Однажды старый Ли чуть не поругался с торговцем шелком. Повод был зряшный: торговец, продав, как водится, по немыслимой цене местному князьку партию заурядного шелка, отправился в харчевню отметить сделку. Там же в это время сидел старый Ли со своим приятелем, лекарем и обсуждал дела старины.
Торговец шелком, напившись, полез в разговор ученых мужей. И, желая показать себя умнее и утонченнее, чем есть, принялся ругать времена новые (грубые и невежественные) и хвалить времена старые (возвышенные и просвещенные). Дескать красавицы тогда были прелестнее, романы поучительнее, правители великодушнее, судьи справедливее, монахи благочестивее. Все это старый Ли слушал, подхихикивая. Но когда торговец, в конец зарвавшись, заявил, что художники в старые времена были не в пример талантливее, а картины нынешних подмалевщиков годятся только на то, чтобы стращать ими младенцев, которых одолел запор, старик вмиг посерьезнел и сдвинул брови. Приятель его, лекарь, чувствуя, что дело плохо, отложил подальше от друга палочки и клюку и даже взял его под руку в надежде предотвратить скандал.
И тут раздался треск — тонкая ткань изветшавшего платья старого Ли порвалась, обнажив исподнее.
— Да, прав ты, малознакомый мне, но мудрый торговец! — воскликнул художник, неторопливо оправляя одежду. — В старые времена и гнилого шелка никто видом не видывал. А если и видывал, то, как водится в наше печальное время, ни один лавочник не посмел бы продать достойному мужу такой шелк!
Тут торговец шелком, чтобы скрыть смущение, сделал слишком большой глоток драгоценного бирюзового чая улун, подавился и закашлялся. В общем, к обиде всех окрестных мальчишек, драки с руганью не случилось.
Однако долго еще нанкинцы, подсмеиваясь, говорили о ханжах, что они чтят традиции, как подавившийся торговец шелком.