Лев Толстой и зарубежная помощь голодной России

                ПРИМЕЧАНИЕ.

                  Это ОТРЫВОК из
                 большой книги моей
                "Царь Лев против царя Голода"
        (Лев Толстой в земном Христовом служении в 1891 - 1893 гг.),
                которую можно скачать,
                  читать без платы
                    по ссылкам:

 (1) https://disk.yandex.ru/d/jAhOt2vi1nSyqA

 (2)
 (3) https://cloud.mail.ru/public/WNDs/bFtfK3nh4

                    ___________________________


                Глава Шестая.
                ВОПРОС НЕ ПОЛИТИКИ, А ГУМАННОСТИ
      (Помощь России зарубежных благотворителей в к. 1891 – 1892 гг.)


6.1. «Общество друзей» из страны врагов

  Первые известные нам отклики из-за рубежа желающих помочь России относятся ещё к осени 1891 года.
 
  В Третьем томе «Биографии Льва Николаевича Толстого» Павел Иванович Бирюков, не просто автор биографии, но и единоверец во Христе Л. Н. Толстого и участник многих предприятий великой Бегичевской эпопеи, описывая возросшую в ноябре 1891 г. снежным комом и перекинувшуюся за границу реакцию на открытое письмо 3 ноября, с просьбой о жертвованиях, Софьи Андреевны Толстой, сообщает следующее:

  «Не остались глухи к воззванию… в Англии, где движение в пользу сбора пожертвований для голодающих в России быстро приняло обширные размеры: кроме подписок, открытых для этой цели редакцией "Nineteenth Century", госпожой Новиковой, романисткой Гесбой Стретам и квакерами, которые послали своих представителей на места голода в России, основан фонд для оказания помощи России (Russian Relief Fund), в котором принимали участие такие известные личности, как герцог Вестминстер, лорд Абердер, лорд Кольридж и др.

 Печатая своё воззвание благотворителям, учредители этого фонда, лорд Максвелл и Джильберт Кольридж, заявили, что часть собранных денег будет роздана на месте делегатами квакеров, а другая часть послана графу Льву Толстому, письмо которого к ним было напечатано во всех газетах» (Бирюков П.И. Биография Льва Николаевича Толстого. Указ. изд. Том третий. С. 165).

  Что касается упомянутых П. И. Бирюковым квакеров, исследование вопросов общения с ними именно Л. Н. Толстого, членов его семьи и прочих участников «голодной» благотворительной эпопеи, размеров и характера помощи с их стороны именно названным нами лицам и прочих подробностей затруднено недостачей или малодоступностью источников. Надо подчеркнуть, что речь идёт о контактах с представителями страны, не без основания считавшейся недружелюбной по отношению к России, а значит — находящимися у царского правительства заведомо “на подозрении”. Толстой, будучи и сам “неблагонадёжен” в глазах полиции, пребывая под пристальным наблюдением оной, постоянно опасавшийся препон для своей деятельности со стороны властей — не стремился, в свою очередь, к контактам с подобными лицами ни лично, ни эпистолярно.

  Современный британский исследователь Люк Келли оценивает британское отношение к событиям в России как снисходительно-высокомерное. На формирование такого отношения влияли, с одной стороны, деловые круги, так или иначе причастные к эксплуатации индийских и российских рынков (а значит, и к голоду в Индии, с которым, как мы упомянули во Вступительной части нашей книги, европейцы сравнивали голод российский), с другой же — круги российской революционной эмиграции. Британский читатель, чванливо убеждённый в превосходстве британских порядков над любыми другими в мире, а тем более над «автократическими» российскими, был настроен воспринимать критику даже самими русскими порядков в России как «противостояние» имперским монархии и цензуре. Негативные сведения об урожае зерновых в 1891 г. не вызывали в массах таких читателей сочувствия, а лишь подтверждали в их глазах справедливость избранной установки. Решение о помощи было неотделимо от этих чувств превосходства и от либеральной (а в эмигранских кругах — и вполне революционаристской) критики российских порядков (Kelly L. British Humanitarian Activity in Russia, 1890 – 1893. Manchester (UK). 2018. P. 54 – 55; 81 – 83).

  Именно революционным эмигрантам, стоит здесь отметить, принадлежит дело особенно нехорошее: они «подготовили» общественное сознание англичан и, шире, европейцев к восприятию едва ли не всякого критического выступления автора из России или в России как «оппозиционного» по отношению к монархии, к российскому режиму в целом, и так или иначе клонящегося к оправданию революции. При этом крикливые выступления такого деятеля революционной эмиграции, как небезызвестный Сергей Степняк-Кравчинский в журнале «Свободная Россия», а тем более сообщения из России соотечественников, в частности Джорджа Кеннана, Джейсма Стевени, Эмиля Диллона — воспринимались с большим доверием, нежели «бунтарские» сочинения Л. Н. Толстого 1880-х гг., в которых для секуляризованного британского мозга было везде «не то» — и этим «не тем» была живая вера Христа, исповедовавшаяся Львом Николаевичем Толстым!

  Собственное, не инвазированное пропагандой недовольство Британии Россией имело куда более шкурные интересы: сообщения о возможном срыве зерновых поставок из России вызвали уже в июле 1891 г. обвинения в «Manchester Guardian» российского правительства в скрывании сведений об урожае. Одновременно нарастали обвинения в неэффективности мер против голода, предпринимаемого правительством. С подачи радикальной эмигрантской оппозиции происходила, по терминологии Люка Келли, идеологическая «делегитимизация автократии», при которой «неэффективному» правительству противопоставлялись трудолюбивое крестьянство и заботливая о народе, граждански активная интеллигенция, которой-де «режим» активно препятствовал в оказании помощи жертвам голода (Ibid., P. 54 – 64).

  Эмигранты не просто манипулировали настроениями британского обывателя, но создали ряд мифологем о Л. Н. Толстом. Не без поддержки «генерала в толстовстве» В. Г. Черткова, высланного в 1897 г. российским правительством в Англию и там быстро нашедшего общий язык с «подпольщиками», сотрудничавшего с ними и за это обласканного красной большевицкой сволочью впоследствии, после прихода её к власти в России, в т. н. советскую эпоху, в литературе, даже научной, эти мифологемы получили развитие и удержали влияние надо многими совкорождёнными и совкоголовыми представителями научного мира — как мы показали в Историографической части нашей книги на примере Н. А. Гаврилиной, автора из Тульского педагогического университета.

  Дурную службу, и прямо накануне голода, сослужило поганому «русскому миру» его дрянное юдофобство (антисемитизм). Причиной для раздражения против России в 1890 году послужили антиеврейские меры властей. Массу евреев выселили из Москвы во исполнение старых законов о праве на жительство. В ответ в Лондоне прошли митинги протеста, а газеты подвергли правительство России справедливой на этот раз критике. Банкир Ротшильд, с которым министр финансов И. А. Вышнеградский вёл переговоры о займе, выразил беспокойство по поводу того, что митинги приведут к ещё большему антиеврейскому раздражению в России. Александр III ответил: «Это неправда, но мы ровно никакого внимания на их митинги не обратим» (Ламздорф В. Н. Дневник 1886 – 1890. Минск. 2003. С. 374 – 376). Ранее император вернул министру иностранных дел нераспечатанный адрес от жителей Лондона в защиту выселяемых евреев — с повелением отослать обратно (Там же. С. 6).

  Весной 1891-го банкиры в Европе объявили России финансовую войну, а Ротшильд взял обратно согласие на намеченную конверсию рубля. В ответ Вышнеградский пригрозил банкирам изъять у них депонированный золотой фонд, но одновременно рекомендовал министру внутренних дел проявлять снисходительность к евреям (Там же. С. 125). В июле курс рубля падает. Общественности России, в массе её, ещё пока неведома связь между неурожаем и кредитоспособностью Российской империи, которая должна обслуживать огромный внешний долг. В стране бытует миф о несметных богатствах казны, и нехватка средств у правительства кажется обывателю отговоркой. Это раздражение в российских умах легко способны использовать адепты английской пропаганды.

  В создавшихся условиях российское правительство не без осования опасалось, что английское вмешательство, даже в лице наблюдателей за распределением продовольствия или средств добровольных жертвователей, будет направлено на повторение международного скандала, вызванного книгой Дж. Кеннана о сибирской пенитенциарной системе (Kelly L. British Humanitarian Activity in Russia, 1890 – 1893. Manchester (UK). 2018. P. 64).

  И всё же контакты Льва Николаевича с английскими благотворителями состоялись – начавшись даже ранее многих других!

  Вероятно, первым из англичан, ещё в октябре 1891 г., в переписку с семейством Толстых вступил от имени названного П. И. Бирюковым фонда «Russian Relief Fund» человек прогрессивных убеждений из Лондона, некий Томас Фишер Анвин, или Унуин (Тomas Fisher Unwin; 1848 – 1935), издатель и владелец (с 1882 г.) собственного издательства «T. Fisher Unwin». В далёком 1911 г. именно Томас Фишер Анвин опубликует для английских читателей «Жизнь Толстого» Ромена Роллана. А в начале 1890-х он был известен в родной Англии как человек либеральных и интернационалистских воззрений, благословлявший свою жену Джейн Кобден на деятельность по защите прав женщин и осуществлявший сам в те годы, ни много ни мало, пересмотр, с прогрессивных позиций, всей мировой истории посредством выпуска обширной, многолетней серии книг идейно дружественных ему авторов, поименованной «Story of the Nations» («История народов», 1885 – 1908).

  23 октября (5 ноября нов. ст.) лондонский издатель пишет Льву Николаевичу письмо, в котором сообщает о предпринятом Фондом сборе пожертвований в Англии для помощи пострадавшему от неурожая русскому крестьянству и о двух затруднениях, связанных с организацией Фонда. «Первое касается, — говорил он, — пересылки денег из Англии в Россию; второе — того, кому и в какие пункты или области их следует адресовать». Анвин спрашивал, согласен ли Толстой дать своё имя для подтверждения солидности «всякого движения в Англии, направленного к сбору денег и пожертвований, устройства их, распределения в верных местах и среди достойных людей». «Наша мысль состоит в том, чтобы вы сделались посредником между руководителями сбора пожертвований в Англии и добровольными местными комитетами или земствами, которыми, как мы слышали, организована помощь. Мы будем, таким образом, смотреть на вас, как на наше доверенное лицо и советчика, и вы тем самым окажете нам большую услугу и существенную помощь в нашей работе в Англии» (Цит. по: 66, 77).

 4 (16) ноября Л. Н. Толстой ответил из Бегичевки Томасу Фишеру Анвину следующим посланием:

 «М. Г.,

 Я очень тронут тою симпатией, которую выражает английский народ к бедствию, постигшему ныне Россию. Для меня большая радость видеть, что братство людей не есть пустое слово, а факт.

  Мой ответ на практическую сторону вашего вопроса следующий: Учреждения, которые всего лучше работают в борьбе с голодом нынешнего года, — это без сомнения земства, а потому всякая помощь, какая будет препровождена им, будет хорошо употреблена в дело и вполне целесообразно. Я теперь живу на границе двух губерний, Тульской и Рязанской, и всеми своими силами стараюсь помогать крестьянству этого округа, и состою в ближайших сношениях с земствами обеих этих губерний. Один из моих сыновей <конечно, это Лев Львович Толстой. – Р. А.> трудится для той же самой цели в восточных губерниях, из которых Самарская находится в самом худшем положении. Если деньги, которые будут собраны в Англии, не превзойдут той суммы, которая необходима для губерний, в которых теперь работаем я и мой сын, то я могу взяться, с помощью земств, употребить их наилучшим возможным для меня образом. Если же собранная в Англии сумма превзойдёт эти размеры, то я буду очень рад направить вашу помощь к таким руководителям земств других губерний, которые окажутся лицами, заслуживающими полного доверия и которые будут вполне готовы дать публичный отчет о таких деньгах. Способ помощи, который я избрал, хотя он вовсе не исключает других способов, это — организация обедов для крестьянского населения.

 Я надеюсь написать статью относительно подробностей нашей работы, — статью, которая, будучи переведена на английский язык, даст вашему обществу понятие о положении дел и о средствах, употребляемых для борьбы с бедствием настоящего года.

 Преданный вам Лев Толстой» (Там же. С. 76).

 Ответ Л. Н. Толстого весьма интересен не только с точки зрения прослеживания возникновения и первых шагов английского благотворительного фонда «Russian Relief Fund», и конечно, не одним указанием на замысел им статьи «О средствах помощи населению, пострадавшему от неурожая», сколько смиренным и ценным признанием Львом Николаевичем значительнейшей, по сравнению с усилиями отдельных лиц, как он, роли земств в организации помощи голодающим.

 Как мы видим, Англии и английским квакерам принадлежит абсолютное первенство — благодаря отклику, ещё от 23 октября, лондонского издателя Фишера Анвина, которого Толстой в ответном, от 4 ноября письме благословил на создание фонда по сбору пожертвований, названного Фишером Анвином «Russian Famine fund» (66, 76 – 77).

 Об ещё одной персоналии, с высоким вероятием связанной с английской конгрегацией «Общества друзей» (как именовали себя квакеры), но исторически малоизвестной, вспоминает в дневнике своём Е. И. Раевская. В один дней первой декады декабря — тех самых, когда Толстой был вынужден выехать из Бегичевки для небольшого отдыха, а главным образом для успокоения жены, и замещал его временно толстовец М. Н. Чистяков — усадебный дом безутешной матери, только что схоронившей прекрасного, нравственно благоухавшего сына, давнего друга Л. Н. Толстого и вдохновителя на дело помощи голодающим Ивана Ивановича Раевского, посетил неожиданный и необычный гость:

 «С Чистяковым засиделись мы почти до полуночи; вдруг слышим звон ямских колокольчиков.

 — Кто же к нам так поздно жалует? — сказали мы. — Не здешний, вероятно.

 В передней раздались шаги. Зять вышел посмотреть на ночного посетителя. Слышим, раскланивается, как с незнакомым.

 Возвращается через несколько минут в кабинет в сопровождении высокого, красивого, черноволосого, молодого человека, который рекомендуется:

 — Mister Braley, из Лондона.

 Англичанин! говорящий по-русски безо всякого акцента. Вот чудо!

 Объясняет, что прислан с целью объездить все страдающие от голода губернии, чтоб удостовериться, справедливы ли слухи, дошедшие до Англии о нуждающемся русском населении. Говорит, что до Скопина доехал по железной дороге, а оттуда просёлком на ямщике; заходил в крестьянские избы; разыскивая себе сносного ночлега, заехал к г-же Медведевой, скопинской помещице: там его не приняли. Тогда ямщик довёз его до князя Михаила Владимировича Долгорукова, данковского земского начальника. Тут Бролей провёл ночь, а Долгорукий дал ему письмо к И. Н. Мордвинову. С этим рекомендательным письмом он к нам и явился. Сообщил он, что в Англии уже собрано 60 000 фунтов стерлингов и ждут только известия о том, где более страдает от голода народ и к кому, в какие верные руки следует адресовать те суммы, которые желают жертвовать на помощь нуждающимся.

 — Мы тогда только поверили ходящим слухам, — прибавил мистер Бролей, — когда узнали, что граф Лев Толстой переселился в провинцию, чтоб подавать помощь голодающим. Это известие было, если смею так выразиться, реклама о голоде.

 — Граф Толстой действительно был в наших краях, и вот господин Чистяков, его уполномоченный, — сказал зять мой, указывая на Матвея Николаевича, который из учтивости пересел на дальнее кресло.

 Лишь только англичанин это услыхал, как вскочил со стула и отвесил Чистякову глубочайший поклон. Потом стал его расспрашивать в подробности о деятельности графа, о даровых столовых и проч. Разговор принял деловой характер.

 Мистер Бролей ужинал с большим аппетитом, ночевал у нас. Он изъясняется самым чистым французским и немецким языком, об английском и говорить нечего.

   — Как случилось, что вы так хорошо говорите по-русски? — спросила я.

   — В детстве я пробыл двенадцать лет в России, — ответил Бролей.

   Утром в разговоре, обращаясь ко мне, он, говоря, о Мордвинове, сказал: «ваш племянник».

   — О ком вы говорите?
   — Об Иване Николаевиче.
   — Он мне не племянник, — возразила я, — а — зять, муж моей меньшой дочери. Я — Раевская.
   — Неужели? — воскликнул Бролей, — неужели господин Раевский сын ваш?
   — Да. Я имела несчастье лишиться его. Вы видите, я в трауре.
   — Неужели? — повторил он, — мы хорошо знаем господина Раевского! Он друг графа Толстого.

