Любезный читатель, вы вправе звать меня как угодно: малодушным, можете даже трусом, если будет на то ваша воля, стерплю и подлеца, но… только не называйте лжецом. Моя история правдива, хотя, возможно, напомнит вам те страшные сказки, которыми наши отечественные романтики, напитавшись Гофманом, выдавали несмышлёной публике лет двадцать назад.
Повторюсь: моя история правдива от начала и до конца. Так пускай же и вам покажется она такой же безумной, как и мне когда-то. Потому я и предлагаю повествование о событиях, невероятных и немыслимых для простого разума, прочесть как есть: в виде моих путевых заметок, чтобы ощутимее выразить контраст меж тем, что могло бы вполне очевидно случиться в любой дорожной истории, и тем, что случилось на самом деле.
Глава 1. Неожиданный попутчик
Приехав в Кисловодск, я и не надеялся на столь скорое разрешение моего дела. Не буду вдаваться в утомительные подробности его, несмотря на то что жанр требует мельчайших деталей каждого скучного действия и всех замеченных приятных глазу ландшафтов.
Две недели, проведённые в местном обществе, показались мне занятным времяпрепровождением после однообразия долгой дороги из столицы на Кавказ в компании слуги и кучера. В Кисловодске я смог свести знакомства с местными «достопримечательностями»: вдовой Друбецкой с дочерью, прелестной Натали; четой Аммосовых и, конечно, с жемчужиной города – очаровательной Эрнестиной Ласунской.
Днём я ходил по тому самому «делу», в перерывах позволял себе читать Расина (почему-то меня так и тянет к напудренным пьесам знаменитого француза), гулять по паркам, делать покупки на рынке для столичных друзей. Вечера проводил непременно в гостях: меня стали звать все подряд сразу после того, как я появился на ужине у Эрнестины… Впрочем, довольно моей светской жизни, ибо она не имеет никакого отношения к главным событиям, о которых я и собрался писать.
Меня провожали, искренне жалея, что вряд ли когда-либо увидят, не считая столичных, кто в Кисловодске так же по делам или просто прибыл пить воду. Мы с моим верным Яковом выезжали на казённых лошадях до станицы Баталпашинской, где нас поджидала отремонтированная бричка. Натали даже всплакнула: ей казалась нелепым то, как люди могут нечаянно встретиться, подружиться, а потом навсегда расстаться, и даже письма не помогут скрасить тоску.
Поклажа свисала с боков лошадей, у Якова через плечо было перекинуто ружьё, у меня в седельной сумке хранился пистолет. Конечно, если попадём в засаду абреков, нас это вряд ли спасёт, но путешествовать совсем без оружия по Кавказу – верх всякой глупости.
Принято описывать красоты горных хребтов, загадочность тропинок, величие водопадов и торжественность звёздной ночи, но я, к вашему счастью или сожалению, не поэт.
На второй день пути мы и встретили этого незаурядного человека. Он загнал лошадь, сидел около её трупа и, как мне сначала показалось, рыдал. Потом я всячески отгонял это наваждение. Наверняка показалось…
Я, конечно, как дворянин и просто добрый самаритянин предложил помощь. Будто превозмогая что-то внутри, он согласился ехать с нами. Яков уступил ему лошадь и сел позади меня. Вещей у несчастного не было – лишь пистолет за поясом.
- Дмитрий Волжский, - представился странник. – Я ехал в Пятигорск. Мне надо было добраться туда поскорее. И вот… Видите как… Теперь уже поздно, так что не надо больше в Пятигорск.
Мы условились, что довезём его до Притулинского хутора, а там он сам решит, куда путь держать.
Дмитрий Волжский оказался на редкость молчаливым попутчиком: за всё время дороги ничего не спросил, да и сам почти ничего не рассказывал. Что ж, каждому своё. Кому говорить, кому слушать, а кому ни то и ни другое…
По крайней мере, я узнал: он потомственный дворянин, долгое время служил в Петербурге, откуда был сослан на Кавказ за дуэль. Конечно же! Интересный субъект. Надеюсь, на бивуаке он окажется разговорчивее и его немыслимые любовные истории скрасят наши унылые вечера.
Дневник Волжского
5 мая
Элен навсегда потеряна. Я хотел всё исправить, хотел сознаться, что люблю только её, что именно она заставила снова почувствовать себя живым, жаждать подвигов, плакать навзрыд от чувств. Я не помню, когда такое было со мной.
