ДОБРАЯ АМЕРИКАНСКАЯ ФЕЯ СЕМЕЙСТВА ТОЛСТЫХ
ИЗАБЕЛ ФЛОРЕНС ХЭПГУД
(Эпизод из времён русского голода 1891 - 1892 г.)
ПРИМЕЧАНИЕ.
Это ОТРЫВОК из
большой книги моей
"Царь Лев против царя Голода"
(Лев Толстой в земном Христовом служении в 1891 - 1893 гг.),
которую можно скачать,
читать без платы
по ссылкам:
(1) https://disk.yandex.ru/d/jAhOt2vi1nSyqA
(2) http: // leo-tolstoy [точка]ucoz[точка]ru / ISSLEDOVANIYA/ altukhov_r-car_lev_protiv_carja_goloda .pdf
(3) https://cloud.mail.ru/public/WNDs/bFtfK3nh4
Ещё ПРИМЕЧАНИЕ. Такие ссылки "Проза. Ру", к сожалению, УБИВАЕТ. Если, паче ожиданий, что-то выше вообще хотя бы как-то отобразилось, оно будет дохлое. Надо эту убитую ссылочку выделить и скопировать в адресную строку, затем нажать "Ввод", чтобы перейти по этому адресу.
Слово [точка] в адресе нужно заменить на просто точку, без скобок и УБРАТЬ ВСЕ пустые ПРОБЕЛЫ (т.е. пробелы без чёрточки внутри).
Приходится добавлять скобки и пробелы, чтобы ссылка не пропадала.Всё равно потом часть ссылок исчезает!
___________________________
Стены, разделяющие людей,
не растут до Небес!
Остановимся теперь на переписке «о голоде» ещё одного частного инициатора оказания помощи бедствующим крестьянам России — американской переводчицы сочинений Льва Николаевича Толстого Изабел Флоренс Хэпгуд (Hapgood Isabel Florence; 1850 – 1928). В рукописном отделе Государственного музея Л.Н. Толстого в Москве хранится 51 письмо И. Хэпгуд к Толстому, из которых «теме голода» посвящено 28 писем.
Изабел Флоренс Хэпгуд родилась 21 ноября 1850 г. в Бостоне. По словам биографа Хэпгуд, «в её колониальном англо-шотландском происхождении нет ничего такого, что могло бы объяснить её необычайные способности к языкам» (Цит. по: Неизвестный Толстой. Из архивов России и США. М., 1994. С. 230). Окончив школу в 18 лет, она сумела в последующие два десятилетия овладеть практически всеми европейскими языками и переводила поэзию и прозу с французского, испанского, итальянского, немецкого языков. Её переводы романов В. Гюго «Отверженные» и «Собор Парижской богоматери» были признаны современной ей критикой каноническими.
Но главная и прелестнейшая из тайн этой личности — особая любовь к русскому языку, русской культуре, народу русскому и вере его. Она выучила не только русский литературный язык, но изучила и его народные устные диалекты, а старославянский знала настолько хорошо, что перевела текст православной литургии для русской церкви в Америке. Переводила она русские былины, Пушкина, Гоголя, Тургенева, Лескова, Горького. Перевела многие произведения Толстого. В Нью-Йорке в 1886 году в её переводе вышли сочинения Гоголя: сборник «Вечер накануне Ивана Купала и другие рассказы» (в книгу вошли также «Старосветские помещики», «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», «Портрет» и «Шинель»), «Тарас Бульба» и «Мёртвые души». В этом же году в её переводе вышли «Детство», «Отрочество», «Юность» Л. Толстого. Эту книгу, вместе с своим же переводом русских былин, она передала в Ясную Поляну с дарственной надписью: «Графу Л. Н. Толстому с уважением и приветом от переводницы. Бостон. 24 августа 1886». Хэпгуд специально освоила в 1886 – 1887 гг. разговорный русский язык, наняв для этого русскую учительницу, и в 1887 – 1889 гг. самостоятельно путешествовала по России на пару со своей овдовевшей матерью. В 1888 году Хэпгуд перевела «Севастопольские рассказы» Льва Николаевича и трактат «О жизни», в 1889 — «Рубку леса», «Первый винокур»; в 1890 — статью «Николай Палкин». Её переводы отличались большой точностью и яркостью языка. В одном из писем к Л. Н. Толстому (от 1 декабря 1887 года) мисс, презентуя себя, наивно похвасталась, что “сам” Джордж Кеннан назвал её «the best translator of Russian now living» («самым лучшим переводчиком с русского среди живущих в настоящее время») (Л.Н. Толстой и США. Переписка. С. 61). Этот высокий отзыв Кеннана касался опубликованного в 1886 г. перевода Хэпгуд трилогии Толстого «Детство. Отрочество. Юность» — кстати, обожаемой женой писателя, Софьей Андреевной Толстой, как образец не только нравственной, но и эстетической высоты Толстого, его художнического мастерства.
В том же письме от 1 декабря 1887 г. Изабел Ф. Хэпгуд, жившая тогда в Петербурге, выражала надежду лично познакомиться с Толстым, для чего приложила к письму рекомендацию от знакомого, которому Толстой мог сполна доверять — критика В. Стасова — такого содержания:
«Лев Николаевич, г-жа Гапгуд просит меня сказать Вам пару слов в её пользу. Что я могу сказать?! Очень немного, но всё только самое ОТЛИЧНОЕ в её пользу. […] Я нашёл, сам, что она прекраснейшая женщина, в высшей степени интеллигентная и симпатичная; из английских книг и журналов я также знаю, что её считают ЛУЧШЕЮ переводчицей современных русских писателей на английский. Но всего лучше она переводит Вас и Гоголя [...]. Не надо мне прибавлять, что Льва Толстого она — боготворит» (Л.Н. Толстой и США. Переписка. С. 62).