  Когда Бролей, откланиваясь, брал адрес И. Н. Мордвинова и давал ему свой, я услыхала из соседней комнаты, как он говорил ему:

  — Мы вполне вам доверяем, потому что вы — зять г-на Раевского.

 Слёзы брызнули из глаз моих, я спешила уйти, чтоб скрыть их.

 И так доброе имя того, кто погиб жертвой своего непосильного сподвижничества, и по кончине своей принесёт пользу народу своему, русскому...» (Раевская Е. И. Лев Николаевич Толстой среди голодающих // Л. Н. Толстой. — М., 1938. — [Т. I]. — С. 394. — Летописи Государственного литературного музея; Кн. 12).

  По всей вероятности, Бролей представлял Общество друзей — английских квакеров, об участии которых в помощи голодным и Льву Толстому мы ещё скажем ниже. Но дальнейшие судьба и роль в деятельности английского Фонда помощи голодавшей России мистера Бролея неизвестны.

  Ведь он утешил мать чудесного, безвременно ушедшего сына. И то, будем считать, не зря приезжал в Россию.

  Что касается именно английских представителей «Общества друзей», то есть секты квакеров, они имели огромный опыт в сохранении политической нейтральности, «либерального интернационализма» (Kelly L. Op. cit. P. 65). Но они печально были известны другим: вмешательством в отношения правительств с близкими им, как им представлялось, по вере сектантами. На этой “почве” они найдут общий язык с Толстым позднее, в годы помощи российским духоборам. Но и в начале 1890-х им близки были хорошо известные религиозные убеждения Толстого. С огромным вдохновением квакерским сообществом Великобритании было воспринято и открытое письмо 3 ноября 1891 г. С. А. Толстой. Вероятно, именно на этом вдохновении 6 ноября начало работу традиционное очередное благотворительное собрание квакеров, именовавшееся членами секты «Meeting for Suffering» («Встреча сострадающих»), в этот раз целиком посвящённый мерам против голода в России. Решено было для разведки положения, сбора сведений отправить в Россию «комиссионеров». Ими стали Эдмунд Райт Брукс, инженер и лингвист, и востоковед Фрэнсис Уильям Фокс. Приезд их и путешествие по России стали возможны благодаря содействию влиятельной и глубоко консервативной, вызывавшей доверие в правительственных и придворных кругах писательницы Ольги Алексеевны Новиковой, жившей в Лондоне и публиковавшей статьи в защиту монархии и российской политики. В Петербурге с квакерами встречался Победоносцев и объяснил, что вынужден отклонять предложения помощи из-за границы. Правительство организует помощь через Комитет наследника. Но, добавил обер-прокурор Синода, частным лицам власти не помешают и будут благодарны за помощь.

  Объехав голодные губернии, англичане отметили, что при всём старании облегчить голод, возможности помещиков ограничены. Туда, где нет железной дороги, доставить продовольствие почти невозможно: лошади съедены или пали от голода. По возвращении в Петербург квакеры встретились с чиновниками, чтобы поделиться выводом: только срочная доставка зерна из южных портов может спасти положение. Прежняя настороженность сменилась дружелюбием, хотя помощь опять отклонили.

  Сведениями о встрече комиссионеров с Л. Н. Толстым в этой поездке мы не располагаем. Лев Львович Толстой в воспоминаниях «В голодные годы» относит посещение Бруксом и Фоксом его Патровки к февралю 1892 г. Но к этому времени отношения отца и сына с «обществом друзей» были уже налажены: Лев Львович пишет, что «знакомя английское общество с русским бедствием, они добывали деньги и пересылали нам», таким образом «много сделав для голодающих в тот год». Лев, сын Льва был как раз в отъезде в Москве и не смог свидеться с Бруксом и Фоксом, о чём сожалел (Толстой Л.Л. В голодные годы. М., 1900. С. 86).

  Вернувшись к своей конгрегации в Лондоне, Брукс и Фокс рекомендовали на очередном Собрании не посылать в Россию уполномоченных, вызывавших в гнусно-сволочном «русском мире» яростную ксенофобскую паранойю, а доверить контроль за распределением средств жертвователей частным лицам, уже участвующим в помощи и сочувствующим квакерскому движению. К таковым был решительно причислен и Лев Николаевич Толстой с семейством. На это решение, указывает Люк Келли, помимо состоявшихся уже к зиме 1891 г. благотворительных инициатив Л. Н. и С. А. Толстых, повлияли антивоенные дебаты в Собрании: Толстой ведь был хорошо известен и как христианский пацифист (Kelly L. Op. cit. P. 72). Но практически важной для квакеров была отмеченная ими великолепная организация дела у Л. Н. Толстого. Он собрал своё «министерство» из людей искренних и внимательных, общение с которыми убедило Брукса и Фокса, что им можно доверить дело без присылки помощников из Англии (Ibid., P. 75).

  На этих убедительных для конгрегации основаниях приступил к работе фонд «Quaker Russian Famine Committee» («Квакерский Комитет по голоду в России»), вскоре объединивший усилия с британским же «The English Famine Relief Committee». Фонд принял решение часть средств пересылать Л. Н. Толстому, а на остальные организовывать помощь непосредственно от лица «Общества друзей» (Ibid., P. 68 – 69). Квакеры имели возможность быстро распространить свой призыв о выделении средств в адрес большого числа собраний в Англии и за её пределами, провести различные публичные собрания, полключить к делу помощи прессу. Одна из главных идей, транслированных ими общественности посредством публикаций в «Guardian» и «Free Russia» восходила к счастливому открытому письму в газеты Софьи Андреевны Толстой: «каждый пожертвованный фунт стерлингов может спасти жизнь», и притом «стоимость поддержания жизни одного русского крестьянина не превысит полдоллара в день» (Ibid., P. 68).

  В зимней поездке по России Брукса и его помощника, Герберта Сефтона Джонса, знатока России, хорошо говорившего по-русски, сопровождало, для успокоения властных структур, доверенное лицо — граф Пётр Александрович Гейден, известный земский деятель. В каждом уезде они находили надёжного человека, уже работавшего для голодающих, и вручали ему деньги. От тех, кто брал их пожертвования, они просили только присылать отчёты.

  Сохранились следующие воспоминания кн. Владимира Андреевича Оболенского, участника дела помощи голодавшим в Николаевском уезде Самарской губернии, о его скоротечном свидании с Бруксом и Джонсом в Самаре:

  «Дело, начатое с небольшими средствами, благодаря притоку денег из Петербурга расширялось и район нашей работы постепенно увеличивался. В особенности разбогатели мы весной, когда получили большой транспорт муки из Америки.

  Понемногу мы стали одним из центров притяжения для столичной молодёжи, отправлявшейся на голод. Начали мы работу вдвоём, а весной в нашем paйоне работало уже более десяти человек студентов и курсисток. Одни кормили, другие ходили за тифозными больными. […]

  Первое время, одиако, мы сильно нуждались в средствах, ибонужды кругом было много. Прослыщав о «комитете», крестьяне окрестных деревень к нам ежедневно присылали депутации с вычурными писарскими прошениями, в которых нас просили о помощи. И всегда всем почти приходилось отказывать.

  Понятно поэтому, с какой радостью мы прочли в газетах, что в Самару приехали английские квакеры, которые раздают крупные деньги на помощь голодающим. Сейчас же собрались и поехали за двести вёрст в Самару, репшв, в случае надобности, гонятьея за ними и дальше. На наше счастье в Самаре мы их застали в единственной тогда приличной гостинице Батуева. С ними приехал известный общественный деятель, граф П. А. Гейден и два молодых князя Долгоруковы, Пётр и Павел, которых совершенно нельзя было отличить друг от друга. До такой степени были похожи.

  Через графа Гейдена мы получили аудиенцию у квакеров в их номере.

  К этой аудиенции мы обстоятельно готовились, предполагая, что квакеры, сделав такое далёкое путешествие, будуг нас подробно расспрашивать о положении деревни, о степени нужды, о формах нашей помощи, и надеялись путём красноречия моего товарища, В. Д. Протопопова, хорошо говорившего по-английски, выманить у них крупную сумму денег для наших столовых.

 В условленный час мы были в номере у квакеров. Квакеры, один маленький и толстенький, с окладистой седой бородой и большими добрыми голубыми глазами, другой помоложе, атлетического сложения человек с угрюмой физиономией красного цвета и густыми рыжими усами, молча пожали нам руки и предложили сесть.

  В. Д. Протопопов стал сконфуженно мямлить заранее приготовленную речь, но седой квакер остановил его, добродушно улыбнулся и произнёс “Yes, very good”. А затем полез в карман за бумажником, отсчитал пять тысяч рублей и отдал их нам.

  После этого оба квакера встали, пожали нам руки и мы удалились.

  Было несколько обидно, что нам уделили так мало внимания, но пять тысяч было больше того, что мы ожидали получить.

  В конце концов, если квакерам не интересно, как будут израсходованы деньги, — это их дело. Главное — деньги у нас в руках, и мы можем расширить район помощи.

  Засунув деньги в валенки, мы покатили назад в Николаевские степи» (Оболенский В., кн. Воспоминания о голодном 1891 г. // Современные записки. Париж, 1921. С. 273 – 274).

  Не нашедшие избранных квакерами частных адресатов средства Брукс и Джонс передавали в местный Красный Крест.

  По этому поводу, действительно, стоит посочувствовать Льву Львовичу Толстому, столь неудачно выехавшему поклянчить наугад денег у родителей в Москве и пропустившему визит столь щедрых дарителей!


                * * * * *

  Ведущее, признанное самим Л. Н. Толстым и семьёй его, место в помощи делу христианского служения голодающим крестьянам принадлежало Америке. В рукописном отделе музея Л. Н. Толстого хранится около 9 тысяч писем иностранцев к Толстому. Более полутора тысяч из них присланы писателю из Северо-Американских Щтатов. Обработка этой интереснейшей части эпистолярного фонда не завершена, но уже сейчас исследователями сделано немало важных находок: открываются новые имена учеников и последователей Толстого в Америке, уточняются представления о том, насколько широко были распространены идеи Толстого и какой отклик они находили среди американцев, как воспринимались художественные произведения писателя.

 Отдельный корпус переписки связан с нашей темой — «работой на голоде» Льва Николаевича Толстого зимой 1891 – 1892 гг. Известно, что «для облегчения участи голодающих» писатель получил помощь из-за рубежа, в частности из Америки. Анализ переписок Толстого и членов его семьи именно с американцами, откликнувшимися на российскую беду особенно живо, позволяет выявить или уточнить многие факты: в частности, то, как именно была организована эта помощь, кто принимал в ней самое деятельное участие, какие трудности приходилось преодолевать американским помощникам Толстого — все эти и многие другие вопросы проясняются лишь из личной переписки Толстого с его американскими друзьями, которую в наиболее существенном её содержании мы представим читателю ниже.

 Как мы помним, судьба сыронизировала над Толстым на первом шаге пути его христианского служения, в октябре 1891 г.: он отказался от прав авторства — по существу, от гарантированных в близкой перспективе доходов, от денег, и тут же, несколькими днями спустя, был вынужден начать свою помощь голодающим крестьянам Тульской и Рязанской губерний, имея при себе всего несколько сотен, выпрошенных у жены.

 Вопреки благороднейшим идеалам Толстого, начатое им дело требовало ещё и ещё новых денежных средств, которых постоянно не хватало. Об этом свидетельствуют его письма друзьям. Так, в декабре 1891 года Толстой писал И. Б. Файнерману: «Бедствие здесь большое и всё растёт, а помощь увеличивается в меньшей прогрессии, чем бедствие» (66, 95). Ещё более определённо он высказывался в письме к В. Г. Черткову от 15 января 1892 г.: «Я ещё в Москве, и очень, каюсь, тягочусь здешней жизнью. Здесь всё идут пожертвования, есть ещё деньги столовых на 30 и всё прибывают, а когда я уехал оттуда, там было 70 столовых и были просьбы от деревень 20, очень нуждающихся, которые, я думал, что нельзя удовлетворить. А теперь можно, а я сижу здесь. А 30° мороза, а там нет во многих близких местах ни пищи, ни топлива» (87, 123 – 124).

  Начав решать проблему финансирования с 500 рублей, Софья Андреевна продолжила, как мы помним, ходом счастливым и успешнейшим: обращением 3 ноября 1891 г. к общественности через газеты. К концу года не в одной России, но и в европейских странах и США в пространстве общественных дискурсов фигурировали два побуждающих к благотворительной поддержке текста: несчастливые (для автора) «Письма о голоде» Л. Н. Толстого, то есть цензурированные фрагменты его статьи «О голоде», и обращение от 3 ноября его жены. Красноречивым обстоятельством является то, что первые же отклики и денежные средства из-за рубежа стали приходить на имя не только Л. Н. Толстого, но и его супруги.

  Иногда, впрочем, происходили и осечки. Так, 29 января 1892 г. Департамент полиции выслал рязанскому губернатору предписание: передать Л. Н. Толстому, в заклеенном конверте, банковский чек, который прислал в Министерство внутренних дел из США «некто Альва Адамс» из города Пуэбло (Красный архив. Том 5 (96). М., 1939. С. 224). Вероятно, экс-губернатор (в то время, а позднее — вновь избранный губернатор) штата Колорадо Альва Адамс (Alva Adams, 1850 – 1922) считал себя достаточно знаменитой в России персоной, чтобы выслать чек через официальный правительственный орган. Но для МВД России он оказался просто… НЕКТО. Деньги, однако, предписанием рязанского губернатора от 12 февраля были добросовестно переправлены Толстому через данковского уездного исправника — уже хорошо известного нашему читателю г-на Праля (Там же. С. 225). Толстому Альва Адамс направил 21 (н. ст.) января письмо, на которое, по его поручению, ответила Адамсу дочь писателя Мария Львовна (см. 66, 470).

 Как образчик типичный, довольно характерный для частных, единовременных американских жертвователей из числа частных лиц, возьмём краткую, из трёх писем, переписку с Толстым меннонита, инспектора воскресных школ, проживавшего в Маунтен Лейк (округ Коттонвуд, штат Миннесота) Исаака Баргена (Bargen Isaac I., 1857 – 1943). В последней декаде декабря 1891 года — вероятно, как дар Рождества — он выслал телеграфом Толстому 200 долларов, о которых сообщил чуть позднее, уже 2 января 1892 г. <зд. и далее датировки писем от иностранных адресатов даются нами по новому стилю, ответов им Л. Н. Толстого – по старому и новому стилю. – Р. А.>, в небольшом письме к Толстому: «Эти деньги пожертвовала наша воскресная школа, которую посещают люди, переехавшие в Америку из Вашей страны. Надеюсь, Вы получили 200 долларов и распределите их среди страждущих по своему усмотрению» (Л.Н. Толстой и США. Переписка. Сб. документов. [Далее: США. Переписка] М., 2004. С. 668).

  Вероятно, добрый меннонит поручил отправку денег какому-то доверенному помощнику и вряд ли желал ввести получателя в заблуждение. Дело в том, что деньги были посланы через три банка, но известила получателя об отправке только контора «Banking House of Gilman Son & C°», так что Толстой, на момент получения письма И. И. Баргена от 2 января, не мог ещё дать ему удовлетворительного ответа. Выбрав время и отвечая из Бегичевки множеству лиц, Толстой надиктовал неизвестному помощнику (почерк в подлиннике не атрибутирован) и ответ для Баргена, в котором попросил уточнить, на какой банк были посланы деньги (см. 66, 141 – 142). И.И. Барген затруднился с ответом, либо послание от него не сохранилось. Уже 30 мая 1892 г. он делает Толстому вторичный запрос, ссылаясь на своих жертвователей, которые «желали бы знать», что деньги дошли до Толстого, равно и то, как он распорядился ими (США. Переписка. С. 670 – 671). В свою очередь, вторая часть запроса, конечно же, затруднила Льва Николаевича: американский его корреспондент не мог и представить себе огромности проходивших через бегичевское «министерство добра» сумм и разнообразия направлений их применения. Бог весть, куда ушли ЭТИ именно доллары... На обороте письма Баргена сохранился черновой набросок ответа Толстого: «Милостивый государь, деньги получены вовремя и очень быстро» (Там же). Быть может, к этой строчке и свёлся весь ответ, но Толстой подкрепил его, отправив И. И. Баргену письма от банкиров.

  Это типичный пример переписки с частным жертвователем — сравнительно со многими другими, весьма честным и покладистым.


