С искренним уважением к Варламу Тихоновичу и болью за то, что описанное им в "Колымских рассказах", "Левом Береге", "Артисте Лопаты" и других произведениях становится реальностью в наше вроде бы просвещённое время. Самая чудовищная и глумливая вещь, которой можно было бы почтить его память сейчас, - это воссоздать институт политзаключённых.
Всем политическим заключённым посвящается.
"— А я, — и голос его был покоен и нетороплив, — хотел бы быть обрубком. Человеческим обрубком, понимаете, без рук, без ног. Тогда я бы нашёл в себе силу плюнуть им в рожу за всё, что они делают с нами." [В. Т. Шаламов]
Угрюмый Шаламов попался ещё в 2015. Не мог спокойно писать про "Неудачное освоение космоса омериканцами" в "ФиА" и "Кто станет новым мужем Ольги Зубовой" в "Пионерке", поэтому дерзко, по-диссидентски подложил своим издателям свинью-копилку. Накрыли подпольную типографию где-то в Зюзино, а там журналист "ФиА" и "Пионерки" печатает "Завещание Немцова"... Да ещё и без псевдонима! Подписываясь литерами "Вэ" и "Ша".
Конечно, Шаламов и глазом не успел моргнуть, как был уволен, вернее, высвобожден из обеих газет, и арестован (вернее, сначала арестован, а затем высвобожден). А, будучи уже нетрудоустроенным, отправился отбывать наказание на Северный Урал. О домашнем аресте тунеядцам можно было только мечтать. Работая швеёй, вскоре Шаламов попал с воспалением лёгких (как осложнением от вируса мартышкиной ветрянки) в Саратовскую больницу, известную на тюремном жаргоне как "Левый Берег". После чудесного выздоровления доходяга Шаламов поступил на курсы фельдшера-программиста, а затем не без труда передал на волю архив с пытками заключённых этой "левой" больнички.
Не сумев вынести такого вероломного удара, администрация попыталась привлечь Шаламова за старое - по молодости - участие в демонстрации, приуроченной к 30-летию Великой Нереспублики на Пустынной площади, по которой он шёл с плакатом "Долой Домой!" и "Свобода слова - естественное право негражданина!"
По сигналу средней верхушки его свезли в Магадан, где попытались запугать участием в террористической организации "Штабы Невольного".
Как узнали об этом спустя столько лет? Свидетельство неоспоримое - пост в заграничной, недружественной сети "Твыттэр", где Шаламов изображён не просто в толпе, окружающей Невольного, а подобно злому ангелу стоящим у того по левую руку. "Наверняка идейный вдохновитель", - заключит любой мало-мальски грамотный прокурор.
В общем, статья суровая, "вредительская"; а тут ещё развод Ольги Зубовой, так что и мораторий по такому праздничному случаю обещались приостановить... Но не вышло. Майор Рыманов, по чьим ордерам производился арест всех, кто был на той встрече с Невольным, был арестован сам.
А вскоре Всеведущий дал волю, и трёхлетний срок закончился глотком сырого, чистейшего, избензиненного смога Москвы и возвращением в редакцию "Старой газеты", куда Шаламов уже несколько месяцев посылал статьи дистанционно.
В 2020 Шаламов, уже опытный журналист и ещё не слишком опытный сиделец, неосторожно вёл радиограмм-канал общественной организации "Ливень", в котором призвал выйти на античахоточные митинги, что и стало поводом для ареста его уже за экстремистскую деятельность, а также призывы к ненависти непонятно к кому и к чему (видимо, к чахоточным больным и носителям вируса герпеса). Неграждане тогда Шаламова послушались, вышли, да ещё и с полицией поцапались, покусались, рискуя заразить представителей правопорядка опасной болезнью. Недаром несколькими часами позже ЦаЦа-Тест выявил у всех задержанных наличие вируса герпеса в симплексной стадии.
Да и сам Шаламов отличился: кому-то с размаху влепил по зубам - в толпе особо разглядишь, что ли? - ну и получил червонец да без полушки. Поехал на Остров. Двух лет не просидел, как вышла Великая Амнистия Вождя Народных Народов.
Суть амнистии проста до всмятку сваренных яиц. Если ничего по ту сторону натворить не успеешь, то ждём тебя по эту: можешь снова вдыхать чистейший прокуренный смог Первопрестольной. Главное, Родине не изменяй, с Омерикой не сотрудничай и прикрепи значок с буквой "Ы". Враги смеялись, обзываю эту недогласную "самой этрусской из всех этрусских букв".