Хэпгуд приезжала в Россию осенью 1888 года, в Москву, и тогда же осуществила давний замысел личного знакомства с Л. Н. Толстым. В гостях в московской усадьбе она была 25 ноября 1888 г. В дневниковых записях Толстого упоминаются ещё две встречи с переводчицей, 17 и 18 декабря того же года. Кроме того, Изабел Ф. Хэпгуд приняла приглашение С. А. Толстой побывать в Ясной Поляне летом 1889 г., и была там с 27 июня по 2 июля, а также 8 и 9 июля.
О своём посещении Толстого Изабел Ф. Хэпгуд писала в статье «Count Tolstoy at home», опубликованной в «Atlantic Monthly» (1891. Vol. 68. № 409); перевод был опубликован в «Историческом вестнике» (1892. № 1). Постепенно Хэпгуд добилась своей цели, создав себе в Америке имидж близкой знакомой и посредницы Толстого. К ней обращались редакторы журналов с просьбой получить у Толстого материал для своих изданий: например, редактор журнала «The Independent» через Хэпгуд просил Толстого написать статью о Джордже Вашингтоне, а редактор «The North American Review» — специальную статью о голоде в России.
Надо подчеркнуть, что очень тёплые отношения связывали прекрасную Изабел Хэпгуд с обоими главными участниками реконструируемой нами эпопеи: не только со Львом Николаевичем Толстым, но и с Софьей Толстой, его женой, полюбившей мисс Хэпгуд с первой встречи. С Соней Изабел связало не только обожание художественных сочинений Льва Николаевича, но и общность происхождения: из семейств высококультурных, хотя и не аристократических, а также и любовь к детям Софьи Андреевны — по крайней мере, к троим: взрослой умнейшей, артистичной, многоталантливой, как отец и мама, Тане и младшим, в то время малышам, Саше и Ванечке. Для Софьи Андреевне, состоявшейся к этому времени, помимо семейной жизни, в бизнесе книгоиздания и мечтавшей о независимой от мужа творческой самореализации, великолепная мисс Хэпгуд была и идеалом женской свободы (у счастливицы не было никогда своей семьи), и женских креативности и общественного активизма. Связывал двух чудесных женщин и интерес к религии — именно к обрядовому православию, отвергнутому Львом Толстым. Это же, кстати, указывает на причину всей ограниченности сближения Хэпгуд с Толстым: она никогда не разделяла его недогматической христианской веры, и дело, которым тот занялся в Бегичевке, осмысливалось ею в русле обыкновенной филантропии, пусть и поставленной “на широкую ногу”.
Не поняла и не оценила Изабел Ф. Хэпгуд многих других христианских писаний Льва Николаевича, художественных и публицистических. Так, во время пребывания мисс Хэпгуд в Ясной Поляне летом 1889 года Толстой, который в то время работал над «Крейцеровой сонатой», выразил надежду, что она переведёт эту повесть на английский язык. Хэпгуд охотно согласилась. Однако, получив рукопись книги и ознакомившись с нею, она отказалась переводить её, назвав в качестве повода то, что автор “не уследил” за авторскими своими правами, за “пиратскими”, неавторизованными переводами и публикациями повести на английском языке, что уменьшает шансы внимания издателей и читателей именно к её переводу. Однако в комментариях к собственным письмам, которые Хэпгуд передала в Нью-Йоркскую публичную библиотеку, она поясняет свой шаг так: «Во время моего посещения графа Л. Н. Толстого и его семьи в Ясной Поляне (по приглашению графини) Лев Николаевич попросил меня перевести книгу, над которой он тогда работал. Я согласилась, но это оказалась “Крейцерова соната”, и когда я прочитала её, я сняла с себя все обязательства» (Цит. по: Неизвестный Толстой. Из архивов России и США. С. 232).
Ещё отчётливей на настоящие причины своего отказа Хэпгуд указала в статье «“Крейцерова соната”» Толстого», написанной 29 марта 1890 года и опубликованной в нью-йоркском журнале «The Nation» 17 апреля того же года. «Почему я не перевожу сочинение известного, вызывающего восхищение русского писателя? Потому что, несмотря на всю признательность графу Толстому за то, что он так любезно прислал мне первый экземпляр рукописи, и несмотря на мою веру в его убеждение, что такая трактовка подобного предмета необходима и принесёт пользу, я не могу с ним согласиться» (Цит. по: Хэпгуд И.Ф. Лев Толстой дома [Предисл. В. Александровой] // Вопросы литературы. 1984. № 2. С. 164). Хэпгуд с её симпатиями к православию оказался ближе церковный, библейский, еврейский, то есть грубо архаичный и суеверный взгляд на семью и брак, нежели толстовский, выражающий строгий аскетический дух евангелий, учения Христа.
Упоминание любезного приглашения Софьи Толстой можно понять и как намёк на сердечное сочувствие прекрасной, чуждой и недоступной мужчинам (так и не вышедшей никогда замуж) Изабел к многострадальной Софье Андреевне, оскорблённой сближением сюжета, образов, идей повести с её семейной жизнью.