          6.2. «Общество американских друзей русской свободы»


  Почти в те же самые январские дни 1892 года в дело помощи Толстому включился человек, неизмеримо значительнейший не только по масштабам оказанной помощи, но и в писательской и духовной биографии самого Льва Николаевича Толстого и даже в истории Североамериканских Штатов. Френсис Джексон Гаррисон (Francis Jackson Garrison, 1848 – 1916) – таки звали этого значительнейшего благотворителя, и был он, как и брат его Уэнделл Филлипс (Wendell Phillips Garrison, 1840 – 1907), сыном выдающегося общественного деятеля Америки Уильяма Ллойда Гаррисона (William Lloyd Garrison, 1805 – 1879), аболициониста, высокочтимого Львом Николаевичем Толстым. В 1838 году Уильям Ллойд Гаррисон составил декларацию под названием «Провозглашение основ, принятых членами общества, основанного для установления между людьми всеобщего мира». Толстой узнал о Гаррисоне, получив в 1886 г. письмо с приложенным к нему текстом «Декларации» от его сына и биографа Уэнделла. В первой главе трактата «Царство Божие внутри вас», над которым, напомним читателю, Толстой продолжал работать, выкраивая время, в течение всего периода Бегичевской эпопеи, Толстой приводит этот документ, воспринятый им как декларация христианского «непротивления злу насилием», и, конечно, в самых положительных выражениях, не без доли романтизации этой исторической персоналии, рассказывает об его авторе.

  Но переписка, к сожалению, состоялась не с Уэнделлом, а с менее известным его братом, соавтором биографии отца, Френсисом Гаррисоном, который в то время служил казначеем в Обществе американских друзей русской свободы.

  У Общества этого — довольно отвратительная история. Пореформенная Россия тяжело, но набирала могущество. Как водится, активизировались геополитические конкуренты — умевшие уже в ту эпоху действовать не одним лишь военным путём…

  В 1865 г. в Русско-американскую телеграфную экспедицию поступает на работу телеграфистом молодой человек — Джордж Кеннан (George Kennan; 1845 – 1924). Он провёл два года путешествуя по Чукотке и Камчатке, после чего вернулся в Америку через Петербург. Опубликовав свои путевые записки, Кеннан почувствовал в себе литературный талант, но применение ему нашёл не сразу. С 1878 г. он сотрудничает с «Associated Press», в связи с чем снова отправляется в Россию — на этот раз для знакомства с системой каторги и ссылки. Исполняя журналистское задание, Кеннан общается с некоторыми из политических заключённых, таких как Екатерина Брешко-Брешковская, Егор Лазарев, Феликс Волховский — и, без сомнения, подвергается с их стороны «идейной обработке». Кеннан имел репутацию не только крупного знатока России, но и страстного апологета российской политики и общественного строя. Из поездки же в Сибирь публицист возвращается непримиримым антогонистом царского правительства. Вернувшись в США, в 1887 – 1889 гг. Кеннан опубликовал в журнале «Century» (американский аналог «Вокруг света») ряд статей, в которых резко критиковал царское правительство и романтизировал революционеров. Этим он не мог не сойтись с настроениями Л. Н. Толстого, чьей влиятельной поддержкой желали заручиться работодатели Кеннана. Кто-то указал ему на эту возможность, и в июне 1886 года, явившись снова в Россию, на этот раз для работы над очерком о российских тюрьмах, он заявляется в гости к великому яснополянцу. В письме к В. Г. Черткову от 28 – 29 июня 1886 г. Толстой писал о Кеннане: «Да, ещё посетитель у меня был, американец, путешественник [...] — очень милый – приятный и искренний человек, хотя с разделённой перегородками душой и головой – перегородками, о которых мы, русские, не имеем понятия, и я всегда недоумеваю, встречая их» (85, 363 – 364).

  Статья Кеннана «А Visit to Count Tolstoi» («В гостях у гр. Толстого») была опубликована в журнале «Century» (Century Magazine. 1887, 34. P. 253 – 265) и имела широкий резонанс. В свою очередь, вошёл в «резонанс» Кеннан и со взглядами Толстого. 26 ноября 1888 г. Толстой писал в Дневнике: «Суждения о русском правительстве Kennan’а поучительны: мне стыдно бы было быть царём в таком государстве, где для моей безопасности нет другого средства, как ссылать в Сибирь тысячи и в том числе 16-летних девушек» (50, 5). Кеннан подложил Толстому свои публикации, и, прочтя работу «Political exiles and Common Convicts in Tomsk» («Политические ссыльные и обычные осужденные в Томске»), Толстой записывает 5 января следующее: «Дома читал Кеннана, и — страшное негодование и ужас при чтении о Петропавловской крепости» (50, 20). 11 ноября 1889 г. он дочитал статью о Петропавловской крепости и сибирской ссылке. Впоследствии материалы этой статьи писатель использовал в романе «Воскресение» и в повести «Божеское и человеческое». В комментариях Н. Н. Гусева к роману «Воскресение» говорится о некоторых совпадениях романа с книгой Кеннана «Siberia and Excile System» («Сибирь и ссылка») (1891). 8 августа 1890 г. Толстой писал Кеннану: «С тех пор, как я с вами познакомился, я много и много раз был в духовном общении с вами, читая ваши прекрасные статьи в “Century”...» (65, 138).

  Здесь кстати заметить, что и экземпляр биографии У. Л. Гаррисона, сохранившийся в Яснополянской библиотеке, был прислан Толстому всё тем же Кеннаном после визита к писателю. «Прошупав» ничего не заподозрившего яснополянца, тот выяснил его пристрастия и разработал меры влияния на Толстого — с перспективами вовлечения его, через религию и благотворительность, в деятельность международной политической оппозиции российскому режиму.

 Таким образом, сам того не зная, Толстой «подтвердил» соображения «революционной» эмиграции о возможности использования его в антироссийской деятельности и пропаганде. Вряд ли бы Толстой спешил с выводом о ДУХОВНОЙ близости его с Кеннаном, если бы знал, как использовал тот собранный в России материал и какой стремился вызвать резонанс у себя на родине!

 Разоблачение злоупотреблений российских властей сделало Кеннана знаменитым. Он начал активно печататься в серьёзных общественно-политических журналах. Кроме «Century», это были «The Outlook», «The Nation», «Forum» и другие.

  С середины 1880-х гг. преимущественно негативная реакция в Англии и США на действия народовольцев, в особенности цареубийство 1881 г., стала меняться в противоположную сторону, и ключевую роль в этом повороте сыграли публикации «эксперта по России» Кеннана. Наиболее важным результатом публикаций Кеннана стало возникновение по обе стороны Атлантики мессианского по настроениям движения за «свободную Россию». Под впечатлением прочитанного, отдельные общественные и политические деятели выступили в защиту российских революционеров, боровшихся с самодержавием. В подтверждение правоты своей позиции они ссылались прежде всего на публицистические работы проживавшего с 1884 года в Лондоне беглого политического преступника, террориста Сергея Степняка (Кравчинского) (1861 – 1895). Сергей Михайлович имел «народнический» опыт 1870-х — в том числе “вольных”, в социалистическом духе, трактовок Евангелия. Знал он и о симпатиях, которые вызвала у Л. Н. Толстого книга его «Подпольная Россия» — “удачно” подтвердившая для Толстого внушённое ему окружением романтизированное восприятие личностей революционеров. В свою очередь, Степняк читал за границей лекции, в одной из которых выставил английской публике Толстого как бунтаря, ненавистника самодержавия на “ложной” религиозной “подкладке”. Примерно так же позднее аттестовал Толстого в знаменитых своих статьях Владимир Ульянов (Ленин). 

  Именно Степняк (Кравчинский) организует в 1891 г. в Лондоне «Фонд вольной русской прессы», который занимался изданием и переправкой в Россию агитационной литературы. А ещё раньше, с апреля 1890 г., он организует в Англии «Общество друзей русской свободы» («Society of Friends of Russian Freedom»), которое занималось пропагандой против российского самодержавия и поддержкой российских революционеров, выпускало англоязычный ежемесячник «Свободная Россия» (Free Russia). Редактором журнала до 1893 года был сам Кравчинский, затем его сменил Феликс Волховский (1846 – 1914). В 1891 году после поездки Кравчинского в США здесь возникло американское отделение «Общества друзей российской свободы». Издателем американского издания ежемесячника «Free Russia» стал российский политэмигрант Лейзер Борухович (Лазарь Борисович) Гольденберг-Гетройтман (Lazar Goldenberg-Getroitman; 1846 – 1916), а постоянным автором, активно использовавшим «сведения» Кеннана — другой ярый «противник самодержавия», Эдмунд Нобл (Edmund Noble; 1853 – 1937).

 С 1892 г. журнал, затронувший, конечно же, и тему притеснения в России евреев, получал денежную поддержку нью-йоркских финансистов Штрауса, Шиффа, Э. Лемана и З. Нойштадта, благодаря чему «протянул» ещё целых два года. Но показательно, что за эти годы журнал и стоящее за ним Общество друзей русской свободы развернули всего лишь две получившие некоторый резонанс и вошедшие в историю кампании: одну — за отмену русско-американской конвенции 1887 г. о взаимной выдаче преступников, а вторую — как раз за сбор средств для Л. Н. Толстого, на помощь голодающим.

 Благодаря умелой агитации, смысл которой заключался в изображении российских «нигилистов» и террористов убеждёнными сторонниками конституционного строя и гражданских прав, Степняк-Кравчинский сумел заручиться поддержкой не только английских социалистов, но и других общественных деятелей Англии и США, более умеренных по политическим взглядам. В своих выступлениях они отождествляли российских нигилистов с западными либералами, интерпретируя используемые ими террористические методы как вынужденную меру против «произвола» и «деспотизма» самодержавия. Джордж Кеннан стал не просто “авторитетным” автором этого издания, но своего рода лидером движения, на скромный талант которого ещё более бездарные (кроме Степняка) участники «движения» очень рассчитывали, формируя негативное отношение европейцев и американцев к «царизму».

 Френсис Гаррисон в то время был издателем захудалого религиозного ежемесячника «The Andover Review», который издавался в компании «Houghton Mifflin Harcourt» (Бостон). Но Френсис, конечно же, помнил, что он — сын выдающегося аболициониста, «борца с рабством», и, вероятно, достоин лучшего поприща. «Обработка» таких мечтателей шла у Степняка и его помощников на “ура”: помимо Ф. Гаррисона, в сомнительное Общество были завербованы и другие деятели аболиционистского движения, такие как полковник, командир первого негритянского полка в годы Гражданской войны, неудачливый литератор Томас Хиггинсон или известная общественная деятельница, аболиционистка и феминистка, а кроме того третьестепенная поэтесса Джулия Уорд Хоу *)
______________
   *) Более подробно об американском турне Степняка см.: Хомяков В. А. Поездка С. М. Степняка-Кравчинского в Америку // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1963. № 3. С. 167 –171).
___
 14 апреля 1891 г. Общество выпустило воззвание «К американскому народу». В нём говорилось, что целью организации «является оказание помощи русским патриотам в их борьбе за обретение политических свобод и самоуправления для своей страны всеми моральными и законными средствами» (Цит. по: Нечипорук Д. М. «Что американцы могут сделать для России?» // Исторический ежегодник – 2008. Новосибирск, 2008. С.138 – 139).

 В ноябре 1891 г. Степняк-Кравчинский выступил перед американской аудиторией в качестве автора пространной статьи «Что американцы могут сделать для России?». В ней он призвал американцев поддержать оппозиционное движение в России, выступающее «за политическое освобождение… приобретение элементарных гарантий гражданских свобод и конституционного правительства». Степняк-Кравчинский не скрывал, что после бегства на Запад он решил своей агитацией «завоевать весь мир во имя русской революции». Он указывал на то, что его задачу значительно облегчили, во-первых, огромный успех произведений русских писателей, прежде всего Толстого, Тургенева и Достоевского, а во-вторых, публикация статей Кеннана (Там же. С. 137). Но сам Дж. Кеннан не спешил присоединиться активно к Обществу, оказывая ему лишь небольшую материальную поддержку. И тогда “каналом влияния” на Толстого сделался сын его кумира и человек, что называется, СИДЯЩИЙ НА ДЕНЬГАХ, казначей Общества — то есть, безусловно, человек полезный яснополянцу, только что публично (с сообщением в газетах) отказавшемуся от денег, необходимых для организации помощи голодающим.

  Это была, по времени, первая в Бегичевской эпопее попытка людей нравственно и пачкотных, и ничтожных политизировать чистую христианскую инициативу Толстого. В свете сказанного, полагаем, нашему читателю станет понятным, отчего БОСТОНСКИЕ письма к Толстому Френсиса Джексона Гаррисона сопровождались ЛОНДОНСКИМИ чеками, с суммами в английских фунтах стерлингов.

  Интересующая нас опубликованная часть корпуса переписки Л.Н. Толстого с Френсисом Дж. Гаррисоном посвящена истории создания сыном толстовского кумира американского Фонда помощи голодающим в России и пересылке пожертвований на нужды голодающих в пользу Л. Н. Толстого и членов его семьи. Это 20 писем, написанных из Бостона в период с 8 января по 29 июня 1892 г.

  В период с 8 по 19 января 1892 г. Ф. Дж. Гаррисон посылает в Москву, Софье Андреевне Толстой, четыре кратких и довольно однотипных письма, сопровождаемых чеками или копиями чеков, представляя первое из них, от 8 января, ответом на её обращение в газетах к общественной щедрости от 3 ноября (в письме ошибочная дата: 2 ноября): «…Оно произвело в нашей стране глубокое впечатление и было опубликовано в множестве газет» (Ф. Дж. Гаррисон — С. А. Толстой. 8 января 1892 // Л.Н. Толстой и США. Переписка. М., 2004. С. 29 – 30).

  К первому из писем Френсиса Джексона Гаррисона был приложен чек на 16 фунтов, 14 шиллингов и 8 пенсов — вероятно, с тайной целью создать у адресата впечатление, что кто-то буквально “выскреб по сусекам”, в рвении помочь голодным. При письме от 12 января было уже ровным счётом 20 фунтов, 15 января — 17-ть, а 19 января — целых 80 фунтов (Там же. С. 30 – 32). Показательно, что в письмах этих к жене Толстого Ф. Дж. Гаррисон не только не упоминает своего выдающегося отца, но и не выдаёт своего настоящего статуса: писаны они на бланках того издательства, с которым, для прикрытия, продолжал сотрудничать Ф. Дж. Гаррисон (Там же. С. 30. Примечание 2). Да и о самих пожертвованиях, несмотря на странные суммы в фунтах стерлингов, говорится лишь, что это «американские пожертвования», собранные «от разных лиц» (Там же. С. 30, 32).

 Но вскоре казначея настигли тревожащие слухи из России. В нескольких американских газетах появилась “утка” о запрещении Толстому благотворительной деятельности, в связи с открытием централизованного Комитета помощи голодающим, возглавленного цесаревичем Николаем Александровичем, и даже о помещении Толстого в Москве под надзор полиции. Даже смерть И. И. Раевского, по информации, полученной творцами сплетни «из приватных источников» в кругах российских либералов, якобы могла быть вызвана «страхом или неожиданным разочарованием», связанными с правительственным запретом на благотворительность. Одна из газет, именно «Boston Evening Transcript» («Бостонские вечерние известия»), поместила 19 января “новость” под броским заголовком: «Графу Толстому русским правительством приказано прекратить благотворительную деятельность» (цит. по: Ф. Дж. Гаррисон – Л. Н. Толстому. 22 января 1892 г. // Л.Н. Толстой и США. Переписка. С. 34 – 35).

 Встревоженный кассир впервые обращается в письме от 22 января к самому Л. Н. Толстому, и даже вынужден, уже переслав к С. А. Толстой несколько чеков, представить себя наконец, как «сына умершего У. Ллойда Гаррисона», дабы сразу расположить к себе бесценного по доверчивости Льва Николаевича. Он просит Толстого подтвердить телеграммой возможность и дальше распоряжаться по назначению посылаемыми ему деньгами: «Сомнения в порядочности российской администрации отвращали бы нас от мысли посылать деньги, которыми они бы распоряжались, а кроме Вас мы в настоящее время не знаем никого, кому бы могли доверить собранные средства» (Там же. С. 34). Ответ Толстого неизвестен, но, судя по упоминанию Френсиса Дж. Гаррисона в письме от 12 февраля, «каблограмма, рассеявшая ложные слухи, кочевавшие по страницам газет» была Толстым к нему отправлена (Там же. С. 37). Кроме того, понимая произведённое такими слухами вредное влияние на общественное мнение американцев, Френсис Джексон Гаррисон берёт на себя публикацию особой листовки-призыва, уже второго от его лица, но в этот раз более массового по распространённости. Листовку кассир Общества друзей русской свободы приложил к письму от 16 февраля из Бостона, вместе с чеком, в этот раз на целых 40 фунтов. Вот, в переводе на русский, текст этого интересного документа:


ГОЛОДАЮЩАЯ РОССИЯ
Четырнадцать миллионов в истинной нужде

  В докладе, только что представленном правительству Соединённых Штатов американским послом в С.-Петербурге Смитом, сообщается, что самые крайние оценки размеров бедствия, поразившего Россию, не являются преувеличением. Опираясь на свидетельства очевидцев, г-н Смит констатирует, что голодом охвачены 13 губерний в европейской части России, что на одну треть превосходит территорию всей Германии.

