Будить сына, Мехри опа не решалась, но когда она вошла в его комнату, в семь часов утра, чтобы всё-таки разбудить его, чтобы он не опаздал, то не увидела сына на постели. Эркин только вернулся с фронта, мог бы понежиться в постели и не торопиться вставать. Но привычка, выработанная годами, частые бессонные ночи, бывало, приходилось не спать и сутками, он не мог просто лежать, тем более, нужно было ехать в институт. Волнения не было, Эркин всегда был решительным, не везло - не отчаивался, потом добивался своего. Так было всегда, быть может это и послужило тому, что он вернулся живым с такой страшной войны? Никогда не думал о смерти и первым шёл в бой, будь то в танке, бывало и пешим. Часто, ребята, измождённые боями, засыпали и в танке, а приходилось и на сырой земле, кутаясь от холода в шинели, всё это Эркин помнил и воспоминания ночами часто мучили его. Но просыпаясь, парень осознавал, война закончилась, впереди целая жизнь мира и счастья.
- Конечно счастье, Победа и есть счастье... - прошептал сам себе Эркин.
Мехри опа вышла во двор и огляделась. Увидев сына, который шёл по выложенной камнями тропинке от туалета, она улыбнулась. Женщина очень гордилась сыном, а когда увидела его грудь, увешанную орденами и медалями, заплакала от счастья и радости, что вернулся он с войны живым, от гордости за сына, что не посрамил он честь земли своей и Родины.
Мехри опа прошла под навес и разожгла самовар, из дома вышел Шакир акя и молча пошёл навстречу сыну. Они прошли мимо друг друга, не умывшись, нельзя было ни говорить, ни здороваться, это считалось харамом (грехом). Эркин с обнажёным крепким торсом подошёл к умывальнику, он с удовольствием умылся по пояс, почистил зубы зубным порошком. Мыло экономили, достать его было непросто, да и зубной порошок был не высшего качества, а серого цвета. Так, на фронте, зачастую приходилось чистить зубы пустым пальцем, ополаскивая речной водой. Эркин с наслаждением понюхал порошок, затем, умывшись, взял из рук матери полотенце, которое она быстро вынесла из его комнаты, как только он подошёл к умывальнику.
- Ассалому аляйкум ойижон! Как хорошо дома! - воскликнул Эркин, вытираясь.
Когда подошёл умываться Шакир акя, мать и сын отошли, но Мехри опа и мужу приготовила полотенце, которое вынесла вместе с полотенцем сына. Эркин стоял в стороне, в ожидании, когда отец умоется.
- Ассалому аляйкум, адажон! - поздоровался Эркин.
- Вам аляйкум ассалом, сынок! - ответил Шакир акя, ласково, с некой гордостью взглянув на сына.
- Как спалось на своей постели, Эркинжон? Пошли, на топчан присядем, - сказал Шакир акя и первым подойдя, сел на постеленную курпачу.
- Как в детстве, отец, спокойно и сладко, - сев напротив отца и смиренно глядя ему в глаза, ответил Эркин.
- Вот и хорошо. Ты заслужил это, сынок, я горжусь тобой! Вчера и своим друзьям по работе сказал, тебя много месяцев не было, они ведь почти каждый день спрашивали о тебе, вместе со мной были в тревоге, а вчера очень обрадовались. Может сегодня зайдёшь ко мне в мастерскую? Повидаешь моих друзей... они просили, чтобы гурьбой сюда не приходить, хотя я вчера их пригласил. Люди все взрослые, понимающие, что ты не с армии вернулся, а с войны и нам не до них. Ты зайди сегодня после института, хорошо? - ломая перед сыном вчерашнюю катламу и лепёшку, говорил Шакир акя.
- Как скажете, адажон, я зайду, как только освобожусь, - ответил Эркин, подвигая кусочки катламы и лепёшки отцу.
Проявление уважение к старшим, сквозило во всём, даже во взгляде детей и жены к мужу. Глава семьи это ценил и ласково улыбался и жене, и детям. Из дома вышла Гули и быстро пробежала до туалета по тропинке, выложенной крупными камнями. Эркин с Мумином сами когда-то натаскали камни, складывая на тележку, доставая их на пустыре за домами, где в нескольких метрах протекала речка. Там, ребятнёй, жаркими летними днями, они часто и купались.