Но ленинградские лингвисты с дипломами кандидатов математических наук доказали, что она исконно русская, родная, настоящая славяночка, и наветы лжеэкспертов развеялись, как дым от снарядов в тёплую июньскую ночь.
Значок Шаламов всё же не прикрепил (булавки в ИУ запрещены), но с Омерикой, несмотря на близость континента к Колыме, тоже не сотрудничал: на своих двоих не доберёшься, да и кому нужна эта Омерика? - там только воры и старый президент-маразматик с ядерной кнопкой в чемоданчике.
Шаламов сам рад был держаться как можно дальше и от президента Омерики, и от кнопки, но дальше Колымы на этой планете ещё ничего не придумали. Даже Антарктида кажется более реальной, и связь там, наверно, доступнее... Хотя и роуминг.
В общем, срок таки скостили, всего-то до полутора годков от десятки, и должен уж Шаламов вдыхать нежнейший, искрящийся, зловонный и родной дух матушки Столицы, да только опять невезение: разыгрался мирный вооружённый конфликт, а, стало быть, не до вас, гражданин Шаламов, вот дела с нацистами-геями решим и тут же тебя и других страдальцев выпустим. И стал, таким образом, Шаламов "пересидчиком".
Всё прекрасно на Колыме: свежий хвойный воздух, не такой утончённый как московский, но тоже ничего, вдыхать можно... И золото, золото. Отродясь столько проклятого металла не увидишь, если в городе прозябаешь. Приезжай к нам!!! Да только стало что-то в этой буколической идиллии отдавать скверной... Неожиданно завёлся в забоях Джелгалы тощенький, пронырливенький сморчок - Кривицкий, с эдакой "омериканской" улыбкой на лице. Бездельник Кривицкий был из той породы, что поближе к начальству и подальше от кайла. Неожиданно этот плешивенький да белозубый стал подлаживаться к Шаламову. Что, мол, тот думает про Тараса Шевченку. Шаламов ответил просто, без особого, впрочем, выражения (не до разговоров о литературе, ещё породой тачку наполнять):
- Шевченку - великий краинский писатель!
Кривицкий кивнул по-особому и куда-то исчез. Вечером, за крупчатой баландой, когда опять же не до каляканья, - всё внимание процессу поглощения, перемалывания, пересасывания и переваривания пищи - вынырнул другой сморчок - Заславский. Улыбка наша, "редкозубая", отечественная. Глядел этот сморчок, не отрываясь, на дохлую одинокую морковку в жестяной кружке Шаламова, будто там была, по меньшей мере, "Рогачёвская сгущёнка" с портретом Лукашенко.
- Слушай, Шалам, а ты...
Тут из беззубого рта изверглись рассыпчатые горячие вопросы! Какую баланду он предпочитает: густую, с золотыми кругляшками жира, или мутно-лазоревую, с мятыми ультрамариновыми лепестками капусты? жёлтую водянистую репу или в синеватых прожилках солёную селёдку? бледно-жёлтые комочки ячневой крупки или янтарно-золотой магар, "проса италлика"? А может, голубые кристаллики сахара, такие редкие на Джелгале, но ещё бывшие свежими в памяти по ключу Дусканья?
Шаламов задумался над таким изобилием, но, в конце концов, ответил, как известный интеллектуал и философ Винни-Пух, мол, всего самого-самого и побольше. Вот и попался заключённый Шаламов, не углядев искусно расставленных сетей и приманок. Да и как тут углядишь, когда голова на пустой желудок ни хрена не соображает? Впрочем, уже "Бандуриста" хватало за глаза, да только этому "Бандуристу" отвод можно дать, признать творением Российской Империи девятнадцатого столiтья.
Но косолапый - то дело серьёзное, тут империей не отговоришься. Многие простаки-читатели уже решили, что всё дело в цвете пищи, на деле (то есть непосредственно в миске), конечно, лишённой того сказочного обилия красок, какое придают описываемому предмету вычурные словеса.
Нет, не всё так обыденно, или лучше сказать, обеденно. Нельзя так недооценивать систему, блюдущую за исполнением порядка, за выявлением омериканских шпионов и изменников Родины в своих рядах.
Всё дело в Винни-Пухе! Этот пронэйтовский персонаж, созданный британцами и экранизированный самим омериканцем Диснеем, сотрудничавшим с фашистами, не может вызывать симпатий у истинных друзей Нереспублики.
Мы не знаем точно, сказал вслух ли Шаламов о Винни-Пухе или только подумал. Но это и неважно, ведь слово не воробей, поэтому делай с ним, что хочешь: выклёвывать глаза оно тебе не станет.