  Официально считается, что число тех, кто голодает и лишён средств к существованию, равно 14.000.000 человек, однако, скорее всего, настоящее число выше.

  В докладе делается вывод: «Время — очень важный фактор в работе по спасению голодающих. Каждая неделя на счету. Необходимо сто восемьдесят миллионов фунтов провизии. Пятьдесят вагонов должны ежедневно доставлять её в пострадавшие уезды, но на Святочной неделе их прибывало всего 11 в день.

  К сожалению, нависшая опасность до сих пор не до конца осознана; однако угроза голода омрачает всё, и, чтобы приостановить бедствие, необходимо приложить все усилия. К настоящему времени царское правительство выделило из государственной казны в помощь голодающим 85. 000. 000 рублей (42. 500. 000 долларов). Но работу необходимо продолжать, ибо расходы составят куда более значительную сумму.

  Русский Государь лично пожертвовал огромные суммы, и представители всех сословий вносят вклады согласно своим возможностям. По скромным оценкам, потери России, учитывая последствия, составят не менее 1. 000. 000. 000 рублей (500. 000. 000 долларов).

  Поступления из-за границы до настоящего времени были незначительны, но русские люди и правительство глубоко признательны американцам, отозвавшимся на их бедствие в разных уголках Соединённых Штатов. Министры царского правительства, так же как и многие другие, выразили послу Смиту своё одобрение».

  Граф Толстой продолжает писать в газетах на тему голода, а его жена, графиня, сказала в своём недавнем обращении: “[…] Тринадцать рублей (6 долларов) спасут от голода до следующего урожая одного человека. Но страждущих так много, что необходимы огромные суммы. Давайте, однако, попробуем предпринять хотя бы то, что в наших силах.

  Если каждый, исходя из своих возможностей, спасёт одну, две, десять или сто человеческих жизней, ему на душе станет легче. И да избавит нас Бог от повторения ещё одного такого года!”

  Вспомоществования страждущим переводить по адресу: Бостон, Парк Стрит, 4 — на имя г-на Фрэнсиса Дж. Гаррисона, который лично оприходует их и незамедлительно перешлёт графу и графине Толстым» (Там же. С. 39 – 40).

 Обратим внимание, что хитрый кассир не называет нигде ни свой ублюдочный теологический журналец, с которым сотрудничал фиктивно, ни тем более Общества друзей русской свободы, на которое работал в реальности, но которое не пользовалось в США сколько-нибудь массовой популярностью и поддержкой, а представляет себя, по существу, частным посредником между американскими жертвователями и русскими частными же благотворителями, отчего-то именно супругами Толстыми.

  Судя по всему, листовка Гаррисона сделала своё дело, и поток пожертвований возобновился. Независимо от этой услуги и ещё не зная о ней, Лев Николаевич пишет 18 февраля первый свой в данной переписке ответ с благодарностью «досточтимому сэру» Гаррисону и его «соотечественникам и друзьям» (Там же. С. 40 – 41. № 17).

  Другой, не менее интересный, документ приложен к письму Ф. Дж. Гаррисона от 22 марта 1892 г. Это письмо от консула Соединённых Штатов в Виндзоре (Канада, Новая Шотландия), относительно пожертвований, собранных несколькими женщинами в этой провинции и направленных консулом в адрес Л. Н. Толстого.

  «Эдвард Янг
  Консул США

  Консульство США
Виндзор, Н.Ш., 18 марта 1892

  Милостивый Государь,

  К сему прилагаю десять (10) долларов, пожертвованных дамами из Общества временно объединённых западных церквей Женского христианского объединения трезвости в Хаутспорте, Новая Шотландия, в помощь голодающим русским. Они выразили пожелание, чтобы эта сумма (около 18 рублей) была определена графиней Толстой или её семьёй для поддержания сил какой-нибудь женщины до следующего урожая. Поскольку (как писала графиня) на одного человека необходимо 13 рублей, пусть это будет женщина с ребёнком, которые проживут на эти деньги до следующей осени. Не будете ли Вы столь любезны довести пожелание дам из Хаутспорта до сведения графини Толстой. […]» (Там же. С. 45 – 46).

  Умилительная и смешная расчётливость. Дамы-баптистки не имели понятия о том, насколько ближе, чем они, к Богу и Христу был не только сам адресат их, Лев Николаевич Толстой, но даже и православные посетители его столовых, крестьяне.

  Судя по «высокому» консульскому вниманию к скромнейшей особе Френсиса Дж. Гаррисона, его инициатива переживала в эти дни своеобразный «расцвет», пик внимания и общественной поддержки. Но Бог не фраер, и удержаться на этой вершине долго мутному «Обществу друзей русской свободы» и его проворному казначею было не суждено. Скоро всё закончилось — и при довольно щекотливых, как увидит наш читатель, обстоятельствах для Общества.

 Своеобразный итог — промежуточный, как тогда ещё думалось Гаррисону — деятельности его на поприще распределителя английской и американской денежной отрыжки можно видеть в письме его к Л. Н. Толстому от 1 апреля 1897 г. Гаррисон сообщает, что всего до 10 марта 1892 г. им было собрано, в пересчёте на американскую валюту (американское Общество было “филиалом” ранее созданного английского, и отчётность в нём велась обыкновенно в фунтах стерлингов), довольно солидные 1567, 56 долларов. Прилагался к письму и список жертвователей за период до 10 марта. В нём, среди прочих, поименован Ральф Стоун, секретарь американского отделения Общества друзей русской свободы, собравший по подписке среди жителей Буффало 100 долларов. Но буквально следом названа Изабел Флоренс Хэпгуд, хорошо известная Льву Николаевичу американская переводчица, собравшая, «в ответ на своё обращение в прессе», больше 200 долларов, которые передала Л. Н. Толстому (Там же. С. 47 – 48).

 «Нас согревает мысль о том, что в своём благородном начинании Вы не знаете вынужденных перерывов и даже расширяете поле своей деятельности» — кадит фимиамом Гаррисон в письме к Толстому от 1 апреля 1892 г. Нам не нужно напоминать читателю, что именно вынужденные перерывы, из-за чудовищной усталости и по семейным обстоятельствам, у Толстого как раз происходили. А вот что мутное Общество мутных американских «друзей» было хорошо «разогрето» расширением благотворительной работы как в России, так и в США — не приходится даже и сомневаться! Маловлиятельному Обществу, в котором отказался участвовать даже Кеннан, его идейный вдохновитель, пришлось конкурировать за денежные потоки и влияние с куда более бескорыстными и честными друзьями России, её бедствующего трудового народа. В том же документе, который мы цитировали выше, в списке крупных жертвователей, мы находим известие о создании в Нью-Йорке Комитета помощи голодающим в России: «Его воззвание написали известные литераторы, в его поддержку выступило более двадцати деятелей, обладающих общенациональной известностью». Выдающееся место среди этих деятелей действительно общего дела принадлежит скромной прежде переводчице, любившей писателя Толстого, русский язык и Россию, хорошей знакомой и Софьи Андреевны Толстой, Изабел Ф. Хэпгуд. Поэтому, чтобы не раздуть безмерно данную главу, превратив её в своеобразную «книгу в книге», ниже мы будем говорить именно о мисс Хэпгуд и её настоящих союзниках и единомышленниках.

  А о Френсисе Джексоне Гаррисоне сказать остаётся сравнительно не многое. 13 апреля Л. Н. Толстой кратко поблагодарил жертвователей и самого Гаррисона «за братскую помощь голодающим крестьянам» (Там же. С. 49). Завершается же тема благотворительных сборов для России в переписке Толстого с Гаррисоном письмом от 29 июня 1892 г., которое сопровождал последний из этого источника чек Толстому на сумму около 10 английских фунтов (Там же. С. 51). Но уже в конце весны, в письме от 20 мая, Гаррисон жалуется, что пожертвования в кассу его выморочного Общества «почти прекратились», и скоро он не сможет больше ничего прислать:

 «Это, однако, никак не связано с охлаждением интереса или симпатий со стороны американцев. Дело в том, что мисс Хэпгуд и несколько других фондов начали действовать по официальной линии, что, естественно, привлекло многих сочувственно настроенных людей, и бесспорно повысило их статус, с чем едва ли может поспорить в своей скромной деятельности Общество американских друзей русской свободы» (Там же. С. 49 – 50).
 
  Ниже мы особо рассмотрим деятельность о главной, вероятно, «доброй фее» всего бегичевского и патровского благотворительного начинания Толстых — Изабел Хэпгуд и её успешного, эффективнейшего Фонда помощи!


6.3. Всенародное дело

  Деятельность «благотворителей», подобных Обществу друзей русской свободы, позволяет констатировать наличие уже с конца 1891 года множества политических спекулянтов на бедствии России. Им противостояла централизация организованных мер помощи, совершившаяся в России в ноябре 1891 г. открытием 17 ноября Центрального Комитета под председательством великого князя Николая Александровича, будущего Николая II, а в США — рядом правительственных мер, предпринятых уже в 1892 году. Но и в США, как в России, источником самого устроения всего труда помощи были неспокойное сознание и любящие сердца частных жертвователей — задолго до первых шагов правительства.

  В памятной многим, одной из первых на постсоветском медийном пространстве статей на эту тему, опубликованной в 1992 году в журнале «Огонёк» статье «Доллары для Толстого» американская славистка украинского происхождения Татьяна Виттакер сообщает массовому читателю, с ощутимым увлечением, ряд подробностей начавшейся помощи России, энтузиазма в этом деле американцев:

  «Американцы живо откликнулись на горе, постигшее Россию. В Новой Англии, на северо-западе Америки («великой житнице Соединённых Штатов») сразу припомнили времена, когда Россия поддерживала их в борьбе за независимость и — совсем недавно — в гражданской войне с Югом. Бизнесмен и редактор из Миннеаполиса У. Идгар на страницах своего «Северо-Западного мельника» обращался с призывом к мукомолам: собирайте пожертвования! В течение часа он собрал подписку на 400 000 фунтов муки. Его энтузиазм распространился по всей Миннесоте, заразил соседние штаты Айова и Небраска, достиг штата Нью-Йорк… […] Американцы так увлеклись, что насобирали зерна больше, чем нужно. Стоимость перевоза товара через океан не могла превышать стоимости самого товара. Это условие поставило царское правительство, которое брало на себя обязательство оплатить перевоз, но не имело больших денег... Мукомолы обратились в Конгресс, чтобы тот уполномочил казну выделить 100 000 долларов (около 200 000 рублей) на отправку зафрахтованного парохода в Прибалтику. Сенат одобрил эту идею, но в палате представителей она не прошла. После долгих споров о внешней и внутренней политике России, о притеснении евреев и нетерпимости к другим вероисповеданиям решено было отложить дело на неопределённый срок.

  Попутно выяснилось, что такой суммы всё равно в казне нет.

  Тогда за дело взялись женщины. Президент общества американского Красного Креста Клара Бартон в январе 1892 года опубликовала открытое письмо к соотечественникам с призывом срочно собрать деньги для немедленной отправки провизии в Россию. Клара воздействовала на самолюбие своих читателей. Она упрекала их в чёрствости и едко писала о том, что заботы об устройстве предстоящей всемирной Колумбийской выставки и увлечение новыми технологиями сделали американцев равнодушными ко всему на свете.

  Изабелла Хэпгуд, знаменитая переводчица сочинений Толстого для американского читателя, поместила объявление об открытии Толстовского фонда для сбора пожертвований в пользу голодающих.

  […] Американцы, едва речь заходила о деньгах, отказывали в доверии любым правительствам, организациям, фондам... Они верили только конкретным людям, чей нравственный авторитет был непререкаем. Таким человеком стал для них русский писатель Толстой. Успех фонда его имени был обеспечен, ибо кто же лучше и честнее его сумеет распорядиться средствами для нуждающихся? Американцы начали посылать свои деньги — кто на адрес фонда, а кто и прямо в Ясную Поляну. Доллары потекли рекой.

  Вместе с деньгами американцы посылали письма Льву Николаевичу. […] Вот одно из первых писем, от эмигранта из России Авраама Мейеровича Гидина (Итака, штат Нью-Йорк). Он пишет по-русски со смешными ошибками, но сердце его не допускает ошибок: “... Прочитав в газете «Неделя» письмо графини Софии Андреевны Толстой, в коем графиня яркими красками описала бедствия народа, я невольно вспомнил о пресловитом воззвании графа Растопчина в 1812 году; и с помощью моих двух товарищей, г-на А. В. Бабина и г-на W. S. Salanta 1-й Рязанской губ. 2-й Кобенской; я же из Тулы, также студенты «Cornell University» обдумали что если у нас ружий нет, то и вилы пригодятся, т. е., что если деньгами не можем помочь нашему отечеству, то и язык на что-нибудь сгодится...”.

 Гидин с друзьями выступали в церквах, рассказывали о голоде в России, получали скромные пожертвования от прихожан и посылали деньги Толстому.

 […] Америка выслала пять пароходов с мукой и крупой. Сопровождавшие груз комиссары желали лично удостовериться в том, что товар доходит до места назначения. В секретном письме американский консул Джеймс Кроуфорд жаловался казначею благотворительного общества в Огайо на некомпетентность русского Красного Креста: эти люди “проходят мимо нуждающихся и дают помощь не нуждающимся”. Американцы решили не вмешиваться в процесс распределения продовольствия и твёрдо придерживались этого правила» (Виттакер Р. Доллары Льву Толстому // Огонёк. – 1992. № 6. С. 6 – 7).

 И так далее, тем же вольным стилем…

 Многое в этой истории справедливо — как и красноречивый идеологический её посыл. Но ниже мы поправим и уточним ряд подробностей, с которыми Т. Виттакер обошлась довольно небрежно, и попутно осветим многие иные обстоятельства помощи голодавшей России из-за рубежа.

 Филантропическое движение в пользу России зародилось в северо-западных штатах Америки. Проживавшие там фермеры и мельники стали инициаторами и основными участниками кампании милосердия. Россия стояла перед необходимостью резкого ограничения экспорта хлеба, что расширяло рыночные возможности для американских производителей. Но люди не ангелы, даже американцы, и вряд ли нужно пенять американским хлеборобам и их помощникам на то, что они радовались этому обстоятельству — и делились впоследствии только крохами от выросших своих барышей. Кроме того, не этим одним грешило американское восприятие жизни. Соблазн был слишком велик… В. И. Журавлёва отмечает: «Это был первый пример народной дипломатии в действии, так как помощь исходила от частных групп и отдельных штатов, и первой международной гуманитарной акцией такого масштаба не только американского общества Красного Креста, но и вообще Соединенных Штатов. Отчасти благодаря этой гуманитарной акции идея поиска свободных рынков начала сопрягаться в общественном сознании граждан США с идеей глобальной миссии Америки по распространению свободы во всём мире. В мотивации участников движения переплетались прагматизм и идеализм, следование собственной выгоде и альтруизм, что было вообще свойственно этой нации. Национальный эгоизм американцев, по наблюдению известного американского писателя Г. Мелвилла, находил выражение в безграничной филантропии, ведь согласно их убеждению, подавая милостыню остальному миру и сохраняя для него ковчег свобод, они делали добро собственной стране» (Журавлёва В.И. Американская кукуруза в России: уроки народной дипломатии и капитализма // Вестник РГГУ. Серия: Политология. История. Международные отношения. 2013. С. 122 – 123).

  В августе 1891 г. Уильям Эдгар, редактор еженедельного коммерческого журнала «Northwestern Miller» («Северо-Западный Мельник»), издаваемого в Миннеаполисе (штат Миннесота) опубликовал на страницах журнала сообщения, в которых говорилось о голоде, угрожающем российским жителям. Его статьи нашли отклик в сердцах американских граждан и были восприняты ими как призыв к действию.