Видимо, с вечера оставалось немного плова, Мехри опа поставила перед мужчинами тарелку, две ложки и чайник горячего чая. Вскоре и Гули подошла и села рядом с матерью. Семейная идиллия за завтраком, добрая атмосфера успокаивала.
- Ты, дочка, привыкай вставать пораньше и готовить завтрак для брата, теперь он вернулся, слава Аллаху и ты, как его сестра, будешь ухаживать за братом, поняла? Стыдно взрослой девушке просыпаться позже всех, - сказал Шакир акя, с укором посмотрев на дочь.
- Хорошо, адажон, я поняла, - не поднимая головы, ответила Гули.
Она четыре года не видела брата и он вернулся, словно другим, повзрослевшим и возмужавшим, она его смущалась, он словно давил на неё своей мужской энергией.
- Ешь, сестра, мы опаздываем. А Мумин когда вернётся с поездки? - посмотрел на сестру, видя, что Гули от смущения и есть перестала, спросил Эркин отца.
- Сегодня он не вернётся, только завтра утром. Поезд только доехал до Ферганы, день там будет стоять, вечером поезд выйдет в путь и к утру будет в Ташкенте. А послезавтра, в воскресенье, нужно поговорить с Мумином и Кариной, если они согласны, этой осенью надо их поженить, - сказал Шакир акя, взглянув на сына и жену.
- С Кариной, быть может, Гули поговорит, а, адаси (отец детей, точный перевод)? Они подруги, девочка ей быстрее откроется. Только вот что я Вам скажу, отец, Мумин да, вижу, как он смотрит на Карину, она девочка красивая, скромная, наши традиции чтит. А какая пугливая была, постоянно плакала, когда Зухра подростком взяла её к себе. Смотреть на неё было больно, всё по матери и брату плакала. Мыслимо ли? В один миг потерять и мать, и брата? О, Аллах! Какое сердце выдержит? А Карина сама ещё ребёнком была, потом отошла, мы её добром и лаской окружили. Мы с отцом тоже просили двоих мальчиков, но нам подселили семью, все годы войны у нас жила женщина с двумя детьми, вот в твоей комнате они и жили. А в конце мая и уехали, в этот... как его... ну, город на Украине... но они не из самого города, а из села, ладно... неважно, - говорила Мехри опа, поглядывая на мужа и детей.
Эркин молчал, едва сдерживаясь, чтобы не спросить, неужели и без согласия девушки её выдадут замуж, но промолчал.
- Мне пора ехать, отец, благословите, - поднимая руки, попросил он.
- Да будет твоя дорога светлой и сопутствует тебе удача, сынок. И нашей дочери, пусть Аллах пошлёт счастье, аминь! - обведя ладонями лицо, сказал Шакир акя.
- А к обеду-то придёшь, сынок? Что тебе приготовить? Может мошхурду? С кислым молоком и райханом (базилик) поешь, а? Или картошку пожарить с яйцами? - спросила Мехри опа, сползая с топчана, когда Эркин встал с него.
Она пожалела, что не оставила малюсенький кусочек мяса для вкуса, но плову мясо нужнее.
- Эээ, онаси (мать детей)! Сходи к Махмуджону за мясом, пусть косточки барашка даст, ты сыну шурпу приготовь, он давно не ел, на вот, держи деньги, вчера два кетменя купили и грабли. Люди огороды засевают, - сказал Шакир акя, доставая из кармана деньги и сунув их в протянутую руку жены.
- Отец, не стоит ради меня тратить деньги, не стоит... - смутился Эркин.
- Ну что ты, родной! Зухра с Батыром придут, Кариночка наша, она любит нашу шурпу, я схожу на базар, - ответила Мехри опа, сползая с топчана.
Женщина была невысокого роста, поэтому она именно сползала с топчана, когда все просто спускались на ноги.
- Эркин? А ты бы за Кариной зашёл, вам ведь в одну сторону ехать, - предложил Шакир акя, обернувшись к Эркину, который направился к дому, чтобы переодеться и ехать в ТашМИ.
Но Мехри опа прервала мужа.
- Что Вы, адаси? Что Вы! В воскресенье, даст Аллах, мы хотим говорить о помолвке Карины и Мумина! Негоже ей с Эркином по махалле ходить, что люди скажут, если вдруг свадьба? - воскликнула она.
