В русском языке есть большая группа слов, начинающихся с ударного слога ПА. Паводок, паволока, пагода, пагуба, падалица, падуб, падчерица, пажить, палуба, память, памятка, паника, панцирь и другие. Чаще всего эти слова указывают на сходство, подобие с другими. Рассмотрим несколько примеров. ПАДУБ – колючее растение с очень крепкими ветвями и листьями, похожими по прочности и форме на дубовые, только с иголками. ПАДЧЕРИЦА – дочь, но приёмная, пасынок – сын, но приёмный. ПАУЖИН – не сам ужин, а только лёгкий перекус.
Есть существительное ПА, означающее шаг в балете, в танце, пляске.
ПА, сущ. ср. несклон. франц. в пляске, особое движенье ног, прием, постановка, повертка, выступка. Толковый словарь живого великорусского языка
ПА, предлог слитный, образовавшийся из по; выражает: под, недо, последствие или униженье, низшую степень, и всегда берет на себя ударенье, напр. пабедить, паводок, пагуба; пащенок, пачеси, падчерица, пасынок. Вообще, предлог этот бол. любят на севере, арх. олон., хотя там говор низкий, на о.. Толковый словарь живого великорусского языка
ПАСМУРНЫЙ, темный, неясный, сумрачный; || невеселый, угрюмый, сурово-молчаливый.
Пасмурный день или лето, погода.
Пасмурная местность, где всегда ненастье, морок. Что- то он сегодня пасмурен, все пасмурно глядит. Это невеселый, пасмурный цвет для обоев. пасмурность, сост. по прилаг.
Пасмур м. пасмура об. угрюмец.
Пасмурить что, делать пасмурным, затемнять.
Болота пасмурят туманами.
Пасмуриться, или пасмуреть, становиться сумрачным. Толковый словарь живого великорусского языка
Если попытаться найти аналог прилагательному ПАСМУРНЫЙ среди прилагательных в английском, то мы увидим, что dull – блеклый; murky или cloudy - туманный, облачный; grey – серый; overcast – облачный; gloomy –хмурый.
Слово ПАСМУРНЫЙ сложнее, имеет больше оттенков, чем любое английское понятие из рассмотренных. Это не само качество, а подобие, похожесть, а потому ПА + СМУРЫЙ. А это какой? Смотрим в словаре Владимира Даля.
СМУРЫЙ (от мрака, сумрак), темного, мешаного цвета, избура-черно-серый. Смурое сукно, крестьянское, некрашеное сукно, из мешаной темной шерсти.
Как на молодце-то смур кафтан, песня.
Смур кафтан, да душа бела.
Хоть смуроват, да деловат, и черен, да рабоч.
Смурость, смуроватость качество по прилаг.
Смурок костр. смурый кафтан, рабочий, тяжелко.
|| Смурый мужичек, рабочий, черный.
Смурыш м. то же. Смуротный день, погода, сиб. ненастный, пасмурный.
Смурогий смуругий, калужск. замаранный, затасканный, загрязненный до того, что и цвета не знать.
Смурожить что, засмурожить, затаскать, заносить, загрязнить донельзя. В пск. и зап. говор. смурод, вм. смород.
Смурить вост.-сиб. кружиться, мястись, мутиться, темнеть.
На водовороте вода смурит. Смурееть становиться смурым. Погодка смуреет, на дворе посмурело. Толковый словарь живого великорусского языка
Кстати, у русского поэта, прозаика и переводчика, эссеиста, критика, литературоведа, считающегося одним из крупнейших русских поэтов первой половины XX века, Осипа Мандельштама (1891 -1938), отнесённого к жертвам сталинских репрессий, есть стихотворение «ВОЗДУХ ПАСМУРНЫЙ ВЛАЖЕН И ГУЛОК».
Воздух пасмурный влажен и гулок;
Хорошо и не страшно в лесу.
Легкий крест одиноких прогулок
Я покорно опять понесу.
И опять к равнодушной отчизне
Дикой уткой взовьется упрек, —
Я участвую в сумрачной жизни,
Где один к одному одинок!
Выстрел грянул. Над озером сонным
Крылья уток теперь тяжелы.
И двойным бытием отраженным
Одурманены сосен стволы.
Небо тусклое с отсветом странным —
Мировая туманная боль —
О, позволь мне быть также туманным
И тебя не любить мне позволь.
Слишком сложная гамма личностных и общественных отношений возникает в стихах. Додуматься можно до чего угодно. И малограмотные следователи НКВД могли обвинить автора даже в преступлениях, которые тот не совершал. Замах-то сделан.