  24 ноября 1891 г. временный поверенный в делах российской миссии в Вашингтоне А. Е. Грегер получил поистине историческую телеграмму от объединения мукомолов северо-западных штатов. В документе было высказано предложение из разряда тех, от которых невозможно, да и нравственно преступно было отказываться: «Мельники нашей страны предлагают пароход, гружённый мукой, для голодающего крестьянина вашей страны. Согласно ли Ваше правительство принять этот пароход, заплатить стоимость перевозки груза до Нью-Йорка и зафрахтовать корабль для транспортировки муки в Россию? Мы начнём сбор пожертвований, если вы позаботитесь о них и обеспечите доставку» (Цит. по: Журавлёва В.И. (подг. публ., предисл.). «Это вопрос не политики, это вопрос гуманности». Документы о помощи американского народа во время голода в России 1891 – 1892 гг. // Исторический архив. 1993. № 1. С. 196).
 
 Оценив предложение как «великодушное и щедрое», временный поверенный поспешил передать его содержание российскому правительству, и 4 декабря получил из Санкт-Петербурга телеграмму со следующим положительным ответом:

 «Императорское правительство с благодарностью принимает великодушное предложение мельников Миннеаполиса. Обеспечьте отправку груза в нашу таможню в Либаву, сообщите о размерах расходов по пересылке» (Там же).

  Особенно значительно для американской стороны было то, что русские были готовы оплатить доставку собранного продовольствия из внутренних районов в Нью-Йорк, а затем к берегам Российской империи.

  О положительном решении правительства Александра III А. Е. Грегер сообщил Уильяму Эдгару, которого мукомолы назвали вдохновителем их филантропического движения, с которым нужно держать связь. 

  Получив положительный ответ из российской Миссии в Вашингтоне а также заручившись предварительно одобрением губернатора штата Миннесота Уильяма Раша Мерриэма, Уильям Эдгар составил план помощи голодающим губерниям России и в декабре 1891 г. начал сбор. Незадолго до Рождества, 13 декабря 1891 г. Уильям Эдгар опубликовал в своём журнале «Northwestern Miller» историческое воззвание. Ниже мы приводим текст его по публикации в России, с переводом на русский язык.

  «Двадцать миллионов человек голодают. У вас есть продовольствие. Пожертвуйте. Пожертвуйте быстро. Пожертвуйте великодушно. Выделите несколько мешков муки из того изобилия, которым вы обладаете, для груза милосердия. Вы никогда не пожалеете об этом. Мы намереваемся собрать 6 000 000 фунтов <более 2 млн. 600 тыс. тонн> муки. К настоящему моменту собрано 1 000 000 фунтов <453,5 тыс. тонн>. Если 4 000 мукомолов пожертвуют по 10 мешков каждый, мы соберём необходимое количество. Всё, что вы должны сделать, — это указать своё имя и то количество муки, которое вы намереваетесь пожертвовать, остальное сделаем мы.

 Совершенно естественно, что в нашей стране, где статьи мистера Кеннана о российской системе политической ссылки и его лекции о сибирских тюрьмах привлекли пристальное внимание и вызвали симпатию во всех слоях общества, где жестокость, допускаемая российским правительством по отношению к евреям, стала предметом резкого всеобщего осуждения, преобладает крайне враждебное отношение к деспотическому режиму в России.

 Что касается вопроса о политике российского правительства, то мы вряд ли сможем здесь что-либо сделать. Россия — огромная страна, далёкая, незнакомая и непостижимая для западного мышления.

 Мы не сможем верно оценить ситуацию в России, т. к. мы не знакомы с тем многообразием причин, которые её вызвали к жизни. Россия и её обычаи находятся за пределами нашего понимания, потому что мы не имеем представления об её общественных институтах. Это вопрос не политики, это вопрос гуманности. Мы знаем, что 20 миллионов крестьян умирают от голода. И этого достаточно. Так сделаем же всё, что от нас зависит, чтобы облегчить их страдания. Что же касается вопроса о российском правительстве — оставим его решение самим россиянам» (Цит. по: Журавлёва В.И. «Это вопрос не политики, это вопрос гуманности…». С. 196 – 197).

 В тексте фигурирует вездесущий Дж. Кеннан — увы! это свидетельство огромности его влияния в то время на умы американцев. Влияния недоброго и вредного для начатого мельниками Миннесоты и Уильямом Эдгаром благотворительного предприятия.

 Губернатор Мерриэм, в свою очередь, опубликовал воззвание и от своего имени. Вскоре его примеру последовал Дж. Тайер, губернатор «кукурузного» штата Небраска. Он подчеркнул, что отправка в голодающую Россию кукурузы, практически неизвестной в Европе, расширит рынок сбыта этого вида сельскохозяйственной продукции. По предложению Мерриэма и Эдгара, комитет Небраски, возглавляемый Л. П. Ладденом, действовал в тесном сотрудничестве с комитетом Миннесоты по сбору и отправке продовольствия (Журавлёва В.И. Американская кукуруза в России С. 123).

 По сведениям из депеши А. Е. Грегера министру иностранных дел Н. К. Гирсу от 16 (28) декабря 1891 г., подписка на сбор муки в Миннеаполисе, «вращаясь среди хлеботорговцев и мельников, принесла по настоящую пору пожертвования, доходящие до 1,5 миллионов американских фунтов, т. е. свыше 45 тысяч пудов. Одновременно с этим губернатор штата Миннесота сделал призыв к своим согражданам, приглашая их помочь голодающим. Губернаторы штатов Небраска и Айова последовали его примеру, и в настоящую минуту желание жертвовать в пользу нуждающихся в России принимает характер народного движения» (Журавлёва В.И. «Это вопрос не политики, это вопрос гуманности…». С. 197).

  Заочно настроением этого движения заразился морской министр США Трэси, предложивший использовать для перевозки муки казённое судно. Аргументация Трэси достойна цитирования: «Дружественные отношения, существующие между Соединёнными Штатами и Россией, ведут своё начало с давних времён. Не раз уже русское правительство, движимое дружелюбными чувствами, выходящими из ряда обыкновенных, проявляло свои симпатии стране в те минуты, когда Соединённые Штаты всего более нуждались в друзьях, и когда Россия возымела решающее значение на взгляды и политику других европейских держав» (Там же. С. 198).
  Речь идёт о позиции, занятой Россией во время Гражданской войны в США в 1861 – 1865 гг. Когда Северу грозила интервенция Англии и Франции, императорское правительство выступило за единство США, проводя политику дружественного нейтралитета. Отношения России с Англией и Францией обострились из-за попытки этих стран вмешаться в польский вопрос. Заинтересованность российского правительства в единстве США была вызвана желанием получить поддержку в борьбе с общим противником. В 1863 г. царское правительство послало две эскадры — в Нью-Йорк и Сан-Франциско, преследуя свои цели на случай войны с Англией и Францией. Однако объективно это оказало моральную помощь вашингтонскому правительству и способствовало укреплению русско-американских связей. К сожалению, Палата представителей американского Конгресса не поддержит настроений умного и справедливого Трэси и откажет морскому министерству в субсидии суммы, необходимой для фрахта парохода — при обстоятельствах самых дрянных, о которых мы скажем ниже.

  Между тем к работе в пользу русских голодающих крестьян подключается в это время американский Красный крест. В названной депеше А. Е. Грегер извещает российское министерство внутренних дел о том, что «г-жа Бартон (Miss Clara Barton), глава Американского отдела Красного Креста, предложила нам свои услуги с целью организовать местные комитеты для принятия пожертвований» (Там же. С. 197). Кларе Бартон А. Е. Грегер выслал подтверждение готовности российского правительства принять помощь американского народа. С этого времени АОКК стало одним из центров по сбору денежных пожертвований.

  Создание и многолетнее руководство Американского общества Красного Креста (АОКК) связано, прежде всего, с именем Клары Бартон (1821 – 1912), ставшей живой легендой ещё в годы своей долгой (91 год) жизни. Не будет преувеличением утверждать, что своим возникновением американское общество Красного Креста обязано исключительно энергии и настойчивости Клары Бартон. Дело в том, что в 1864 г. США не подписали Первую Женевскую Конвенцию «Об улучшении участи больных и раненых воюющих армий на поле боя», которая создавала международно-правовые основы деятельности Красного Креста, и не присоединились к движению за создание национальных обществ Красного Креста. Американцы не знали о движении, которое в 1860 – 1870-х гг. набирало силу в странах Старого Света.

  Клара Бартон узнала, можно сказать, случайно о существовании Международного Комитета Красного Креста. В 1869 г. она оказалась в Швейцарии на лечении, где и услышала о новой организации. Бартон с энтузиазмом восприняла идеи движения. Как никто другой, она понимала их значимость: в годы Гражданской войны в США Бартон была сестрой милосердия, причём на волонтёрских началах. Так что идеи Женевской конвенции были ей близки, и Бартон присоединилась к движению на началах индивидуального членства.

  Американское общество Красного Креста было создано в 1881 г. К. Бартон стала его президентом. Другим успехом Бартон было то, что Женевская конвенция таки была ратифицирована сенатом США 16 марта 1882 г. (Barton C. The Red Cross in Peace and War. Ed. 1906. P. 81).

 Основополагающим принципом АОКК стал предложенный Кларой Бартон новый, расширенный подход к миссии Красного Креста, а именно: гуманитарная деятельность должна распространяться не только на солдат на поле боя, но и на гражданское население; не только в условиях военных действий, но и в мирное время в случае стихийных бедствий и катастроф. Этот принцип войдёт в 1884 г. в Женевскую конвенцию как «американская поправка» (Там же. С. 383).

  За двадцать три года президентства Клары Бартон американский Красный Крест провёл 20 спасательных операций во время стихийных бедствий в США, а также за рубежом – в России, Армении, на Кубе.

  Первой зарубежной акцией американского Красного Креста станет помощь России во время голода, в 1891 – 1892 гг. (Там же. С. 175 – 197).

  С АОКК сотрудничал второй крупный филантропический Комитет, возникший в декабре 1891 г. ещё в одном «кукурузном» штате – Айова. Это произошло по инициативе редактора газеты «The Davenport Democrat» Б. Ф. Тиллингхаста и известной писательницы Элис Френч (Alice French; 1850 – 1934; литературный псевдоним Octave Thanet) после воззвания губернатора Горация Бойса. 

  Помимо американского общества Красного Креста, В. И. Журавлёва насчитывает к началу февраля 1892 г. четыре крупных центра помощи голодающему населению России:

  «1. Штат Миннесота, под руководством губернатора У. Мерриэма и назначенных им комиссионеров — У. Эдгара, Д. Эванса и полковника Ч. Ривса.

  2. Штат Айова, воодушевлённый воззванием своего губернатора Г. Бойса. Здесь действовал Комитет помощи русским голодающим.

  3. Город Нью-Йорк, где по инициативе Торговой палаты был создан Комитет, возглавляемый Ч. Смитом. Впоследствии инициатива по сбору продовольствия перешла здесь к владельцу газеты «Christian Herald» Л. Клопшу и её редактору пастору Д. Талмажу. Комитет, в свою очередь, сосредоточил всю деятельность на сборе денежных пожертвований.

  4. Штат Пенсильвания, который действовал по инициативе губернатора Р. Паттисона. В городе Филадельфии был создан Комитет помощи русским голодающим, возглавляемый мэром города» (Журавлёва В.И. Это вопрос не политики… С. 194).

  Каждый из этих центров ставил своей целью отправку парохода с грузом продовольствия. Общим их противником и злобным критиком в прессе предсказуемо оказалось Общество американских друзей русской свободы. Продолжая настраивать американское общество против ратификации с Россией подписанного ещё в 1887 г. договора о выдаче политических преступников, выше упоминавшийся нами журнал Общества «Free Russia» стремился сформировать «демонический» образ официальной России как тюрьмы для политических и религиозных диссидентов. И не без успеха… Газеты и журналы проявляли большой интерес к теме русского голода, однако общий тон прессы едва ли можно было назвать положительным. Смысл большинства публикаций сводился к тому, что бессмысленно и недостойно помогать правительству, которое отправляет наиболее энергичную и просвещённую часть общества в Сибирь, жестоко обращается с евреями, вынуждая их эмигрировать в США, преступно бездействует и продолжает обирать крестьян, несмотря на разразившийся голод, наконец, потворствует взяточничеству и спекуляции. Противники кампании милосердия поставили во главу угла соображения идеологического характера: республика свободы и демократии не должна помогать империи деспотизма и произвола. Между двумя печатными органами – “Northwestern Miller” и “Free Russia” – развернулась полемика, за которой стояло разное позиционирование России, её разный образ в американских репрезентациях.

  Ареной столкновения диаметрально противоположных подходов к вопросу об оказании помощи голодающим русским крестьянам стала палата представителей Конгресса США, где обсуждался вопрос о выделении денег на транспортировку собранного продовольствия за океан, поскольку организаторы филантропической акции видели её от начала и до конца американским предприятием. В итоге палата представителей отказала морскому министерству в выделении 100 тыс. дол., необходимых для фрахта парохода. Вопрос об оказании федеральной помощи голодающим в России был отложен на неопределённый срок преимущественно из-за действий демократов и популистов.

  Однако ни критика на страницах прессы, ни решение палаты представителей не смогли остановить начавшееся движение. В январе 1892 г. начал работу Национальный комитет помощи российским голодающим, ставший единым координационным центром и действовавший в тесном сотрудничестве с АОКК. Его возглавил Джон Уэсли Хойт (Hoyt, John Wesley; 1831 – 1912), недавний редактор журнала “Wisconsin Farmer and Northwestern Cultivator”, бывший губернатор территории Вайоминг (1878 – 1882), человек обширного международного опыта, много путешествовавший по миру и побывавший в Российской империи.

  Фермеры и мельники Миннесоты, Айовы и Небраски развернули бурную деятельность, намереваясь вскоре отправить один из пароходов c пшеничной и кукурузной мукой в Россию. Однако в северо-западных штатах, где продовольствие собиралось на обширной территории, приходилось учитывать метеорологические условия и решать транспортные проблемы. В результате инициативу перехватили восточные штаты. В начале февраля 1892 г. по инициативе мэра Филадельфии Э. С. Стюарта был создан комитет для сбора денежных пожертвований. Вошедший в комитет Рудольф Блэнкенбург (Rudolph Blankenburg; 1843 – 1918), квакер, известный реформатор и будущий, 81-й по счёту, мэр города, подготовил и опубликовал специальный памфлет с символическим названием: «Должны ли русские крестьяне умереть от голода? Вопрос для процветающей Америки».

  За три недели комитет проделал грандиозную работу: собрал деньги, закупил 2000 т. продовольствия, которое оперативно и бесплатно доставили к месту отправки (Журавлёва В.И. Американская кукуруза в России С. 125).

  22 февраля 1892 г., в день рождения Дж. Вашингтона, пароход «Индиана», освобождённый от оплаты фрахта Международной судоходной компанией, отплыл из Филадельфии в российский порт Либава под восторженные крики 50-тысячной толпы. Пароход был снабжён бесплатным топливом, а его экипаж – бесплатным питанием. Представители различных церквей организовали совместное прощальное богослужение, которое произвело на собравшихся неизгладимое впечатление (Там же. С. 125 – 126).

    О предполагавшейся отправке этого первого филадельфийского парохода Лев Николаевич уже знал. В письме от 25 января 1892 г. секретарь Комитета по Всемирной торговле («World’s Fair commission») от штата Миннесота К. Мак Рив (Mac Reeve C.) известил Толстого о предложении мукомолов Северо-Запада, о котором публиковала материалы газета «The Northwestern Miller»; о губернаторском назначении его вместе с Эдгаром, издателем газеты, ответственным за сбор пожертвований; о том, что решился вопрос с бесплатной (для России) перевозкой груза по железной дороге и решается вопрос с перевозкой по морю, а так же о своём решении лично прибыть в Россию для контроля судьбы всего благотворительного груза — о важнейших лицах и местах для распределения которого в России он надеялся осведомиться и у Толстого — и просил разрешения заехать к самому Льву Николаевичу, «чтобы узнать, сколько мешков муки (140 фунтов каждый) может понадобиться Вам для бесплатных столовых, которые, насколько я понял, существуют под непосредственным началом, Вашим лично и Вашей семьи» (Л.Н. Толстой и США. Переписка. С. 672 – 676). Толстой ответил ему в письме, датирумом приблизительно 6 – 12 февраля, следующее:

 «Я получил ваше письмо только вчера и боюсь, что вы не успеете получить моего ответа до вашего отъезда из Америки. Мы сердечно благодарны вашему народу за его пожертвования и за чувства побудившие его к этому. Надеюсь увидеть вас в России и тогда буду очень рад дать все справки, какие смогу, о местах, куда следует направлять муку для её наилучшего использования в интересах голодающего населения» (Там же. С. 676; ср.: 66, 160).