- Ты права, женщина, не подумал я об этом. Ладно, я пошёл, опаздываю, - ответил Шакир акя, быстро уходя к калитке и выходя на улицу.
Гули быстро убрала с хантахты, завернув кусочки лепёшек в скатерть, сполоснула пиалки и тарелку с ложками после плова.
- Мамочка, я тоже опаздываю в школу, - чмокнув мать в щёку, сказала Гули, взяв портфель и выходя следом за отцом, так как она успела одеться, перед тем, как выйти из своей комнаты.
Да и с братом бы она не смогла бы пойти. И раньше очень его стеснялась, а теперь и подавно. Эркин зашёл в комнату и взял из шкафа белую рубашку и чёрные, широкие брюки из тонкой шерсти. Он оделся, посмотрел в зеркало с внутренней стороны дверцы шкафа, рукой поправил короткие волосы и надев носки и туфли, что приготовила Мехри опа, убрав сапоги за дверь, где лежала разная обувь.
Мехри опа бросила портянки и рубаху, которые сын снял вечером, в стирку. Гимнастёрка была почти новая, она ещё, по простоте своей, подумала:
- Вот ведь, сын четыре года воевал, а вернулся в такой гимнастёрке, почти новой.
Трепетно погладив ордена и медали, она повесила в шкаф и гимнастёрку, и форменные штаны, фуражку женщина завернула в большой белый платок и убрала на полку в шкаф. Всё это она делала, как только дети и муж ушли и она осталась одна в доме.
- Мехри опа, Вы дома? - услышала Мехри опа со двора голос Зухры.
- Дома, где ж мне быть? Заходи, тоже проводила мужа и Карину? Садись, чаю попей, - приглашая соседку сесть на курпачу на топчане, сказала Мехри опа, выскочив из дома.
- Да мы уже позавтракали. Мои только что ушли. Смотрю и Вы одна в доме? - оглядевшись и сев на курпачу, ответила Зухра.
- Да, я тоже хочу на базар съездить или пешочком пройдусь. Может и ты со мной? - спросила Мехри опа, поправляя цветной платок, который непослушно сползал с её головы.
- Да вроде мне и не нужно на базар... я что зашла-то... вечером с Кариной говорила, ну, это... про Мумина. Девочка такая пугливая и скромная и не скажешь, что не мусульманка. Так вот, она, не поднимая головы, сказала, что любит моего Мумина, правда тихо прибавила, что любит, как брата. Что и думать, не знаю... если любит, значит и замуж выйти согласится, ведь как брата не может любить, верно? Он ведь ей не родной. Ну жили в одном доме столько лет... мой сын взглядом её никогда не обидел, а вот только полюбил. Как по мне, так я бы за своего сына Вашу Гули сосватала, Мехри опажон, точно Вам говорю. Дочь уважаемых людей, скромная и трудолюбивая, не чужая нам. Так люблю я Гули, вот как дочку родную люблю! А Карина же не мусульманка, верно? Да, она хорошая, даже наш язык выучила, но... не узбечка она! - искренне воскликнула Зухра, прижав руки к груди, от охватившего её волнения.
- Ну что ты, Зухрахон? Что ты? Конечно, у нас традиции, сыновья должны жениться на своих узбечках, так ведь и Карина нам, словно родная. У неё же нет никого! Жаль её, - ответила Мехри опа.
Она помнила, что когда Мумин родился, а через четыре года родилась Гули, они часто поговаривали о них, что когда вырастут, дети поженятся и станут они ещё ближе, по-родственному. Но с тех пор, как Карина вошла в дом Зухры, эти разговоры прекратились сами собой. Да и Мумин относился к Гули, как к родной сестре, считая и Эркина своим братом. Мумин и Шакир акя называл дода, Мехри опа - ая, проявляя уважение, как к старшим среди всех.
- И мне жаль... ладно, на всё воля Всевышнего, пусть Мумин мой вернётся, в воскресенье и решим, - поднимаясь с топчана, сказала Зухра.
Взяв дерматиновую сумку, Мехри опа направилась к калитке.
- Калитка открыта остаётся, ты ведь дома, верно? - между прочим спросила Мехри опа, совершенно не волнуясь, что в дом войдёт чужой.
- Да, я дома буду, тесто поставила, муки немного осталось, на лепёшки, к вечеру, - ответила Зухра, уходя к калитке в дувале.