Давно. Слишком давно…
Уже писал, кажется, насколько же осточертело существование, состоящее из нескончаемых обедов, прогулок, пустых разговоров и вина. Я жил день ото дня, с тоской встречал каждое утро, понимая, что снова начнутся те самые «радости», костыли времени, медленно движущегося к вечеру. Конечно, когда я вернусь с вод в полк, начнётся совсем другая история с менее приятными «костылями», но…
Элен перевернула мой мир. Помню, как впервые писал об этом месяц назад. Сейчас, с высоты навсегда ушедшего, осознаю этот нелепый и безумный факт. Что же в Элен такого необычного? Возможно, я говорил с ней, будто писал в дневник (потому и мало страниц тут исписано). Она понимала меня. Первая из женщин… И мужчин, впрочем, кто по-настоящему бы проникся моей злой скукой и скучной злостью! Почему же я был так глуп? Почему отпустил её?
Я сидел над бедным Царгуном – ещё одной жертвой моей несчастной любви - и не мог вынести отчаяния. Любовь подняла меня над землёй, чтобы сбросить, как дьявол Фауста - лицом в пыль. Кажется, теперь влачить существование сделается куда беспросветнее, чем раньше.
В таком вот состоянии меня подобрал какой-то восторженный франт. Я не расслышал его фамилии, но старался быть вежливым: представился, отвечал на банальщину общими словами, отделался сухим объяснением и сел на лошадь его слуги. Они едут на северо-запад, чтобы потом отправиться в столицу, а я…
Куда мне теперь?
Если не сойду с ума, вернусь, дотерплю остатки отпуска и погружусь в рутину службы.
Глава 2. Кавказская пленница
Погода не заладилась с самого утра. Я выглянул в окно: вечер наступил уже с рассветом. Серое небо и слабо моросящий дождь испортили настроение. К тому же ночью плохо спалось из-за ощущения повсеместной сырости да из-за скуки, по большей части. Надежды на интересные истории не оправдались: Волжский был молчалив, угрюм, разочарован. Я бы назвал его пародией на Байрона - нет, даже на Онегина, вот только Евгений-то был белой вороной, так как не служил. Волжский же - офицер, тянет лямку по военной части. Думаю, и молчит он по простой причине: рассказывать нечего. Ехал к друзьям кутнуть, да лошадь подвела – вот и не успел на гулянку. Зато смотрит гордым орлом, будто в нём есть что-то возвышенное, чего мне никогда не понять. Злился я, придумывал, как осадить спесивца поутру, но так и не решился это сделать. Спутник же мой молча оделся и попросил не задерживаться с отъездом.
Потому мы и поехали под моросящим дождём.
Я не смел отказать: не хотел выглядеть столичным неженкой.
Яков недовольно бурчал что-то за спиной, или напевал, или колдовал – кто знает? По дороге ехать казалось хуже, чем по бездорожью: грязь разлеталась из-под копыт, залепляя сапоги и верхнюю часть брюк. Впереди маячил лес, и я с безграничной радостью помолился Господу, что ниспослал нам это временное укрытие от противных капель.
И подумать тогда не мог, будто в лесу мы столкнёмся с чем-то невероятным, с таким, что, наверное, навсегда запомню как приключение всей жизни.
Проехав немного под защитой развесистых крон, мы остановились передохнуть. Разжечь костёр, понятно, не было возможности, потому мы уютно расположились возле самых стволов и перекусили холодной телятиной, хлебом и сырым луком. В моём жбане был компот - отвечать же за спутника я не могу. И тут - кто бы вы думали – мой Яков прохрипел:
- Абреки! Абреки вон там вон, у оврага! У них пленник!
Я вскочил в суеверном ужасе. Яков, ундер в отставке, не понаслышке знаком с местными разбойниками. Вижу, что горцев всего трое – нас тоже. И они скачут во весь дух – вот-вот уйдут из поля зрения. Не думая о том, кто за мной последует, достал из седельной сумки пистолет, запрыгнул на коня и помчал вперёд. Попытался прицелиться в одного из похитителей, пока они не обернулись, не увидели погони. Самое страшное: я никогда не участвовал в дуэлях! Опыта в стрельбе на скаку тоже никакого – на что же я надеялся? Вдруг один преступник, заслышав топот, развернулся. Лицо ничем не выдало страха или смятения – тут же поднял ружьё, что-то крикнул своим и…
Я дрожащей рукой пробовал прицелиться в горца, но рука словно скакала и конь подо мной тоже – казалось, дуло моего пистолета направлено на верхушки сосен.
За спиной раздался выстрел - прямо над моим ухом.
Горец упал – лошадь в страхе ускакала прочь. Двое оставшихся развернули коней. Один держал брыкающегося пленника и не мог стрелять, а второй уже прицеливался…
Но когда они остановились, я выстрелил. Пуля угодила в голову как раз возле папахи.
Я убил человека.
Убил человека!
Он будет сниться в кошмарах до самой старости. Я посмел…
Третий прокричал нам что-то вроде «Не стреляй!», потом сбросил пленника на землю и понёсся прочь. Я опустил пистолет. Сзади чувствовал незримое присутствие Волжского. Странно, но это был именно он! Яков почему-то замешкался.