 В свою очередь «добрая фея» семьи Толстых во всей бегичевской эпопее, переводчица сочинений Л. Н. Толстого, посетитель и друг семьи его, умнейшая и прекрасная Изабел Флоренс Хэпгуд, о которой мы ещё многое расскажем ниже, в письме к Л. Н. Толстому от 12 февраля извещала, в числе прочего:

    «Я телеграфировала щедрым фермерам нашего замечательного Северо-Запада, это зерновой район, с просьбой погрузить пшеницу и рожь для весеннего сева. <Основной груз составляла кукурузная мука. – Р. А.> Может быть, они смогут погрузить некоторое количество на судно, которое они предполагают отправить с продовольствием из Филадельфии 20-го февраля» (Л.Н. Толстой и США. Переписка. С. 125). И 15 февраля: «Я телеграфировала… Они обещают сделать всё, что смогут. […] Возможно, будет послано некоторое количество семян, если хватит времени.

  По поводу кукурузной муки — Вы должны предупредить людей, что пища требует тщательного приготовления, иначе она может вызвать дизентерию и ослабить организм. В следующем письме я пошлю Вам несколько простых рецептов её приготовления, которыми моя матушка поделится с Вами из своего опыта» (Там же. С. 127).

   К этому событию относится письмо Л. Н. Толстому от 10 (22) марта из Санкт-Петербурга, от выше упоминавшегося нами посла Соединённых Штатов Чарльза Эмoри Смита (Charls Emory Smith; 1842 – 1908), который, в учтивых выражениях, вежливо втюхивал Толстому парочку наблюдателей за распределением и употреблением груза с «Индианы», именно гг. Рудольфа Бланкенбурга и Уильяма Грунди, уполномоченных «присутствовать при распределении», то есть для слежки за Толстым и его помощниками, «согражданами» в Филадельфийском комитете:

 «Возможность посоветоваться с Вами — что может быть полезнее для их дела и приятнее для них лично! …Слава о Ваших трудах так же велика, как и воздействие Вашей славы» (Там же. С. 683 – 684). Толстой на этом месте письма, вероятно, поморщился, сплюнул и мысленно послал посла нахуй — как и при чтении просьбы выслать четырём адресатам расписки в получении денежных переводов по отдельности (Там же. С. 684; ответное письмо 29 марта с благодарностью Толстого: С. 686). «Каплей мёда» были, однако, отнюдь не лишние денежки, в количестве 7 тысяч рублей от «Американского фонда помощи», полученных уполномоченными в Коммерческом банке Санкт-Петербурга. В свою очередь, в эту сумму входили: 388 рублей 18 коп. – от Государственного департамента США, 3 тысячи и 2 с лишним — от Фондов Кливлендского (Огайо) и Меннонитского, и 1554 рубля 22 коп. – от частных жертвователей, пересланных в США через Нью-Йоркский Коммерческий банк (Там же. С. 684).
 
 23 апреля 1892 г. комитет Филадельфии отправил ещё один пароход – «Конемаг». На его борту находилось 2,5 тыс. т. продовольствия. Судно было предоставлено Международной судоходной компанией на тех же условиях. 

  Сопровождал пароход американский бизнесмен и общественный деятель Френсис Б. Ривс (Reeves Francis B., 1836 – 1922).

   Судя по письму его 9 (21) июня с борта парохода «City of Paris», Ривс навестил Льва Николаевича в Ясной Поляне в период до 15 (27) мая (дата начала визита, к сожалению, не обозначена в письме), беседуя много, судя по прощальному письму, на религиозные темы. «Полезной» для Толстого частью письма являлось сообщение о погорельцах деревни Кашино во владениях графа Андрея Бобринского, служившего в то время секретарём Американского комитета помощи голодающим. Разумно придержав при себе свои деньги, запас которых счёл недостаточным для благотворительности, добрый еврей, но и верующий христианин, к тому же истинный янки, тем не менее сообщил о положении крестьян Толстому и обещал, по возвращении в Америку, «склонить наш Комитет к тому, чтобы он переслал Вам часть средств для оказания помощи пострадавшим» (Л.Н. Толстой и США. Переписка. С. 677 – 680). Толстой в ответном письме от 14 (26) июля сдержанно поблагодарил Ривса — но не за обещания, а только за тот единственный мешок с мукой, который он уделил ему со “своего” корабля: «Я её отправил частично на помощь тем крестьянам, которые пострадали от пожара, частично в столовые, которые в этом году оказались намного более нужными в нашей области, чем в прошлом году. Урожай в нашем уезде очень плох…» (Там же. С. 680 – 681).

 Известно ещё одно письмо Ривса к Толстому, от 6 (23) октября 1905 г., из Филадельфии, на фирменном бланке «The Girard National Bank», президентом которого он был тогда. Напомнив, конечно же, яснополянцу о своём визите и о пароходе «Конемаг», Ривс сообщал в этом письме о своей инициативе (общей, вероятно, с братом, подвизавшимся ещё в начале 1890-х в издании книг) «выставить на продажу книги выдающихся авторов с их автографами и, по возможности, с кратким высказыванием» (Там же. С. 681 – 682). Толстой оставил это письмо без ответа.

 В начале марта 1892 г. успешно закончили свою работу комитеты штатов Миннесота и Небраска, снарядив для отправки в Россию пароход «Миссури». По свидетельству Эдгара, пожертвования поступили от «жителей 25 штатов, 450 городов и населенных пунктов США, представителей различных экономических классов» (Там же. С. 126).

 В Небраске удалось собрать 1 млн 350 тыс. фунтов кукурузы. 17 февраля 1892 г. два поезда отправились из Линкольна и Омахи с грузом для голодающих русских крестьян. Вагоны были красочно декорированы и пестрели надписями: «Небраска может накормить весь мир», «Небраска – России: живи и помогай жить другим», «Кукурузный царь Небраски шлёт верительные грамоты русскому царю», «Процветающая Небраска в помощь голодающим русским», «Патриотическая Небраска благодарна России за поддержку Союза в лихолетье войны». К каждому мешку прилагалась инструкция на русском языке о способах приготовления блюд из кукурузной муки.
  Предусмотрительные американцы отдавали себе отчёт в том, что русские не были с ней знакомы, а плохо приготовленная пища могла вызвать дизентерию.

  Здесь стоит заметить, что эпидемии дизентерии, неразлучной спутницы голода, в тех условиях всё равно избежать в русских деревнях не удалось. Что же касается инструкции по правильной выпечке кукурузной муки, то, по свидетельству Льва Львовича Толстого, его, патровским, подопечным она не очень-то помогла:
  «Уже приближаясь к весне, получили мы десятка два вагонов с американской мукой пшеничной и кукурузной в аккуратных белых и чистых мешках, со штемпелями различных штатов: Колорадо, Онтарио, Квебек и других. Эта американская мука имела большой успех у нас. Из неё пекли кукурузные лепешки, пшеничные булки, а также месили, или заправляли ею варево, которое от этого делалось гуще и питательнее.

  Стадлинг, благодаря которому в Америке узнали о нас, <ошибочное мнение Льва Львовича, вероятнее всего, внушённое ему самим Й. Стадлингом. – Р. А.> был на верху счастия, когда этот хлеб пришёл к нам. Его писания и приезд, стало быть, не пропали даром. Но когда он узнал, что из кукурузной муки никто не умел печь хлебов, он огорчился и пошёл к попадье просить её испечь пробный кукурузный хлеб и научить печь его других в селе.

 Матушка испекла прекрасный хлеб, и Иван Иванович <так ещё в Бегичевке прозвали Йонаса Стадлинга — вероятно, с “лёгкой руки” Л.Н. Толстого. – Р. А.> был в восторге. Он спросил меня, как по-русски выразить матушке благодарность и одобрение. В то время Стадлинг ещё плохо знал по-русски. Я научил его, и он несколько раз повторял фразу, запоминая её, прежде чем идти в дом священника.

 — Матушка, ви пешете хлеби хорошо американска мука... — говорил он десятки раз подряд, коверкая русскую речь и очень довольный собой.

 Но матушка, конечно, никого не научила печь эти хлебы, и кукурузную муку поели потом, как кому пришлось — больше всего лепёшками и месивом, как сказано, а также блинами» (Толстой Л.Л. В голодные годы. С. 93 – 94).
 

 Всего на борт «Миссури» погрузили 5,5 млн фунтов (2 800 т) пшеничной и кукурузной муки и зерна. Подписка закрылась 12 февраля, так как остальные грузы не успевали к сроку прибыть в Нью-Йорк. К этому времени удалось собрать 4 753 516 фунтов. Остальную часть груза закупили на 12 тыс. дол., предоставленные Комитетом помощи Торговой палаты Нью-Йорка. Пароход принадлежал Атлантической транспортной компании, освободившей его от оплаты фрахта. Железнодорожные фирмы бесплатно пропускали пожертвованное продовольствие, а телеграфные компании отправляли сотни сообщений во все пункты страны. Общая стоимость груза с учётом транспортных и телеграфных расходов, оплаты складских помещений в Нью-Йорке, погрузки, обслуживания рейса, предоставленного топлива, а также расходов на страхование составила 200 тыс. дол. (Журавлёва В.И. Американская кукуруза в России. С. 126).

    По мнению Эдгара, фермеры и мельники Соединённых Штатов смогли продемонстрировать всему миру высокий гуманизм, присущий американцам, которые готовы накормить голодающих в различных частях мира, не ожидая ничего взамен от тех, кто далёк от них не только географически, но и по уровню экономического развития (Там же. С. 126 – 127).

   15 марта «Миссури» отплыл из Нью-Йорка в Либаву. Газеты города нашли немало тёплых слов, комментируя это событие. Влияние на умы революционаристской эмигрантской сволочи ослабело, как только множество людей включилось в общее доброе дело — если не личным участием, то восторгом за своё отечество и благожелательными переживаниями по отношению к русским. Поэтому и пресса Нью-Йорка, Филадельфии, Чикаго и Вашингтона, мелкоугодливая, как и вся газетно-журнальная сволочь, своим подписчикам, к началу февраля 1892 г. начала оказывать поддержку филантропическому движению, принимая участие в его популяризации.

 Совместные усилия жителей штата Айова и АОКК также увенчались успехом. В Айове вообще развернулось одно из самых консолидированных региональных движений. Когда стало очевидно, что федеральная помощь не последует, Клара Бартон активизировала работу по сбору денежных пожертвований и инициировала беспрецедентную международную акцию АОКК.

 Благодаря инициативе и энергии Элис Френч, она же Октав Танет, в движении штата Айова самое активное участие приняли американские женщины. Интернационализация филантропической деятельности расширяла для американок возможности социализации, хотя и в традиционной для их общественной активности сфере.

 Губернатор Айовы Г. Бойес по согласованию с К. Бартон создал комитет из 12 американок, ставший вспомогательным женским отделением АОКК в этом штате. Активистки движения исполь зовали тактику предвыборных кампаний (“a house-to-house canvass”): ездили по всему штату, посещая каждую ферму и каждый дом. Денежные пожертвования собирались в школах, церквях, на благотворительных концертах и спектаклях. В университете штата устраивались благотворительные лекции. Пресса Айовы единодушно поддержала движение, публикуя обращения и имена участников. В сельской местности пожертвования кукурузой колебались от одной меры до целого вагона. Всего было собрано зерна и денег на сумму 40 тыс. дол (Там же. С. 127 – 128).

  Собственными усилиями Кларе Бартон удалось собрать 20 тыс. долларов. Это был дар жителей округа Колумбия, где действовало отделение АОКК, обратившееся к жителям столицы со специальным воззванием. 12 651 дол. использовали для оплаты фрахта парохода «Тьюнхед», на борт которого погрузили 117 тыс. бушелей кукурузного зерна, 400 мешков кукурузной муки и 200 т пшеничной муки, больничное оборудование и медикаменты. 2 мая корабль, украшенный флагами и вымпелами, отплыл из Нью-Йорка в Ригу с грузом, отправленным русским крестьянам от имени американских женщин и собранным, несмотря на непогоду, плохие дороги, непонимание и порой открытую оппозицию. Общий вклад Айовы равнялся приблизительно100 тыс. долл. (Там же. С. 128).

  Вскоре после этого события Б. Ф. Тиллингхаст спросил мнение Эдгара о значении филантропического движения для развития российско-американских отношений. В ответ редактор “Northwestern Miller” заметил, что четыре парохода (американцы называли эти корабли “Famine Fleet”) сделали для укрепления дружбы между народами двух стран больше, чем 50 лет дипломатических связей (Там же).

  Но это ещё не всё… Последний, пятый, пароход с благотворительным грузом был снаряжён благодаря деятельности религиозного журнала “Christian Herald”, который издавался пастором пресвитерианской церкви в Бруклине Т. Талмажем и его другом Л. Клопшем, соединявшим в себе таланты бизнесмена и журналиста. В марте 1892 г., после проповеди Т. Талмажа в бруклинской церкви, журнал “Christian Herald” объявил подписку с целью сбора денег, необходимых для закупки продовольствия. На призыв откликнулись представители разных слоёв населения США. Однако сами организаторы движения подчёркивали, что груз последнего парохода был куплен на пожертвования малообеспеченных американцев. За 7,5 тыс. дол. был зафрахтован пароход «Лео», на борт которого в итоге погрузили 2 млн фунтов пшеничной муки. С учётом муки, отправленной на корабле «Конемаг», журнал “Christian Herald” собрал самый крупный груз продовольствия. «Лео» отплыл к берегам России 13 июня 1892 г. (Там же. С. 129).

  По сведениям А. С. Ермолова, «в течение апреля, мая и июня прибыло из Америки собранного путём частных пожертвований американского хлеба, преимущественно кукурузы, 652 000 пудов» (Ермолов А.С. Наши неурожаи и продовольственный вопрос. СПб., 1909. Часть I. С. 116).

  Все корабли Famine Fleet благополучно достигли берегов Российской империи, а сопровождавшие их представители филантропических комитетов, следившие за разгрузкой и распределением пшеничной и кукурузной муки и зерна, поведали американцам о радушии, с которым в России встречали посланцев далёкой Америки, поделились своими размышлениями о причинах голода и воссоздали образ русского крестьянина. Американцы и русские ещё немножко лучше узнали друг друга: то есть приблизились немного к тому идеалу просвещённого и любовного мирного сожительства, которое было проповедано Львом Николаевичем Толстым как единственно достойное званий человека и христианина. 


6. 4. Голоса любви из Скандинавии

   Сведения как о системно организованной, посредством фондов, так и о частной (отдельных лиц) благотворительной деятельности других стран значительно скуднее. Тем большую благодарность следует адресовать современному финскому исследователю Бену Хеллману, специально изучившему деятельность благотвоителей в родной автору Скандинавии.

    О Петере Эмануэле (Петре Готфридовиче) Ганзене и его личном, в 1890 году, знакомстве с Л. Н. Толстым в этой книге уже шла речь. Для соотечественников своих и для жителей Скандинавии обрусевший датчанин, журналист и переводчик, сделался «скандинавским Диллоном»: авторитетным источником информации по России, известным личным знакомством с Л. Н. Толстым. В связи с этим его поприщем исследователь из Хельсинки Бен Хеллман рассказывает следующее:

    «Датская пресса начала публиковать сообщения о голоде и деятельности Толстого в начале ноября. Петербургский корреспондент Андре Люткен (1843 – 1916) делал репортажи для «Politiken», а Ганзен обеспечивал свежей информацией читателей «Morgenbladet». Статья Толстого «Страшный вопрос» вышла в «Politiken» (27.11.1891) под заголовком «Grev Leo Tolstoi om n;den i Rusland» («Граф Лев Толстой о голоде в России»). Открытое письмо Софьи Андреевны, опубликованное в «Morgenbladet», «Politiken» и «Aarhus Stiftstidende», немедленно получило положительный отклик. По инициативе крупнейших датских газет в декабре развернулся сбор средств. Вдохновителем процесса в редакции «Aarhus Stiftstidende» стал юрист Сигфред Виктор Винге, собравший 227 рублей и 87 копеек, которые были отправлены Софье Андреевне. Фунч Томсен, редактор Aarhus Stiftstidende, пожертвовал 412,16 датских крон для сбора, который осуществляла его газета. В редакции «Morgenbladet» инициативу взял на себя писатель и переводчик Ааге Мейер (1866 – 1927), сумма составила 2480 датских крон (1393 рубля). Благодарственные письма Софьи Андреевны цитировались в газете 20 января 1892 года, о помощи датчан сообщали также «Российские ведомости» (https://flibusta.club/b/632646/read ).