Много раз за свою жизнь я пытался читать стихи Осипа Мандельштама. Не способен я был настроиться на его волну, жить его образами, сочувствовать его переживаниям. Нет, это не Иосиф Уткин, не Эдуард Багрицкий…. И всякий раз я упирался в то, что и стихи пасмурные, и автор их тоже какой-то пасмурный.
Осип Мандельштам родился в Варшаве в богатой еврейской семье. Его отец был мастером перчаточного дела, состоял в купцах первой гильдии, имел право жить вне черты оседлости, несмотря на еврейское происхождение. Деньги выделяли его среди прочих евреев. Получив хорошее культурное образование в Санкт-Петербурге, Осип подал прошение на физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета, вольнослушателем, но, забрав через месяц документы, уехал в Париж. В 1908—1910 годы учился в Сорбонне и в Гейдельбергском университете. Его семья обеднела ещё до Первой мировой войны, для учёбы в Европе не было средств, а для возвращения в университет в Санкт-Петербурге, куда рядовых евреев не принимали, пришлось креститься, но учился он уже без интереса, как говорится, пасмурно.
В общем, жил и много печатался в Советской России, но никогда не воспринимал её своей, критически относился к вождю народа, не понимал тех целей, которые выводили великую страну из великой разрухи к великой державе. Романтикой первых пятилеток он не вдохновился. Очень ярко убеждения отражены в часто цитируемом ныне стихотворении 1933 года «МЫ ЖИВЕМ, ПОД СОБОЮ НЕ ЧУЯ СТРАНЫ…»
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, кует за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него — то малина
И широкая грудь осетина.
Это было роковое стихотворение, которое он прочёл полутора десяткам человек.
Борис Пастернак называл этот поступок самоубийством.
Как-то, гуляя по улицам, забрели они на какую-то безлюдную окраину города в районе Тверских-Ямских, звуковым фоном запомнился Пастернаку скрип ломовых извозчичьих телег. Здесь Мандельштам прочёл ему про кремлёвского горца. Выслушав, Пастернак сказал: «То, что вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, который я не одобряю и в котором не хочу принимать участия. Вы мне ничего не читали, я ничего не слышал, и прошу вас не читать их никому другому».
На Мандельштама донесли. Доносу дали ход. Было следствие по делу… Википедия рассказывает об этом с массой подробностей. Кстати, репрессии называются сталинскими, хотя первый арест случился в ночь с 16 на 17 мая 1934 года по доносу неизвестного сексота из литературных кругов.
«Ордер на арест был подписан самим Ягодой. Обыск продолжался всю ночь. Искали стихи, ходили по выброшенным из сундучка рукописям. Мы все сидели в одной комнате. Было очень тихо. За стеной у Кирсанова играла гавайская гитара. Следователь при мне нашёл „Волка“ и показал О. Э. Он молча кивнул», — вспоминала Анна Ахматова.
Вот эти стихи.
"ВОЛК"
За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.
Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей,
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей, -
Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых костей в колесе,
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе.
Уведи меня в ночь, где течет Енисей,
И сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.
Уже 26 мая поэт был осуждён на три года ссылки в Чердынь (Пермский край). Осипа Мандельштама сопровождает жена, Надежда Яковлевна. Супруги прибывают в Чердынь 3 июня и временно поселяются в больнице, из окна которой вскоре выбросился Мандельштам.
В начале июня 1934 года Николай Бухарин написал Сталину: "О поэте Мандельштаме. Он был недавно арестован и выслан. До ареста он приходил со своей женой ко мне и высказывал свои опасения на сей предмет в связи с тем, что он подрался (!) с Алексеем Толстым, которому нанёс «символический удар» за то, что тот несправедливо якобы решил его дело, когда другой писатель побил его жену. Я говорил с Аграновым, но он мне ничего конкретного не сказал. Теперь я получаю отчаянные телеграммы от жены Мандельштама, что он психически расстроен, пытался выброситься из окна и т. д. Моя оценка О. Мандельштама: он — первоклассный поэт, но абсолютно несовременен; он — безусловно не совсем нормален; он чувствует себя затравленным и т. д. Так как ко мне все время апеллируют, а я не знаю, что он и в чём он «наблудил», то я решил тебе написать и об этом /…/ P. S. О Мандельштаме пишу ещё раз (на об<ороте>), потому что Борис Пастернак в полном умопомрачении от ареста Мандельштама и никто ничего не знает".
Резолюция Сталина на этом письме: «Кто дал им право арестовать Мандельштама? Безобразие…».