Мехри опа, кивнув головой, вышла на улицу. В доме брать было нечего, но мысли её были об орденах сына, они так блестели, а из чего они сделаны, Мехри опа не задумывалась. Для неё было важным, что сын её за эти ордена и медали кровь свою проливал, правда и представить себе не могла, как он проливал и сколько раз бывал на волосок от смерти.
Тяжело вздохнув, женщина пошла по дороге к остановке, решив всё-таки проехать три-четыре остановки на трамвае. Мысли были о сыне и о словах Зухры о её дочери. Мумин ей тоже нравился, спокойный парень, трудолюбивый, смелый, правда, её Эркин красивее и смелее, и сильнее, и мужественнее, но Мумин вырос у неё на глазах, Мехри опа смело бы доверила Мумину свою дочь. Да и жили они через дувал. Сидя в трамвае, Мехри опа задумалась.
- Если Мумин и Карина не поженятся, я поговорю с Шакир акя, а вдруг... хотя, после сватовства её сына к Карине, это будет неправильным. Моя дочка тоже не с улицы пришла, нет... уж лучше пусть Карина и Мумин поженятся, - думала она.
Эркин, выйдя из дома, оглянулся на калитку дома Зухры и Батыра, но Карину не увидел. Да, он тоже понимал, что если в воскресенье решится сватовство, он не имеет права даже подходить к Карине и Эркин старался не думать о ней. В ТашМИ он приехал без четверти девять, Замира, секретарша ректора, увидев его, улыбнулась.
- Ассалому аляйкум, Замира опа, - поздоровался Эркин, войдя в приёмную, прежде постучавшись.
- Ааа, Эркин Курбанов? Ва аляйкум ассалом! Заходи, укя (братишка, обращение к парням, младше себя), но Хамид Закирович ещё не приехал. Тут со вчерашнего дня только о тебе и говорят! Даже некоторые студенты с утра обсуждают твоё появление в стенах этого института. Ты садись, подожди, Хамид Закирович уже должен подойти, - сказала Замира, не вставая из-за своего рабочего стола.
- Простите... а почему обсуждают? Я ведь ничего такого не сделал, - с недоумением спросил Эркин.
- Ну, не каждый год приходят молодые люди через месяц с начала учебного года и хотят поступить. Да ещё такой красавчик, вся грудь в орденах и медалях, тебе ведь их дали не за красивые глаза? Ты воевал! - ответила Замира.
- Все воевали, не я один! Ордена не раздают и не дают, ими награждают, - нахмурившись, ответил Эркин.
- Да, конечно... прости, я неправильно выразилась. Посиди немного, - ответила Замира, смутившись твёрдого взгляда парня.
- Вы не в курсе моего дела? - всё же спросил Эркин, немного помолчав, так как ожидание мучило его.
Замира странно посмотрела на Эркина, смутив его этим. Парень осознал, что лезет вперёд и это неправильно и некрасиво.
- Простите... виноват, - произнёс Эркин, не отводя взгляд от девушки.
- Я понимаю тебя, не волнуйся ты так, скоро и сам всё узнаешь. Но разговора о том, что тебя интересует, не было, иначе, я бы тебе сказала, - тихо ответила Замира, поглядывая на открытую дверь приёмной.
- Да, спасибо. Я понимаю... простите ещё раз, - ответил Эркин, но тут же поднялся, увидев в дверях Хамида Закировича.
- Ассалому аляйкум, Хамид Закирович! - сказал Эркин и следом Замира поднялась со стула и поздоровалась с ректором.
- Ва аляйкум ассалом, молодой человек, проходите в кабинет, - ответил Хамид Закирович, кивнув и своей секретарше, отвечая на её приветствие.
Эркин попытался по выражению лица ректора угадать решение министерства образования, но его невозмутимое лицо ответа не дало.
- Садитесь, скоро Дилором Икрамовна придёт, садитесь, молодой человек, - сказал Хамид Закирович, указывая рукой на стул за своим длинным, массивным столом, которому, кажется, было не менее полувека.
Эркин молча сел и в ожидании посмотрел на ректора, когда в дверь его кабинета постучались и вошла Дилором Икрамовна. Эркин тут же встал и поздоровался. Лицо женщины было строгим и невозмутимым.