    Желание помочь выразили и шведы, инициатором стал профессор языкознания Фритц Леффлер (1847 – 1921). В январе 1892 года он пишет Софье Андреевне и спрашивает, как отправить собранные средства по назначению наиболее надёжным способом. Подробный ответ графини был опубликован в газете «Aftonbladet» в феврале. Именно с ним, готовясь к поездке в Россию, знакомился Йонас Стадлинг. Бен Хеллман приводит в своей книге мокращённый перевод письма с датской его публикации:

   «Господин Леффлер!

   Трудно давать советы по поводу благотворительности. В этой беде приветствуем любую помощь, и организация, призванная облегчить страдания людей в голодающих районах России, могла бы принести много пользы. Однако организации (частные) в России не разрешены; каждый сам делает всё, что в его силах, чтобы помочь народу.

Если кто-либо желает пожертвовать значительную денежную сумму, её можно послать либо в Комитет для сбора пожертвований и их распределения под председательством великого князя-престолонаследника в Санкт-Петербурге, либо в Комитет под председательством великой княгини Елизаветы в Москве; если вы предпочитаете передать средства в частное распоряжение, то мы, мой муж и вся наша семья, сделаем всё возможное, чтобы разместить их с максимальной пользой. […]

    Жить в охваченных голодом деревнях очень тяжело, приходится преодолевать многочисленные невзгоды. Если вы никогда не были в России и не представляете, что такое русская деревня, вы не сможете вытерпеть жизнь там.

    Голод чудовищен! И хотя правительство пытается делать всё возможное, частная помощь крайне необходима. Лошади мрут от отсутствия корма, коровы и прочий домашний скот либо забиваются крестьянами, либо подыхают от голода. Выживет лишь малая часть поголовья.

   Если вам удастся собрать достаточную сумму, мы бы подумали о том, чтобы весной купить лошадей и раздать их крестьянам южной России, дабы они могли опять работать. Без домашнего скота наши крестьяне сделать ничего не смогут. Но это всего лишь планы. Сейчас нам нужно многое сделать для того, чтобы люди выжили. Так печально видеть бедных страдающих крестьян, беспомощных и ищущих поддержки, но они начинают надеяться, как только встречают кого-то, кто чувствует к ним сострадание и интерес.

   Если вы постараетесь предпринять что-либо, Бог благословит вас.

    Ваша графиня С. Толстая» (Там же).

    Бен Хеллман продолжает рассказ:

    «Находившийся в эпицентре голода соотечественник Леффлера журналист Юнас Стадлинг подтвердил, что графиня надёжный посредник, и сообщил московский адрес Толстых.

     На счёт Леффлера “Юрсхольмский сбор средств в пользу бедствующих русских крестьян” начали поступать деньги. Подписавшийся как Теософ прислал организаторам пятьдесят крон с “благодарностью во имя человечества”. Писатель профессор Виктор Рюдберг внес скромную десятку, в то время как “два друга мужиков и Толстого” пожертвовали в пять раз больше. Историк профессор Харальд Хьернэ перевел гонорар за лекцию в размере ста крон…

    Такая же значительная сумма – сто крон – пришла от «Работницы». В одном из писем к Леффлеру Софья Андреевна отозвалась об этом так:

    “Господин Леффлер, от своего имени прошу вас сердечно поблагодарить человека, который под именем Работница милостиво отдал в пользу несчастных, страдающих от голода русских крестьян 100 крон, возможно полученных в результате тяжёлого труда и имеющих гораздо большую ценность, нежели средства, пожертвованные в условиях их переизбытка.

    Я отправлю господину Стадлингу отчёт о расходах, совершённых ради бедных голодающих, и о суммах, присланных для нашей деятельности неизвестными благотворителями. Отчёт составлен моим супругом, графом Львом Толстым, и я надеюсь, что господин Стадлинг найдёт того, кто переведёт этот документ на шведский. Примите мои и т. д.”.

   Средства «Юрсхольмского сбора» были отправлены в Москву тремя почтовыми отправлениями – в апреле, мае и июне 1892 года. В письме от 18/30 мая 1892;го Софья Андреевна благодарит за 475,50 кроны, из которых триста получены от неместных жертвователей. «Юрсхольмский сбор» уже официально закрылся, когда был получен взнос в размере 150 крон, сделанный литератором и фотографом Карлом фон Платеном при посредничестве Виктора Рюдберга.

    Общая сумма, собранная за четыре месяца, составила 607,50 крон.

    […] В редакции «Aftonbladet» также существовал список для желающих участвовать в сборе шведской помощи. […] Среди жертвователей были, к примеру, лютеранская миссия Оммеберга, «дама, которая жила в Петербурге» и учащиеся Юрсхольмской школы. В начале осени поступили ещё 97 крон.

    Существовали и другие каналы. В письме Юнасу Стадлингу, шведскому журналисту, дочь Толстого Мария благодарила за деньги, которые «Счастливая семья» отправила Софье Андреевне через Стадлинга. Фр;кен Мария Эрстр;м организовала сбор в местном баптистском приходе и получила из Москвы персональное благодарственное письмо, датированное 24 апреля 1892 года. Стадлинг пригласил подключиться к сбору средств и шведского издателя Толстого, который не был обязан выплачивать гонорары русским писателям. Ответным жестом Альберта Бонниера стала отправка в Москву суммы в 500 немецких марок, за что он получил личную благодарность от Софьи Андреевны. В Бегичевку, штаб благотворительной деятельности Толстых, 2 марта 1892 года пришло также письмо из Швеции от Акселя Лидмана, главного редактора «S;dra Dalarnes Tidning» в Хедемора. По просьбе Толстого Стадлинг перевёл вопрос шведа: «Как мне передать незначительную сумму денег вашим бедным соотечественникам?» «Горячее желание» Лидмана помочь растрогало Толстого до слёз. В отчётах Толстого о поступлении и использовании средств за второе полугодие 1892;го упоминается еще одно шведское пожертвование: 53 рубля, полученные от неизвестного лица через газету «Aftonbladet».

    Разрозненные суммы в помощь голодающим поступали из Швеции и в 1893 году. В годовом отчёте Толстой упоминает 87,37 рубля от «Христианского союза молодых женщин Швеции» Бедные батраки из Сундсвалля собрали 60 крон, которым Стадлинг добавил 37,50, что в сумме составило ровно 50 рублей. На этот раз благодарственное письмо Стадлингу прислала дочь Толстого Татьяна: «Эта помощь была весьма кстати и спасла от голода несколько семей».

    В Финляндии активно цитировались публикации русской прессы о голоде и благотворительной деятельности Толстого. «Страшный вопрос» напечатали в «Nya Pressen» (29. 11. 1891), а текст «О голоде» в обобщенном виде вышел в «Hufvudstadsbladet» под заголовком «Ett nytt n;drop av Tolstoj» («Новый крик о помощи Толстого»), а также в «Nya Pressen» (02. 02. 1892) и местных газетах. Газета «Finland» (28. 05. 1892) процитировала отчёт Толстого о распределении собранных средств и результатах работы. Со справедливым негодованием сообщалось, что «Московские ведомости» и «Гражданин» позволяют себе бесстыдную клевету и издевательские выпады в адрес жертвенной работы Толстого, но упоминалось и о материалах, защищающих честь писателя, например, в «Вестнике Европы». Широкое распространение получил фальшивый слух о том, что Толстой помещён под домашний арест в собственном имении, что усилило недоверие финнов к российскому правительству.

    В Финляндии так же, как в Дании и Швеции, призыв Софьи Андреевны, опубликованный по-шведски в «Finland» (28. 11. 1891) и по-фински в «Kaiku» (03. 12. 1891), послужил сигналом для сбора средств. Однако, в отличие от Швеции и Дании, здесь процесс шёл официально, а не на уровне частных лиц. Царь Александр III нашёл просьбу «Финского союза помощи больным и раненым воинам» (с 1919 года – Красный Крест Финляндии) о сборе средств «весьма отрадной» и охотно пошёл навстречу желанию подданных. Благодаря губернаторам призыв был услышан во многих муниципалитетах и получил положительный отклик, несмотря на то, что российская политика в Финляндии уже успела породить антирусские настроения и <на то также, что> часть населения самой Финляндии тоже остро нуждалась в помощи. До февраля 1892 года было собрано 108 300 финских марок и 1230 рублей. […] Через полгода итоговая крупная сумма сбора составила 166 541 марку и 1543 рубля, из которых в Россию отправили 64 400 в рублях и 6400 в финских марках.

    В общей сложности в Швеции, Дании и Финляндии (данные о норвежских сборах отсутствуют) было собрано 70 000 рублей, что позволило более чем пяти тысячам голодающих пережить зиму.

    Письма в Россию от желающих помочь переводил для Софьи Андреевны Петер Ганзен. Самое странное пришло от финского шведа из Гельсингфорса. Этот человек изобрел оружие, «в сравнении с которым все армии, броненосцы и крепости – ничто». И если ему дадут всего лишь 3 – 4 тысячи рублей на развитие изобретения, то через два месяца прибыль составит 30 – 40 миллионов рублей, и её можно будет использовать на нужды голодающих.

   Возникали разнообразные идеи, и предлагались прочие типы помощи. Кристина Кнудсен из Тандрупа предложила датским семьям принимать русских детей из пострадавших деревень. По крайней мере, её собственная семья и её родители были готовы принять по одному ребёнку. Поездку в Данию они также могли оплатить. Журнал «Северный вестник» намеревался издать в пользу голодающих антологию зарубежных писателей. Ганзен обещал посодействовать изданию и связаться с известными скандинавскими авторами. Однако ни Георг Брандес, ни Бьёрнстьерне Бьёрнсон, ни Александр Хьелланн интереса к проекту не проявили. Хьелланн полагал, что вместо того чтобы собирать крохи со стола власть имущих, надо призвать голодающих опрокинуть весь стол!

     Ганзен прокомментировал ответ Хьелланна в письме к Бьёрнстьерне Бьёрнсону: «Предложение Хьёлланна не принимает в расчёт реальность, поскольку русский народ считает царя богоизбранным. Царь, мол, заботится о народе, но в вопросах голода его могли ввести в заблуждение придворные».

    В Финляндии женские кружки рукоделия устраивали благотворительные лотереи, полковник в отставке Георг Фразер выступил с серией лекций о Й. Л. Рунеберге, а музыканты Финского стрелкового батальона дали несколько концертов, доходы от которых были пожертвованы голодающим» (14. 05. 2022: https://flibusta.club/b/632646/read#n121).

    Множественность откликов в странах Скандинавии, в большей степени культурно изолированных от России, нежели ведущие европейские державы той эпохи или США, подтвердила положение Духовного Царя России, Льва Толстого, как писателя и христианского нравственного учителя, авторитетного далеко за пределами отечества. Но и в отношениях с норвежцавми, датчанами, шведами, финнами, как мы видим, не обошлось без огромных трудов преданной и любящей супруги Льва Николаевича, Софьи Андреевны Толстой: её открытое письмо прозвучало, обратив на себя внимание, и на Скандинавском полуострове, а её напряжённые труды сделали диалог Толстого-благотворителя с жертвователями названных северных стран максимально продуктивным для огромного общего христианского дела помощи бедствовавшим крестьянам.


Здесь Конец Главе Шестой

_____________

Прибавления

Прибавление первое.

Газета «Крымский вестник» за февраль-март 1892 г.
о прибытии в Россию из Америки пароходов
с грузом муки для пострадавших от неурожая

Филадельфия, 10-го февраля.
  Завтра выйдет в Либаву пароход «Индиано» с 29 839 мешк<ами> и 65 бочками муки для населения местностей России, пострадавших от неурожая (Крымский вестник. 1892. № 35. 12 февр. С. 1).

  23-го февраля выехал в Либаву генеральный консул Северо-Американских Штатов в Петербурге – Крауфорд – для встречи американского корабля «Индиана», прибывающего с грузом пшеницы, в количестве 100 тысяч пуд., пожертвованной в пользу пострадавших от неурожая. В субботу, 22 февраля, из Нью-Йорка вышел второй пароход – «Миссури», гружёный таким же количеством хлеба, предназначенного с той же целью. 23-го февраля в Петербурге получена телеграмма из Филадельфии с запросом о согласии русского правительства на снаряжение третьего корабля, который предполагает прибыть в Россию в марте месяце. Кроме пожертвований хлебом, американцы высылают ещё в пользу пострадавших от неурожая 150 тысяч долларов деньгами» (Крымский вестник. 1892. № 48. 1 марта. С. 3).

  Либава. На встречу прибывшего с грузом хлеба для нуждающихся русских губерний американского парохода «Индиана» вышли: пароход «Страж» и два частных парохода с публикой. Американцев приветствовали восторженно; произведены были пушечные салюты, матросы выстроены были на реях. Горячие овации сделаны были американцам властями и публикою, при высадке на берег раздавалось восторженное “ура”. Дихтера [очевидно, опечатка, правильно – «лихтера»] приступили на рейде к разгрузке парохода, который послезавтра пойдёт в гавань.

  Либава, 5-го марта. Нынешним вечером отправлен в пострадавшие от неурожая местности первый поезд в составе 27 вагонов с принятым с парохода “Индиана” грузом. Локомотив поезда убран русскими и американскими флагами» (Крымский вестник. 1892. № 52. 7 марта. С. 1).


Айвазовский И.К. Корабль помощи (1892)

  Либава. Сегодня город чествовал американских гостей обедом, на котором после тоста за здоровье государя императора, покрытого громким “ура” и гимном, американский консул Крауфорд, между прочим, сказал: «Всё, что сделал в данном случае американский народ, бледнеет в сравнении с услугой, оказанной тридцать лет назад Россией Соединённым Штатам отправкой русского флота к нашим берегам с целью помочь нам в сохранении нашего единства и независимости, и в виде угроз всем тем державам, которые собирались сорвать с прекрасного американского флага одну из самых блестящих звёзд». В заключение речи, протянув руку графу Бобринскому, Крауфорд сказал, что передаёт ему, как представителю Особого комитета, груз «Индианы». Граф Бобринский отвечал: «Цесаревич, глубоко тронутый дружелюбием и гуманными побуждениями, вызвавшими этот поступок американского народа, поручил мне выразить его сердечную благодарность жертвователям и всем принимавшим участие в этом великом проявлении братских чувств».

  Либава. Сдав свой груз, пароход “Индиана” вчера вечером отправился в обратный путь. Весь город провожал американцев. Русское общество чествовало их особым завтраком» (Крымский вестник. 1892. № 54. 10 марта. С. 1).

  Либава. Как сообщают “Нов.”, третий день Либава чествует американских гостей. 6-го марта, в одиннадцать часов утра, капитану Сардженту представлялись на “Индиане” депутации от рабочих и либавских граждан. На приветствия рабочих капитан отвечал: “Я счастлив, что Филадельфия поручила мне дружескую миссию к великому русскому народу. Я привёз дружеский подарок не только от богатых, но и от бедных американских граждан, жертвовавших в пользу русских братьев своими трудовыми деньгами”. Рабочие подбросили капитана и американского консула Крауфорда на “ура”. На окружавших «Индиану» пароходах с публикой гремело “ура”. Приняв либавских нотаблей и власти на «Индиану», Сарджент отдал им визит на их пароходе. В шестом часу пополудни облегчённый от груза пароход «Индиана» с открытого рейда вышел в гавань, при салютах таможенного крейсера “Страж” и приветственных криках всего населения. Махали платками и шапками. В толпе слышалось «Спасибо! Благодетели! Ура!» Момент был торжественный. 5-го марта отправили 27 вагонов с мукой с “Индианы”, сегодня утром ещё двадцать семь в голодающие губернии.
      Пароход «Индиана» вошёл в либавскую гавань под флагами американским и русским. В публике собрана сумма денег для семьи моряка, погибшего на «Индиане» во время шторма.
  7-го марта назначен был обед в честь Сарджента, а 8-го числа отъезд “Индианы” через Ливерпуль – Нью-Йорк. Сарджент очень доволен радушным приёмом со стороны русских» (Крымский вестник. 1892. № 56. 12 марта. С. 3).

 [Ссылка «Нов.», вероятно, обозначает «Новости и Биржевую газету»]

     Либава. Перед самым отъездом «Индианы» от курляндского губернатора получена была телеграмма, в которой командир американского судна уведомлял о пожаловании ему государем императором всемилостивейшей награды. Супругой председателя окружного суда американцам поднесена была хлеб-соль и богато вышитое русское полотенце. Священник отец Карелин, после краткой речи, благословил капитана и команду. При криках народа, салютных выстрелах, «Индиана», осыпанная блеском фейерверка, скрылась на горизонте» (Крымский вестник. 1892. № 61. 18 марта. С. 3).

  Петербург. В Петербурге ожидается прибытие редактора «Northwestern Miller» Эдгара, организовавшего в Соединённых Штатах сбор в пользу голодающих русских крестьян» (Крымский вестник. 1892. № 64. 21 марта. С. 3).

  Телеграммы (Северного телеграфного агентства). Либава, 23-го марта. Северо-американский пароход “Миссури”, везущий хлеб из Нью-Йорка, прибыл на здешний рейд и был торжественно встречен» (Крымский вестник. 1892. № 67. 25 марта. С. 1).

Мистер Эдгар

   В Петербурге несколько дней провел весьма дорогой гость – мистер Эдгар, редактор очень распространенной в Северо-Американских Соединённых Штатах специальной газеты «Northwestern Miller», прибывший в Россию в качестве уполномоченного для передачи пожертвованных его соотечественниками муки и других продуктов в пользу пострадавших от неурожая». Далее в заметке рассказано о том, как проходил сбор пожертвований через объявления и сообщения в «Мельничной газете». Эдгар с двумя спутниками прибыл в Петербург на почтовом пароходе, и 20 марта из Петербурга отправился в Либаву для встречи парохода «Миссури». (Крымский вестник. 1892. № 68. 27 марта. С. 1).

  Либава. По сообщению «М[осковских]. В[едомостей]», северо-американский пароход «Миссури», везущий из Нью-Йорка муку для пострадавших от неурожая, прибыл на здешний рейд и был торжественно встречен пароходом «Concordia», на котором находились американский генеральный консул Крауфорд из Петербурга, граф Бобринский от Особого комитета, редактор газеты «Northwester Miller» Эдгар, консул Бернгольм из Риги и высшие власти. Военный оркестр исполнил русский и американский народные гимны. Тотчас по прибытии парохода началась его разгрузка» (Крымский вестник. 1892. № 69. 28 марта. С. 3).

  Подробное описание прибытия в Либаву 22 марта 1892 г. парохода «Миссури» с 2500 тоннами муки см.: Крымский вестник. 1892. № 70. 29 марта. С. 3–4. Указано, в частности, что во встрече участвовал оркестр Венденского [резервного] батальона. 23 марта первый поезд из 33 вагонов был отправлен в Самарскую губернию.

  Либава. 24-го марта, ночью «Миссури» окончательно разгружен. Последний мучной поезд отправится завтра утром. Такой небывалой почти быстроте разгрузки и отправки хлеба удивляются даже приехавшие сюда американцы. Третий американский мучной пароход «Conemangh» <Так в тексте. – Р. А.> отправится 3-го апреля из Филадельфии прямо в Ригу, куда на днях поедет уполномоченный Особого комитета граф Бобринский для переговоров с правлением железной дороги относительно скорейшей отправки ожидаемого груза» (Крымский вестник. 1892. № 71. 31 марта. С. 3).
____________

Прибавление второе.

Из отчёта доктора Дж. Б. Хаббелла,
представителя Американского Общества Красного Креста,
сопровождавшего весной 1892 г. груз продовольствия
для голодавшей России

  Прибыл в Санкт-Петербург. Пройдёт неделя или десять дней, прежде чем мы сможем ожидать прибытия «Тайнхеда» с грузом для голодающих; но у нас была копия его декларации, и мы знали, что он привезёт. Среди тех, кто должен был встречать судно, было что-то вроде беспокойства, доходящего даже до испуга, поскольку из Соединённых Штатов были распространены сообщения о том, что на борту судна находились лица, которые были нежелательными, если не откровенными врагами российского правительства, и такие лица не могли быть допущены. Это беспокойство было нелегко развеять, пока не стало ясно, что на борту «Тайнхеда» не было никого, кроме его собственных офицеров и экипажа.

  По прибытии прежних кораблей помощи были проведены тщательно продуманные церемонии, которые планировались и для «Тайнхеда». Этого мы не хотели и воспользовались случаем, чтобы выразить чувства Красного Креста и американских донаторов в письме с признательностью за любезность, оказанную Председателем Российского Красного Креста…

  Санкт-Петербург, 8/20 мая 1892 года.

  Его Превосходительству
генералу де Кауфману,
Президенту Российского Красного Креста

  Уважаемый Президент.

  […] Что касается прибытия груза с судна «Тайнхед», я надеюсь, что ваше превосходительство уже поняли от нашего временного поверенного в делах г-на Вуртса, что никаких публичных демонстраций не требуется. Этот груз в основном от жителей сельскохозяйственных областей нашего государства, многие из которых сами страдали от неурожая у себя дома, и поэтому остро осознают аналогичные условия, в которых могут пострадать другие, когда на такой обширной территории, как внутренние районы Российской империи, сезон за сезоном не бывает дождей; и они просто воспользовались этим методом выражения своего сочувствия, поскольку у них в обычае оказывать подобную помощь в своей собственной стране всякий раз, когда в случае бедствий или страданий любого рода требуется помощь извне. Сейчас они чувствуют, что, возможно, те же дожди, которые были задержаны у их братьев в России, увеличили их собственный урожай, который был необычайно обильным в прошлом году; и, таким образом, добавили к желанию помощи и чувство долга. Более того, во всей стране царят глубокие братские чувства; ибо наш народ никогда не забывает, что Россия всегда была другом Америки.

  […] С большим уважением, Джей Би Хаббелл,
генеральный полевой агент Американского Красного Креста,
ответственный за груз “Тайнхед”.

  Ниже приводится ответ генерала Кауфмана:

  Санкт-Петербург, 11/23 мая 1892 г.

   «Дж. Б. Хаббеллу, доктору медицины,
главному полевому агенту Американского Красного Креста:

  Многоуважаемый сэр.

  Я горю желанием выразить Вам настоящим свою самую искреннюю благодарность за сочувственный отчёт о деятельности Российского Общества Красного Креста, который Вы были так любезны дать в своём письме от восьмого мая текущего года. У вас была возможность убедиться в общем направлении между Российским и Американским Обществами Красного Креста, согласно которому помощь нашим ближним не ограничивается облегчением страданий во время войны, но распространяется на все вызовы национальных бедствий, начиная с бесплатного медицинского лечения бедных на большую помощь, оказываемую во время эпидемических заболеваний, голода и других бедствий. Мне доставляет огромное удовольствие видеть симпатию американского народа к русским, доказательство которой было столь очевидным в последние годы.
  […] Дар, принесённый “Тайнхедом”, будет принят с глубокой благодарностью и распределён среди нуждающихся людей, согласно желанию дарителей, через офисы благотворительного комитета под августейшим председательством Его Императорского Величества Наследника Короны. […]

  Председатель РОКК М. де Кауфман».

  С помощью мистера Вуртса из нашей миссии, нашего Генерального консула доктора Кроуфорда, графа Бобринского, представляющего Российский Красный Крест, русское правительство и Комитет Цесаревича […] было организовано распределение груза для отправки по восьмидесяти двум центрам хранения для дальнейшего распределения. Груз должен был быть передан лицам, не вызывающим сомнений в честности и пригодности для этой работы. С этими людьми было отправлены письма, и они приняли плату, и каждому было сообщено количество вагонов, которые каждый должен получить, чтобы на местах могли принять необходимые меры для принятия и распределения груза.

  Граф Бобринской приказал подготовить в Риге 320 грузовых вагонов для бесплатного приёма и транспортировки груза в любой желаемый пункт. Когда эти предварительные приготовления были завершены и «Тайнхед» был замечен с сигнальной станции, мы отправились в сопровождении графа Бобринского в Ригу, порт, который ранее был выбран российским послом в Вашингтоне как свободный ото льда и наиболее благоприятный для транспортировки груза вглубь страны. «Тайнхед» был одним из крупнейших океанских грузовых судов, но даже он пришёл перегруженным, и, чтобы он мог войти в гавань, его груз был частично выгружен лихтерами. Он бросил якорь в восьми милях от порта. […] Благодаря расторопности нашего консула мистера Борнхолдта лихтеры уже стояли рядом, чтобы принять зерно. После чествований на борту, капитана доставили обратно на губернаторском корабле, на котором мы пообедали, а позже пообедали в губернаторском дворце, где капитану подарили красивый чайный сервиз с русской эмалевой инкрустацией в подарок от царя.

  Было решено, что на причале будут стоять две линии вагонов, в которые зерно должно было перевозиться прямо с корабля, стоявшего у причала. Как только вагон был заполнен, он был перемещён, взвешен и опечатан, и когда было заполнено достаточно, их погрузили в поезда и отправили к месту назначения с преимущественным правом проезда перед любыми другими составами, не исключая экспрессы и пассажирские поезда. В пункте назначения никто не мог ломать печать кроме того, кому это было предназначено.

  Когда мы добрались до Риги, то узнали, что двести сорок крестьян уже два дня стоят на причале, ждут корабля из Америки. Не ожидая еды, потому что Рига не была в числе голодающих провинций, а ожидая, чтобы не упустить возможность и честь разгрузить американский корабль, который доставил еду их несчастным братьям во внутренних районах страны. Как только они смогли попасть в трюм корабля, сто сорок из них начали разгрузку. Они работали день и ночь, без отдыха, полные решимости выгрузить весь груз самостоятельно, без посторонней помощи. Но на третью ночь наш консул, мистер Борнхольдт, настоял на том, чтобы их освободили на двенадцать часов, и когда двенадцать часов истекли, они все снова были на своих местах и оставались до тех пор, пока груз не был вывезен, отказавшись брать какую-либо плату за свой труд. Двенадцать женщин работали вместе с ними, в том же духе, на корабле и в доке, с иглами, зашивая дыры в мешках, чтобы предотвратить отходы при обработке.

  Только часть груза “Тайнхеда” была в мешках; поэтому для удобства и экономии при обработке и окончательной доставке мы закупили в Санкт-Петербурге и Риге 43 000 дополнительных мешков для упаковки остального груза, что в общей сложности составило почти 117 000 бушелей очищенной кукурузы, 11 033 мешка муки, а помимо того — небольшое количество пшеницы, ржи, бекона, консервов, лекарств и т.д. Для перевозки всего груза потребовалось 307 российских грузовых вагонов. Часть потом была перевезена на пароходах, отправленных вверх по верховьям Волги, почти до подножия Уральских гор, на расстоянии 3000 миль от Риги.
  Несмотря на наше заявление, сделанное в Санкт-Петербурге, что ни Красный Крест, ни американский народ не желали никаких публичных церемоний в знак признательности, были запланированы обеды, экскурсии, публичные демонстрации и иллюминации, от которых мы чувствовали себя обязанными отказаться…. В нашем отеле русский и американский флаги были скрещены над входом; в витринах магазинов были американские флаги, а в витринах мы увидели ноты американских несен, таких как “Америка”, “Да здравствует Колумбия”, “Янки Дудл”, “Звёздно-полосатое знамя” и т. д. Маленькие мальчики на улицах несли американские флаги собственного изготовления. Один малыш нарисовал российский флаг на одной стороне своего изделия, а американский — на другой. Телефонная станция оставалась открытой всю ночь, чтобы быть готовой к любым возможным нуждам, а локомотив под паром был готов к любым услугам. Таможня вывесила на своём главном штабе только американский флаг в течение всего времени разгрузки “Тайнхеда”, с утра субботы до полудня вторника — три с половиной дня.

  Когда всё было закончено в Риге и последний поезд был в пути, мы признали, что всё было так хорошо спланировано, так хорошо сделано во всех деталях, что мы почувствовали, что не было ни малейшей необходимости в каком-либо дальнейшем внимании с нашей стороны в отношении порученного нам. Но для жертвователей Россия была далека; они не знали лично людей, которым пытались помочь, и некоторые критики распространяли опасения по поводу того, дойдут ли дары по назначению. Следовательно, чтобы мы могли быть готовы предоставить отчёт из личных наблюдений для удовлетворения дома жертвователей, которые внесли свой вклад, было решено посмотреть, как были сделаны некоторые окончательные распределения.

  В Москве мы получили от любезного графа Бобринского телеграмму, в которой говорилось, что его брат проедет через город в район голода, и при желании мы можем составить ему компанию. Такую возможность нельзя было упускать, и наш курс меняется на юг, сначала по железной дороге до Богородицка, оттуда на «дрошках» до Михайловского, к дому Шестопарова, управляющего свеклосахарными заводами Бобринских.

  Здесь домашний вкус и внешний вид всего внутри заставили нас чувствовать себя так, как будто мы находились у себя в Новой Англии, хотя не слышно ни слова по-английски. На следующее утро после завтрака мы отправляемся на распределительную станцию, которую поддерживает семья Бобринских в одном из зданий сахарного завода. Здесь мы находим доктора, пекаря, повара, нескольких первых леди этого места, большие котлы с превосходным супом, чай, молоко, питание «Nestle», ржаной и кукурузный хлеб — чай и молоко для больных и для детей — и доктора, который знаком с каждой семьёй, определяет, кто и что должен получить. Хлеб и суп подаются регулярно, все дома и семьи были посещены, и состояние каждого тщательно записано. Как только человек становится в состоянии частично позаботиться о себе, хлеб продается по умеренной цене. Несколько деревень снабжаются из этой пекарни и кухни, и это лишь одна из девяти, которые эта семья ведёт полностью за свой счёт.

  Во второй половине дня мы посетили разные деревни, около двадцати домов, если не больше. Мы нашли там двух медсестёр Красного Креста из Москвы, которые работают и живут вместе с крестьянами. За четыре месяца у одного было только четыре смертных случая, у другого — только два, а среднее число заболевших за последние четыре месяца, согласно отчёту врача, составляет триста человек. Крестьяне говорят, что они предпочли бы обойтись без врача, чем остаться без медсестёр в деревне.

  […] В Богородицке другая аристократическая семья, в дополнение к работе, подобной вышеупомянутой, снабжала крестьян сырьём для прядения, ткачества и изготовления местных товаров и одежды как для себя, так и для рынка, которым графиня находила сбыт либо дома, либо отправляя их в более крупные города.

  Благодаря рекомендательным письмам нам посчастливилось найти графа Толстого в его имении в Ясной Полонии.

  Когда графа спросили его мнение о причинах существующих условий, он сказал, что правительству, возможно, не понравится, если он скажет, что крестьяне должны иметь больше земли и владеть ею сами — что теперь у них достаточно земли только в лучшие сезоны, и то лишь чтобы едва прокормить их, а когда настаёт скудный год, они не могут не быть обездоленными. Когда его спросили, улучшились ли их условия после освобождения, он сказал, что если это означало имущественное, финансовое положение, то нет, но в умственном плане был прогресс и развитие.

  Одним из первых вопросов, который мне задал граф Толстой, был: «О чём вы думаете больше всего?». Или ещё: «Какие темы больше всего занимали мои мысли, когда я ложился спать?» и т. д. Такие вопросы извинителен для Толстого: известно, что ему всегда нравилось проникаться симпатией к человеку, с которым он разговаривал, и знать, как его понять.

  Ночью я спал в библиотеке, окружённый английскими и американскими книгами и журналами.

  Когда Толстого спросили о деморализующем эффекте бесплатной помощи крестьянам, как судили об этом многие, он отвечал, что это оправдание для тех, кто не хотел помогать. Крестьянин никогда не был так несчастен, как когда был без работы и ему нечего делать. Даже день безделья утомлял его, и он не думает, что люди, которые работали на пределе своих возможностей в течение целого поколения, будут деморализованы, если им дадут суп, когда они проголодаются.

  Крестьяне приходили в любое время дня, чтобы увидеть графа. К обеду двое ждали уже несколько часов. Граф позволил обеду продолжаться и остановился, чтобы внимательно прочесть длинную газету, которую они принесли; долго беседовал с ними; […] когда они ушли, рассказал, что у них был судебный процесс и они пришли к нему за советом, и, насколько он мог судить, крестьяне были правы. Когда я попрощался с ним, он сказал, что из того, что он слышал о мисс <Кларе> Бартон, он почувствовал к ней любовь, словно к близкой родственнице, и хотел, чтобы я передал ей его любовь.

  (Перевод. По книге К. Бартон «Красный Крест в мире и войне».
)

                ______________