И вышла статья об очернении, опорочивании, охаивании, замарывании, пятнании... Дискредитации! Вот оно, русское слово, наше, родное!
А дальше как по маслу - бледно-жёлтому да в синих разводах весёлой плесени. Перевод в Ягодинскую тюрьму. Допрос.
- Говорил ли ты, что Шевченку - великий писатель?
- Я и сейчас говорю...
- Восхвалял краинское оружие?
- Не помню, вроде нет.
- Одобряешь, что творится на Краине?
- В Краине...
- Что-что?
- Не "на", а "в"!
- Значит, одобряешь.
- А что там творится?
Восточная Европа, Крым - всё это на Колыме воспринималось нереально, будто речь шла о Боливии или Аргентине. Связь была дорогая, вай-фай только у начальника прииска да у охраны, а бумажные письма проходили месячную цензуру. Если цензор был в отпуске, то и полугодовую. Да и парОм с материка мог не успеть до зимней навигации. Её не продлевало даже глобальное потепление. А если и успевал паромщик, то письма отсыревали в трюме, чернила размазывались, а ручки "Корвина" уже год не завозились из-за санкций. Да и радиоприёмника на прииске не водилось, не говоря уж о кино и телевизоре.
- Кстати, а какой вы хлеб сегодня ели? - лукавый взгляд вращающегося глаза прервал бренные мысли о переправе.
- У вас в Ягодном? Обычный, как все.
- Канадский, значит... А овсянку лопали? Или нашу, картошку русскую с укропчиком?
Председатель был опытным и умным, то есть настолько умным, насколько способен быть умным председатель или следователь, которому не нужно искать маньяков, грабителей или насильников, а приходится иметь дело с подобными, простоватыми олухами. Не зря он поставил гастрономическую ловушку с ловкостью охотника не медведЕй. Если Шаламов избрал бы картошку, то, конечно, начитанный и энциклопедически (что равнялось быть активным пользователем гоголь-поиска) подкованный председатель вспомнил бы и про Колумба, и про Омерику с её паслёновыми ядовитыми клубнями, которые завезли с одной бесовской целью - уморить славян.
Но Шаламов был прям, наивен и, глядя своими бездонными, чистыми, гораздо более чистыми, чем Пруды Москвы глазами, произнёс:
- Овсянку ел. Ту, что по лендлизу.
- Омериканскую, значит...
- Так здесь и нет другой. А картошки отродясь не водилось. Ни жареной, ни пюрэ.
- Эти детали к делу отношения не имеют.
Приговор был быстр и даже не суров. По крайней мере, к ужасной гильотине Шаламова не приговорили, а всё потому, что Нереспублика - это вам не загнивающий запад, с презрением относящийся к человеческим жизням.
Вместо последнего слова Шаламов задал давно мучивший его вопрос:
- Почему с прииска Джелгала приезжает в трибунал уже третий обвиняемый по двести седьмой статье – а свидетели всё одни и те же?
– Ваш вопрос не относится к делу.
Шаламов вышел. Вернее, его вывели. "Как хорошо, что в нашей Нереспублике есть Конституция", - с щемящим чувством в душе подумал Шаламов, прижал к сердцу горячую ладонь и выругался. На родном, чистейшем.
(Конец.)
*Все совпадения с реально существующими лицами, нациями, странами и событиями случайны, не содержат ненависти, экстремизма, а только боль, боль, боль и душевную пустоту. Произведение является художественным и не претендует на историческую достоверность.
Справка:
Шаламов сидел трижды.
19 февраля 1929 г. — арестовывается при облаве в подпольной типографии при печатании листовок под названием «Завещание Ленина». Получает за это как «социально-опасный элемент» 3 года заключения в лагерях.
Выходит на свободу в октябре 1931 г.
13 января 1937 г. — арестован за контрреволюционную троцкистскую деятельность
(КРТД) сроком на 5 лет.
Декабрь 1938 г. — арестовывается по лагерному «делу юристов». Находится в следственной тюрьме в Магадане («Дом Васькова»). После ареста капитана Реброва дело прекращается.
В январе 1942 по окончании срока оставлен в лагере "до окончания войны".
Более года пребывает в положении "пересидчика".
Май 1943 г. — арестовывается по доносу солагерников «за антисоветские высказывания», за похвалу в адрес великого русского писателя И.А.Бунина
и якобы "восхваление гитлеровского оружия".
22 июня 1943 г. — на суде в пос. Ягодном осужден за антисоветскую агитацию на 10 лет лагерей.
13 октября 1951 г. — окончание срока заключения.
12 ноября 1953 г. — возвращается в Москву, встречается с семьей.