Толстой решил переслать Хэпгуд для перевода и издания в Америке и своё новое произведение «Царство Божие внутри вас», не надеясь напечатать его в России. Уезжающий на международную выставку в Чикаго профессор Московского университета И. И. Янжул охотно согласился выполнить просьбу писателя. Зная о том, что Хэпгуд не разделяет многих его взглядов, и помня о том, что она отказалась переводить «Крейцерову сонату», Толстой не был уверен в её согласии, о чём и писал В. Г. Черткову 17 марта 1893 года: «Янжул профессор едет в Америку. Я с ним посылаю Гапгуд мою рукопись всю... Удобно то, что Янжул поможет Гапгуд в трудных местах, и, в случае отказа Гапгуд, даст другому» (87, 182). Опасения Толстого оправдались. Хэпгуд действительно отказалась переводить его книгу, заявив при этом Янжулу, что она не может «сочувствовать распространению этого анархического сочинения» (Цит. по: Хэпгуд И.Ф. Лев Толстой дома [Предисл. В. Александровой] // Указ. изд. С. 165). Отказом своим переводчица очень огорчила Льва Николаевича. При этом, несмотря на предвидимую скандальность романа «Воскресение», она не оставляла надежды в конце 1890-х получить разрешение писателя на его перевод — но, по всем вероятиям, уже не получила…
Без сомнения, лучшее, на что употребила Изабел Ф. Хэпгуд напористо созданный ею свой имидж в США — это сбор средств для голодавших российских крестьян в 1892 г.
В начале января 1892 года Хэпгуд напечатала в ведущих газетах Нью-Йорка объявление об открытии ею Толстовского фонда в помощь голодающим крестьянам России. Приводим его текст:
«ТОЛСТОВСКИЙ ФОНД
Редактору «Nation»
Сударь, несомненно, многие люди хотели бы внести свой вклад в дело помощи голодающим русским, если бы у них была возможность посылать небольшие суммы и они были бы уверены, что таковые быстро, непосредственно и наиболее экономным путём будут использованы при посредстве человека, который был бы глубоко сведущ, исходя из долгого опыта, в нуждах страждущих и в местных условиях. Этим требованиям полностью отвечает личность графа Льва Н. Толстого, великого писателя и гуманиста, который уже проявил столько благородства для страждущих крестьян.
Поскольку почтовые переводы и незначительные по суммам денежные чеки не могут посылаться в Россию и есть серьёзные возражения против использования в этих целях заказных пи¬сем, я предлагаю основать Толстовский Фонд. Я буду рада принимать любые суммы, пусть даже самые небольшие, которые мне пожелают переслать, тут же уведомляя об их получении. Как только будет накапливаться сумма в 5 (пять) долларов, я буду пересылать чек графу Толстому, сопровождая его списком жертвователей. Поэтому те, кто собирается внести свою лепту, могут быть уверены, что собранные деньги не уйдут на расходы по пересылке и канцелярские траты. Исходя из личного знакомства с графом Толстым и его семьёй, которая помогает ему в работе, я могу гарантировать, что ни одного пенни никто не сможет использовать или истратить более честно и справедливо, чем они. На один доллар можно прокормить одного человека в течение более чем месяца, а потому даже самые малые пожертвования принесут несомненную пользу и будут с признательностью приняты графом Толстым.
Мне доставляет особое удовольствие сообщить о поступлении от одного их моих друзей первого пожертвования на практические нужды Толстовского Фонда в сумме 100 долларов.
Изабел Ф. Хэпгуд
Восточ. 22-ая ул., 9.
Нью-Йорк. 5 января 1892» (Л.Н. Толстой и США. Переписка. С. 113 – 114).
Вырезка из газеты с обращением Хэпгуд к американцам была прислана ею Толстым вместе с письмом от 18 января 1892 г.
Сразу же после публикации этого обращения к И. Хэпгуд начали стекаться добровольные пожертвования, так что уже 18 января 1892 года она смогла переправить Толстому достаточно внушительную сумму — 584 доллара (Там же. С. 112). 4 февраля из Бегичевки Толстой отправил своё первое письмо с подтверждением получения чека и благодарностью:
«Я глубоко тронут состраданием ваших соотечественников к нашей теперешней беде и прошу вас выразить мою сердечную благодарность вашим друзьям за их пожертвования.
Оказывая помощь голодающим на собранные вами деньги, я непременно объясню им, что эту поддержку они получают от своих незнакомых братьев из далёкой Америки» (Там же. С. 132).
Со вторым письмом от Хэпгуд, от 19 января, в Бегичевку отправился список из 84 частных жертвователей фонда И. Хэпгуд. Кроме того, Изабел рассказала кое-что о деятельности в Нью-Йорке благотворительного «Citisens’ and Buisness Mem’s Committee» («Комитета граждан и деловых людей»), в частности об опасении скопления у Л. Н. Толстого избытка денег при недостатке помощи за пределами местности, окормляемой «министерством добра» Льва Николаевича. Кстати, с близких, но всё же своих специфических позиций не одобряли масштабов деятельности Толстого и наблюдавшие за ним представители власти: соседи «сытых», благодаря Толстому, помогаемых им крестьян могли из зависти решиться на бунты. Хэпгуд в письме признавалась:
«…Мы хотели бы знать имена людей из различных пострадавших районов, которые были бы не только безукоризненно честными и хорошо знающими нужды народа, цены и т.д. (что вытекало бы из их собственного опыта жизни среди народа), но и были бы вне всяких подозрений в том, что они могли бы использовать эти средства в революционных целях. Вы — именно тот человек, кто мог бы рекомендовать нужных людей на основании личного знакомства» (Там же. С. 115 – 116).