В одном из писем Сталину Бухарин также отмечает, что «поэты всегда правы, история за них»,
13 июня 1934 года состоялся телефонный разговор Сталина с Борисом Пастернаком: "С первых же слов Пастернак начал жаловаться, что плохо слышно, потому что он говорит из коммунальной квартиры, а в коридоре шумят дети. В те годы такая жалоба ещё не означала просьбы о немедленном, в порядке чуда, устройстве жилищных условий. Просто Борис Леонидович в тот период каждый разговор начинал с этих жалоб. Мы с Анной Андреевной тихонько друг друга спрашивали, когда он нам звонил: «Про коммунальную кончил?» Со Сталиным он разговаривал, как со всеми нами, — вспоминала Н. Я. Мандельштам. — Сталин сообщил Пастернаку, что дело Мандельштама пересматривается и что с ним всё будет хорошо. Затем последовал неожиданный упрёк, почему Пастернак не обратился в писательские организации или ко мне и не хлопотал о Мандельштаме. «Если бы я был поэтом и мой друг поэт попал в беду, я бы на стены лез, чтобы ему помочь»…
Ответ Пастернака: «Писательские организации этим не занимаются с 27 года, а если б я не хлопотал, вы бы, вероятно, ничего бы не узнали…»
Затем Пастернак прибавил что-то по поводу слова «друг», желая уточнить характер отношений с О. М., которые в понятие дружбы, разумеется, не укладывались. Эта ремарка была очень в стиле Пастернака и никакого отношения к делу не имела. Сталин прервал его вопросом: «Но ведь он же мастер, мастер?» Пастернак ответил: «Да дело не в этом…» «А в чём же?» — спросил Сталин. Пастернак сказал, что хотел бы с ним встретиться и поговорить. «О чём?» «О жизни и смерти», — ответил Пастернак. Сталин повесил трубку".
В середине июня 1934 года Осипа Мандельштама вызвали к районному коменданту в Чердыни для выбора нового города высылки. Комендант потребовал, чтобы город был выбран немедленно, в его присутствии. При этом запрещалось селиться в двенадцати важнейших городах, включая те населённые пункты, где у поэта уже были налажены дружеские или рабочие связи (Москва и область, Ленинград и область, Харьков, Киев, Одесса, Ростов-на-Дону, Пятигорск, Минск, Тифлис, Баку, Хабаровск и Свердловск).
Мандельштамы выбрали Воронеж.
Потом будут стихи знаменитого цикла, так называемые «Воронежские тетради»... В январе 1937 года, находясь в ссылке, Осип Мандельштам написал оду, восхваляющую Сталина. В литературной среде были не очень здоровые отношения, были и зависть, и месть, и сплетни, и доносы. Нездоровая атмосфера профессиональных писателей приводила многих к психозу, к другим болезням, а то и к самоубийствам.
В письме к Корнею Чуковскому Осип Мандельштам напишет:
«То, что со мной делается,— дольше продолжаться не может. Ни у меня, ни у жены моей нет больше сил длить этот ужас. Боль¬ше того: созрело твёрдое решение всё это любыми средствами прекратить. Это — не является «временным проживанием в Во¬ронеже», «адм-высылкой» и т. д.
Это вот что: человек, прошедший через тягчайший психоз (точнее, изнурительное и острое сумасшествие), — сразу же после этой болезни, после покушений на самоубийство, физически ис¬калеченный, — стал на работу. Я сказал — правы меня осудившие. Нашёл во всем исторический смысл. Хорошо. Я работал очертя голову. Меня за это били. Отталкивали. Создали нравственную пытку. Я всё-таки работал. Отказался от самолюбия. Считал чу-дом, что меня допускают работать. Считал чудом всю нашу жизнь. Через 1 1/ 2 года я стал инвалидом. К тому времени у меня безо всякой новой вины отняли всё: право на жизнь, на труд, на лече¬ние. Я поставлен в положение собаки, пса…
Я — тень. Меня нет. У меня есть одно только право — умереть.
Меня и жену толкают на самоубийство. В Союз Писателей — не обращайтесь, бесполезно. Они умоют руки.»
В общем, писательская среда в Советском Союзе, где было много (черезчур много) профессиональных авторов, живших узким мирком собственных интересов и проводящих время в общении и соперничестве друг с другом, стала уникальным явлением, гигантской банкой, наполненной пауками. И атмосфера там всегда была пасмурной, влажной и гулкой. Лучше всего эта атмосфера отражена в самом знаменитом романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита».