лишь дерево. Только как не грустить, когда сами начинают наворачиваться и капать ручьями слёзы? Как не грустить, как не сожалеть за каждый день, проведённый в дали, за проведённые в серой рутине годы. Ведь мы даже не попрощались, а мы были должны, должны… И если бы та рутина могла хоть на сотую часть подарить или показать прежнюю радость!
Я поминаю, ему много лет! Он прожил достойную жизнь, умер в старости, и всё-таки… Почему? Против людей, что порой смотрели с каменными лицами на твои слёзы и винили во всём, и всегда выискивали какую бы сделать гадость и в чём получить выгоду, против подружек, что на следующий же день говорили у тебя за спиной, против парней и друзей-мальчишек, которые лишь клялись в бесполезной любви, а сами не имели с тобой ничего общего… Которые принесли столько отчаяния, разочарования, заставили себя ненавидеть... Против них всех он был достоин жизни больше любого из них! Был достоин жить, отказавшись от своих малых лет, сиять и светить, и радовать. Он сделал гораздо больше, чем многие вместе взятые.
Но потом он ушёл…
Персик спилили сильные руки и выбросили в костёр. И, спорю, никто даже представить не мог, какое чувство могло вызвать обычное трухлявое дерево. В тот день закончилось детство. Мой лучший друг был сожжён, точно колдун, на костре. Красный огонь листьев, о, если бы он мог только знать, что станет через много лет настоящим! И даже дуб через пару веков будет ждать та же участь.
Севастополь, 24 – 25 июля 2022, 522