Ответ Льва Николаевича на это письмо Хэпгуд не известен. Вероятно, Толстой отнюдь не посчитал себя таким знатоком людей, могущим ручаться за других или даже за себя, и на просьбу Хэпгуд не отозвался.
В таком требовании Хэпгуд ощутим отголосок споров в Комитете по поводу деятельности Общества американских друзей русской свободы, источники финансирования которого были известны, конечно же, не одному его казначею.
Как и в случае с Френсисом Дж. Гаррисоном, и даже намного катастрофичней, по фонду Изабел Ф. Хэпгуд ударили сплетни и слухи из России, начавшиеся в январе, после скандала с английской публикацией отрывков из статьи Л. Н. Толстого «О голоде». Текст заметки, перепечатанной рядом американских газет, о запрете в России частной благотворительной деятельности и высылке Толстого под полицейский надзор в Москву, мы приводили выше. Изабел Ф. Хэпгуд приложила вырезку из газеты к письму своему из Нью-Йорка от 21 января, сообщая, что заметка была прислана человеком, затребовавшим назад свой вклад.
Увы! Злосчастный перевод Диллона, его публикация и её тенденциозная трактовка в консервативной прессе России сделают милым Изабел и Льву ещё немало подобного зла. В первый момент им поверила и сама добрая американская фея семьи Толстого, предпочтя придержать уже собранные для отсылки полных 424 доллара (Там же. С. 117). В этом же письме она просит Толстого НЕМЕДЛЕННО выступить с личным заявлением по поводу этих слухов: «Это может означать жизнь или смерть для всего нашего большого Комитета, о котором я вчера писала, и в конечном счёте, для тысяч крестьян» (Там же). Искренность переживаний доброго друга Сони, Льва и народа русского подчёркивает и надпись, сделанная Изабел на самой газетной вырезке: «Возобновить подписку будет очень трудно, если она однажды прекратится из-за отсутствия Вашего собственноручного заявления. Американцы либеральны, но они склонны верить всякой чепухе о России <как и положено любой либеральной сволочи во все времена. – Р. А.>. Если же Вы напишете, ПО-АНГЛИЙСКИ, опровержение этой информации, я опубликую его факсимильным способом в газетах, и Вы та¬ким образом спасёте жизни сотен и тысяч крестьян с помощью пожертвований, которые вновь будут поступать в большом количестве» (Там же. С. 118).
Письмо отправлено; потянулись тяжёлые для милой Хэпгуд дни ожидания востребованного ею ответа Толстого — телеграммы и факсимиле-опровержения на английском. Вдруг с тяжёлыми, удушающими ужасом и отчаянием она узнаёт, что пароход «Айдер», вёзший американскую корреспонденцию в Европу, потерпел крушение (Там же. С. 119 – 120). Взяв себя в лапы, она пишет 5 февраля новое письмо, и довольно пространное, содержащее, помимо повторного моления о КАБЛОГРАММЕ (так именовались в ту эпоху телеграммы, передвавашиеся в Америку по подводному кабелю), некоторые подробности успехов Изабел и дела, столь убедительно и шумно начатого её благотворительной, на первых шагах совершенно личной, инициативой:
«Мои скромные усилия в организации Толстовского фонда дали существенные результаты в Нью-Йорке. Нью-Йорк всегда медленно трогается с места, но когда он БЕРЁТСЯ за что-нибудь, за ним следует вся страна. Ничего не было сделано здесь до тех пор, пока я не создала моего Фонда. Когда же стало очевидным, что он имеет успех, то было предложено организовать КОМИТЕТ ГРАЖДАН И ДЕЛОВЫХ ЛЮДЕЙ и я была приглашена в качестве секретаря. Тогда мы приступили к работе, провели несколько собраний, нашли ряд влиятельных людей, и уже готовы были обратиться с призывом ко всей стране, когда в наших планах произошло существенное изменение.
Дело в том, что Торговая Палата, которая обсуждала вопрос о Фонде помощи месяц тому назад и решила, что предпринимать ничего не нужно, теперь объявила, что берётся за это дело. Председатель Палаты был приглашён в наш комитет и увидел, что есть люди, полные решимости что-то сделать, — и тогда он стал делать это сам. Мы уполномочили нашего председателя для того, чтобы отказаться от требований на приоритет и слиться с Торговой палатой. Несколько человек из нашего Комитета будут работать в Комитете Палаты; ряд лиц, которые не хотели работать с нами, тоже будут оказывать содействие Палате. Это торжество моих скромных начинаний. Там, где я имела бы сотни долларов, Комитет, секретарём которого я была, собрал бы тысячи, Торговая Палата, посредством своей систематической деятельности, будет получать десятки тысяч». Но при этом, подчёркивает Хэпгуд, есть жертвователи, желающие пересылать деньги именно через неё и именно Толстому (Там же. С. 120 – 121).
Как мы увидим ниже, даже средства этих немногих составят в конце концов довольно солидную сумму. В письме от 8 февраля, например, Изабел рассказывает, что часть денег была собрана и прислана «американскими детьми для русских детей» (Там же. С. 123). И ещё добрая фея из Нью-Йорка добавляет: «Большая часть денег поступает, мне кажется, от людей небогатых, и все они пишут, что они хотели бы послать в тысячу раз больше, и добавляют, “Бог да благословит графа Толстого”» (Там же).
Стены, разделяющие людей, не растут до Небес!
А в позднейшем, от 7 марта, письме к Толстому, коснувшись той же темы, Изабел как будто лишний для Льва Николаевича раз подтвердила ему зло самих денег, денежной системы, равно как грех и ложь суеверия «благотворительности», то есть массового самообмана людей лжехристианского мира о возможности «помощи» деньгами, а не любовным участием и личным трудом:
«Письма, поступающие с пожертвованиями, продолжают быть очень сочувственными. Богатые люди не часто бывают щедры. Зато многие бедные фермеры, которые испытывают угрызения совести, садясь за свои уставленные едой столы, посылают небольшие суммы и выражают сожаление, что не могут выслать больше. У них изобилие продовольствия, но очень мало денег. Если бы богатые помогали соразмерно, Россия получила бы настоящую помощь» (Там же. С. 141).
Но, в отличие от кормильцев своих, от фермеров и мукомолов, богатых и не очень, богатая городская сволочь не спешила во все времена расставаться со своими излишками — как мы помним по рассказанной Толстым в «Так что же нам делать?» эпопее с переписью населения в Москве. Зато охотно верила и верит слухам, таким, которые могли бы снять с неё, сволочи, нравственную обязанность раскошелиться хотя бы на пенни, цент, копейку… Толстой понимал это, знал по горькому опыту своему — а оттого поспешил исполнить просьбу Хэпгуд, полученную с письмом от 21 января, к счастью, не утонувшем. 8 февраля 1892 г. добрая подруга и соратница получила его каблограмму с опровержением измышлений зарубежной прессы. Позднее было получено письмо — к сожалению, не сохранившееся в архиве Хэпгуд (Там же. С. 122. Комментарий). Ещё же ранее, 6 февраля, из города Москвы, куда прибыло спасённое от вод морских послание, ответила прекрасной Изабел Татьяна Львовна кратеньким письмом, с такими строками — всё доброго известья:
«Отца в настоящее время нет в Москве, и я вынуждена ответить вместо него, что заметка в “Boston Evening” (“Бостонской вечерней газете”)» совершенно не соответствуют истине. Он в настоящее время находится с матушкой и сестрой в Рязанской губернии, где продолжает расширять ту деятельность, которую начал. Он получил чек, который вы прислали ему, и несколько дней назад послал вам ответ» (Там же).
Используя эти свидетельства, Хэпгуд опубликовала в Нью-Йоркских газетах заметку, опровергающую распространившиеся ложные слухи (эту заметку она приложила к своему письму, отосланному Толстому 12 февраля 1892 г.). В последнем письме были такие строки: «Сердечно благодарю Вас за быстрый ответ. Это было чрезвычайно важно именно в данный момент. К моему следующему отправлению я добавлю деньги на покрытие стоимости каблограммы. Я телеграфировала щедрым фермерам нашего замечательного Северо-Запада, это зерновой район, с просьбой погрузить пшеницу и рожь для весеннего сева. Может быть, они смогут погрузить некоторое количество на судно, которое они предполагают отправить с продовольствием из Филадельфии 20-го февраля.
Теперь, когда Нью-Йорк пробудился, страна следует за ним, как я Вам и предсказывала. Директор нашего большого Мюзик-Холла предложил мне организовать цикл концертов в пользу фонда помощи с участием нашего лучшего симфонического оркестра. Я послала его письмо в Торговую Палату, полагая, что они могут справиться с этим делом гораздо лучше, чем я» (Там же. С. 125).
Комитет по оказанию помощи голодающим при Торговой Палате Нью-Йорка начал пересылать в Россию довольно внушительные суммы. Так, 9 февраля 1892 г. Торговая Палата перевела дипломатическому представителю США в Петербурге Ч.Э. Смиту 10.000 долларов с указанием о передаче части этой суммы Толстому (о чём так же упоминает Хэпгуд в письме от 12 февраля 1892 г.). От себя благотворительница высылает, вкупе со списками жертвователей так же довольно солидные суммы: 8 февраля — 1075,8 долларов, 15 февраля — ещё 642, 7 долларов и бесценую моральную поддержку: «Евангелист Дж. Х. Уэр из Канады, который прислал мне 5 долларов, просит меня сообщить Вам о его сочувствии и восхищении Вашей благородной деятельностью. Мне следовало бы послать Вам все получаемые мною письма. Они так полны сочувствия и любви к крестьянам, к Вам и Вашей семье» (Там же. С. 123, 127). В письме от 16 февраля к Татьяне Львовне Толстой Изабел Хэпгуд упоминает, что получила уже около 2445 долларов, или 5 000 рублей, «которые сопровождаются письмами с добрыми пожеланиями» (Там же. С. 130).
Действительно, как и предполагала Хэпгуд, за Нью-Йорком последовала вся страна, и помощь поступала от самых разных лиц: от жён и дочерей фермеров, членов Нью-Йоркской ассоциации, от двух не назвавших себя лиц из Нассау, с Багамских островов, от прихожан конгрегациональной церкви из Гротона и монахинь — майертских сестёр из Куинси, добывших присланные ими деньги тяжёлым трудом, от граждан Лэнсингсбурга и от множества отдельных лиц, называвших свои имена или подписывавшихся просто как «друзья».
Конечно, силы зла, так или иначе связанные с Россией и поганым “русским миром”, не оставили своей зависти и злобы в отношении Духовного Царя России и периодически напоминали о себе. Так, на удивление, родственница Толстого, троюродная тётка Александра Андреевна Толстая, весьма состоятельная придворная, жаловалась Изабел, что та выслала Льву Николаевичу избыток денег. Для справедливости следует подчеркнуть, что сама православная тётушка тоже, и на постоянной основе, занималась благотворительностью. Мисс Хэпгуд отнеслась к инвективе Александры Андреевны серьёзнее, чем она того стоила, и просила Толстого, в письме от 20 февраля, «если это действительно так», посылать ей часть переводимых сумм: «Я ничего не могу посылать непосредственно ей, так как я организовала сбор от Вашего имени и мои отчёты в газетах должны быть в порядке» (Там же. С. 133). В глазах Изабел Ф. Хэпгуд в пользу тётушки говорила её влиятельность: «Её каналы распространения <пожертвований — Р. А.> очень хороши и эффективны» (Там же. С. 135). На Александру Андреевну американская, во многом на неё похожая, благотворительница возложила миссию напечатать большим тиражом, для распространения в народе в России, рецептов блюд из кукурузной муки (Там же).
В письме от 23 февраля — весть о новом неприятном ударе: одна из американских газет проведала, что Толстой в Бегичевке находится «под надзором жандармов». «Эта очередная ложь не должна остаться без ответа, — делится прекрасносердечная Изабел своим гневом со Львом Николаевичем, — Это позор, что враги России так лгут в момент такого ужасного кризиса» (Там же). Выше, в соответствующих главах нашей книги, мы уже показали читателю, что данная картина была, к сожалению, немало близка к действительности: Россия во все времена умела оказаться врагом сама себе.
Наконец, судя по письму от 26 февраля, в котором, в свою очередь, упоминается «взволнованное письмо» к Изабел Френсиса Джексона Гаррисона, к 20-м числам февраля американские газеты захлестнула волна слухов по поводу публикации Диллона. «Постарался» в этот раз русский корреспондент лондонской газеты «Standart», сообщивший через телеграф в американскую прессу, что Толстой находится под домашним арестом в своём имении, а Софья Андреевна отрицает авторство мужа в отношении некоей «антипатриотической» статьи (Там же. С. 137). Встревоженная Изабел встревожила телеграфом Александру Андреевну Толстую, в которой справедливо видела возможную заступницу Толстого против возможных репрессий правительства.
К сожалению, в мемуарах, составленных старушкой А. А. Толстой только в 1899 г., ей очень изменяет память. По её версии, император Александр III имел беседу с министром внутренних дел, в ходе которой произнёс знаменитое: «Прошу Льва Толстого не трогать; я нисколько не намерен сделать из него мученика и обратить на себя негодование всей России. Если он виноват, тем хуже для него» (Толстая А.А., гр. Мои воспоминания о Л.Н. Толстом // Л.Н. Толстой и А.А. Толстая. Переписка. М., 2011. С. 63). И Александра Андреевна прибавляет здесь же: «С какою радостью я стала писать во все концы Европы и за океан, что граф Лев Толстой преспокойно живёт у себя в Ясной Поляне и что великодушный наш Царь не обидел его даже упрёком» (Там же. С. 64). Любопытно и замечание Толстой о том, что, гостя в доме Льва Николаевича и Софьи Андреевны, она «никогда не упоминала об этом эпизоде, находя в нём много противоречий и слишком мало ясности» (Там же). Где уж разобраться в хитросплетениях скандалов с переводом несчастной американке — переводчице неизмеримо более и мастерской, и добросовестной, нежели Диллон! Её попытки разобраться в ситуации носят на себе отпечаток настроения гадливости — как и в случае с Софьей Андреевной, — а равно и желания поскорее отделаться от этого скандала и не отвлекаться от дел серьёзных — как и в случае с Львом Николаевичем Толстым. «То, что виной всему двойной перевод — не вызывает никакого сомнения» — выводит переводчица в письме к Л. Н. Толстому от 11 апреля 1892 г. (Л.Н. Толстой и США. Переписка. С. 161). И на том успокаивается, тем более, что известия о разрешении скандала из России идут успокоительные, а американцы, как малые детишки — быстро переключают внимание с одной газетной “клубнички” или “клюковки” на другие.
В письме от 29 февраля Изабел констатирует, что поток пожертвований уменьшился от «вредного воздействия» слухов (Л.Н. Толстой и США. Переписка. С. 139). Но собранное высылается с тою же добросовестностью, и 8 марта Изабел подводит новый промежуточный итог своей работы: отправлено Толстому шесть чеков на общую сумму 3198 долларов (Там же. С. 141).
К 21 марта добрая помощница Льва Николаевича получила сообщение от Александры Андреевны Толстой, что «недоразумение» исчерпало себя, а Толстой отмахнувшись от общего шума, как от лающих собак, продолжил свою работу (Там же. С. 148).
Между прочим, письмо Изабел Ф. Хэпгуд от 10 марта 1892 г. — то есть написанное в дни наибольшего кризиса, связанного с влиянием «клеветы “Московских ведомостей”», является дополнительным свидетельством в пользу нашего вывода о том, что статья Л. Н. Толстого «О голоде», как ни ярка и ни талантлива, а была ПРЕЖДЕВРЕМЕННА И ВРЕДНА своим влиянием на практическую деятельность Льва Николаевича. Переводчица, зная, что написана статья была ДО начала работы Толстого в Бегичевке, просит Льва Николаевича в этом письме написать другую статью «на 3000 слов, в течение трёх недель, с оплатой 1200 рублей», специально для влиятельного и пользующегося огромным читательским уважением и доверием в США журнала «North American Review». Нужна статья именно «с места бедствия», и именно с того места, где СЕЙЧАС работает Толстой. Вся огромная статья «О голоде» под такие запросы не подходит. Конечно же, Толстого не порадовало такое — кстати, весьма щедрое по оплате — унизительное предложение. В ответе своём 16 марта, телеграмме, а затем в письме из Москвы, он решительно отказывает Хэпгуд: «писать я никак не могу за деньги и тем более по заказу» (Там же. С. 153). Но эти, в начале письма, резкие слова с пыльной полки толстовской гордости “подслащены” во второй его половине словами искренней благодарности мисс Хэпгуд «за энергическую и добрую деятельность». Толстой искренне благодарил свою добрую американскую фею и сообщал, что общее дело «до сих пор идёт хорошо, т. е. что мы ясно видим, что деятельность наша приносит ту пользу, которая от неё ожидается, и что мы не имеем до сих пор недостатка ни в средствах, ни в помощниках-работниках. Четыре раза уже с нами было то, что мы пугались слишком большого распространения нашей деятельности и останавливались, не предвидя увеличения средств. […] На днях, перед отъездом, когда мы свели учёт и увидали, что у нас 176 столовых и недостанет 8000 р., для доведения дела до конца мы опять остановились и стали сокращать себя. Но, как и в те раза, приехав сюда, я нашёл новые пожертвования, покрывающие наш дефицит (из которых ваши занимают немалую часть), и мы смело поведём дальше наше дело» (Там же. С. 153 – 154).
Здесь же стоит привести и письмо с благодарностью от Софьи Андреевны Толстой, 6 апреля 1892 г. из Москвы:
«Милостивая госпожа Хэпгуд,
Вы так много сделали, чтобы помочь нам в нашей работе, что я действительно не знаю, как благодарить Вас за сочувствие и участие в том горе, которое сразило такую большую часть России.
Ни одна страна не сделала столько, сколько сделала Америка! Мы с восхищением наблюдали в последнее время, с какой энергией, добрыми устремлениями и быстротой были отправлены пароходы для оказания помощи страждущим от голода русским! Если бы Россия восприняла опыт славного американского народа, она бы никогда не оказалась в том положении, в котором она сейчас.
Да, дорогая г-жа Хэпгуд, у нас в последнее время были большие неприятности с русской газетой «Московские ведомости». Если бы не наш добрый император, наши враги нанесли бы нам большой урон. Слава Богу, это теперь уже в прошлом, но мне пришлось пережить нелёгкое время.
Разве не удивительно, что человек, который сделал в настоящее время для своей страны больше, чем кто-нибудь другой, преследуем в России более кого бы то ни было. И все забыли, что граф Толстой сделал для страны до этого, какой славой его имя покрыло Россию и как много он работал всю жизнь только во имя добра.
Мой муж и дочери в настоящее время сроком на две недели находятся в Москве, из-за плохих дорог и того, что в реке Дон поднялась вода. Все они свидетельствуют Вам свою любовь и выражают глубокую признательность за то участие, которое Вы приняли в их работе.
[…] P. S. Поблагодарите от моего имени г-на Уэйланда за его вклад» (Л.Н. Толстой и США. Переписка. С. 159).
Преподобный пастор Баптистской церкви Филадельфии Х. Л. Уэйланд несколько раз пересылал деньги через Изабел Хэпгуд к Софье Андреевне Толстой, предназначая их «баптистам, штундистам и вообще всем сектантам, которые голодают в России» (Там же. С. 151 – 152, 160, 165, 170 – 171, 175, 188 и др.). С одним из чеков, на 58,2 доллара, пришло наивное «разрешение» употребить 15 долларов из этой суммы на нужды штундистов или баптистов, а остальные средства — «для страдальцев, независимо от их вероисповедания» (Там же. С. 160). Не посылая их напрямую в Россию из Филадельфии, умный баптист экономил на стоимости дальней пересылки, а посылая на имя Софьи Андреевны, а не Льва Николаевича Толстого — быть может, выражал несогласие с религиозными убеждениями последнего? Теперь уже трудно сказать. С чем точно выразил несогласие строгий фанатик — это с отказом четы Толстых разыскивать по России “страждущих” сектантов. В письме к Хэпгуд от 24 мая С. А. Толстая особо подчеркнула: «они живут очень, очень далеко от нас и мы даже не знаем, есть ли там голод», так что, если г-н Уэйланд «хочет помогать ТОЛЬКО штундистам или другим протестантам, ему следует посылать деньги кому-то другому» (Там же. С. 194 – 195). Если пастор намеренно избегал связи с Толстым, общаясь лишь с его женой, можно считать, что он “наказал сам себя”: за резкостью ответа Софьи Андреевны чувствуется её неприязнь к сектантам как таковым, из-за многолетнего общения с которыми она боялась, и тоже годами, правительственных репрессий в отношении как супруга своего, Толстого, так и всей семьи. Она НЕ ЖЕЛАЛА связывать с этим поручением супруга!
Толстовский фонд «доброй американской феи» семейства Толстых, великолепной Изабел Флоренс Хэпгуд, оказался жизнеспособным. Он просуществовал почти до нового урожая в России — лишь 29 июня 1892 года мисс Хэпгуд опубликовала объявление о его закрытии (письмо от 19 июля 1892 г.). По сведениям в письме Хэпгуд к Толстому от 22 июня, точная сумма, пересланная ему к этому времени, равнялась к 22 июня 6 014, 92 долларов (Там же. С. 203). Александре Андреевне поступило 1 049,58 долларов. В общей же сложности, по сведениям из письма Хэпгуд Толстому от 9 августа, доброй Изабел было собрано и переправлено на имя Толстого и графини Александры Андреевны 7.200 долларов (Там же. С. 216). Вместе с переводами лично Софье Андреевне общая сумма собранных ею пожертвований приближается, в пересчёте, к 10 000 рублей!
К этим итогам необходимо присовокупить содействие в отправке с пароходами «Famine Fleet» (пароходы «Indiana» и «Tynehead») особо ценного для русских крестьян груза — ПОСЕВНОГО МАТЕРИАЛА. В Америке думали о том, как накормить голодающих, Изабел же думала и о будущем урожае. Из письма к Л. Н. Толстому от 12 февраля:
«Я телеграфировала щедрым фермерам нашего замечательного Северо-Запада, это зерновой район, с просьбой погрузить пшеницу и рожь для весеннего сева. <Основной груз составляла кукурузная мука. – Р. А.> Может быть, они смогут погрузить некоторое количество на судно, которое они предполагают отправить с продовольствием из Филадельфии 20-го февраля» (Л.Н. Толстой и США. Переписка. С. 125). И 15 февраля: «Я телеграфировала… Они обещают сделать всё, что смогут. […] Возможно, будет послано некоторое количество семян, если хватит времени.
По поводу кукурузной муки — Вы должны предупредить людей, что пища требует тщательного приготовления, иначе она может вызвать дизентерию и ослабить организм. В следующем письме я пошлю Вам несколько простых рецептов её приготовления, которыми моя матушка поделится с Вами из своего опыта» (Л.Н. Толстой и США. Переписка. С. 127).
К сожалению, материальные результаты этой огромной заботы о небольшом, но ценнейшем для крестьян прибавлении к грузу, как и труда крестьян по засеванию полей, были поглощены природной стихией: продолжившейся в 1892 году в России засухой. В письме к Хэпгуд от 11 мая (30 апреля) С. А. Толстая, посылая с ним отчёт мужа (известный как «Отчёт об употреблении пожертвованных денег с 3 декабря 1891 г. по 12 апреля 1892 г.»), не преминула рассказать и о погоде в России: «Весна не внушает в нас радужных надежд на грядущий урожай. Во многих местах засуха и ветрено, и совсем нет дождей. Никто не может противиться воле Господней! Но так грустно местами видеть покрытые пылью поля и отчаявшихся людей» (Там же. С. 185 – 186).
Неладно было этою весной и в Америке. Подобно тому как на Толстого и трепетную супругу его обрушился шквал злобы и клеветы, так на фермеров в весну 1892 гг. обрушивались шквалы природные: «чудовищные наводнения, неожиданные снегопады, морозы, свирепые штормы» (Там же. С. 192). Фермеры потерпели убытки в 50 млн. долларов «от наводнений, сгнивших в земле посевов и других бед, а плохая погода всё держится», в связи с чем Хэпгуд ожидала, что «американцы направят свою благотворительную деятельность в это русло», и пожертвования в Россию резко сократятся (Там же. С. 192 – 193). Конечно же, она была права в своих прогнозах! Благотворительность американских фермеров и правительства, как было отмечено выше, была основана, в немалой степени, на радости от огромного выигрыша на мировом продовольственном рынке, а также на идеологии американского мессианизма. Когда возник риск, что на рынок, а возможно, и на собственные столы скоро будет нечего отправить — янки, естественно, стало не до идеологии!
Завершая рассказ о деятельности милой Изабел Флоренс Хэпгуд, стоит отметить, что переписка её с Л. Н. Толстым продолжалась до февраля 1903 г., но со всё увеличивавшимися перерывами. В чём-то сблизившись в этом плане с сестрой Толстого Марией Николаевной, Изабел, как и она, не обрела в жизни семейного счастья. Она так и не вышла замуж! После смерти в 1900 г. любимой матери она стала ещё религиозней, но, конечно же, не ушла в монастырь, как Мария Николаевна в России. Будучи сама прихожанкой Епископальной церкви США, Изабел Флоренс Хэпгуд, живо интересуясь православной литургией и церковным пением, продолжила, после ряда личных жизненных драм, свою экуменическую работу. Она первой в США осуществила в 1906 г. полный перевод и публикацию церковнославянских литургических текстов — с благословения архиепископов Аляскинского и Алеутского Тихона и Николая. В 1917 году она готовила второе издание переводов и лично беседовала в Москве с Тихоном, ставшим Патриархом. После большевистского переворота она с трудом, через посредство американского консула, но и с сожалением навсегда покинула Россию.
26 июня 1928 г., в Нью-Йорке, Изабел Флоренс Хэпгуд смиренно отошла ко Господу.
________________