Мы спешились и побежали осмотреть пленника. Мне тут же вспомнился Пушкин с его разочарованным героем, отвергнутым возлюбленной. Захотелось уколоть остротой Волжского, сказав, что сейчас он познакомится со своим альтер-эго, но…
Пленник оказался пленницей.
Создание неземной красоты, в путах, прочно сжавших мешковатую серую рубаху, и с тряпкой во рту, корчилось на земле в тщетных попытках освободиться.
Первым делом я вытащил кляп.
- Скорее! – вне себя от страха кричала пленница. – Скорее! Вы должны отвезти меня к Симонову монастырю. Скорее! Он явится за мной! Здесь не спастись! Прошу вас!.. Надо успеть спрятаться!
Не знаю, чего больше я испугался: безумных слов девушки или того, что она просила отвезти её в место, которого не существовало уже лет как пятьдесят.
Дневник Волжского
6 мая
Наскоро пишу на сумке, пока слуга готовит ужин. Я бы и не взялся за перо, чтобы описывать нудное путешествие с Булавиным. Бедняга думает, что он ужасно умён, когда сначала отказывается от штампов, а потом начинает их перечислять и совершенно ударяется в пошлость. Он даже не смешон, а жалок.
Лучше уж молчать.
А ещё лучше повторять за другими, чтобы они думали, будто ты разделяешь их убеждения, а на самом деле глумишься.
Но, к его чести, стоит отметить отнюдь не показную храбрость. Вроде бы я даже в первый раз за всю встречу проявил искренность, когда хвалил юношу. Оно, впрочем, ретивое сердечко, падкое на женщин. Однако…
Горцы везли человека, плотно обвязанного верёвками, на голове – мешок. Пленник мог быть и мужчиной. Вроде бы Булавин как раз так и думал, потому и делал мне какие-то нелепые намёки, видимо, причислив меня к неким литературным образам в его романтической голове.
Девушку трясёт. Она представилась как Гиули. Мы укутали её рогожей, Булавин вынул из своих мешков шинель.
Вот только дрожала она от страха. Она постоянно (даже сейчас) просит нас быстрее продолжать путь к монастырю.
Гиули то ли безумна, то ли больна. Мы решили сделать крюк, доехать до этого места, а там и увидим…
Да, она женщина – я понимаю: их больше страшит неведомое, пугают разные суеверия, но чтобы настолько… На ней лица нет. Дай ей волю, так она побежит стремглав через лес, чтобы быстрее добраться до туда. Правда, понимает после всего случившегося, насколько опасно здесь быть одной. Да и много ли пробежит она сама?
Вот и ждёт в тени старого вяза, дёргается, дрожит и время от времени умоляюще поглядывает на нас, чтоб скорее…
Слуга, кажется, почти закончил: крошит сверху свежую зелень.
Интересно, что выйдет из этой истории? Мы отвезём её в больницу или найдутся всё-таки люди, которые за ней ухаживали возле монастыря? Кажется, это немного развеяло мою хандру. Я почти даже не думал об Э…
Слава Богу, если он есть, что не сделал меня безумным, а наградил холодным рассудком.
Глава 3. Путь к монастырю
Конечно, уважающий себя читатель понимает, что девушка не могла назвать место, куда нам нужно направиться, Симоновым монастырём. До него нам пришлось бы добираться много дней и ночей. Я специально заменил настоящее название на печально и широко известное. Не обессудьте, если вас это немного сбило с толку.
Гиули, спасённая пленница, вела себя подобно восточным красавицам: держалась в стороне, садилась поодаль, если мы делали остановки, всё время была задумчива, будто мы вырвали её из сна, и ждала, ждала, когда мы поедем дальше. Я прекрасно знал, что тот древний монастырь давно разрушен.
Но желание дамы для меня – закон.
Почему-то Волжский со мной был согласен. Наверное, захвативший его сплин превращал выбор пути в равнодушное мелькание сцен, где он становился второстепенным персонажем, а не главным героем.
Наскоро не пообедав и не поужинав, а вкусив похлёбки, любезно приготовленной Яковом, мы отправились в путь - Гиули умоляла добраться к монастырю засветло.
Места были безлюдными. Ни души не встретили мы по дороге за час езды. Хотя нет: видели старика с очельем на волосах. Он собирал травы в поле. Поклонился нам молча.
К слову сказать, мы поймали одну из лошадей похитителей, и теперь ехали на трёх иноходцах. Конечно, я снова уступил право сидеть по одиночке моим спутникам, а сам теснился с Яковом. Процессию возглавлял Волжский, за ним – волшебная Гиули, замыкали цепочку мы с верным слугой. Я невольно любовался гибким станом юной наездницы.
Всё это время мы пытались поочерёдно успокоить красавицу, чтобы она не смотрела так пугливо своими огромными голубыми аметистами, и не решались спросить, чего она ищет в монастыре и как попала в плен. Просто не хотели тревожить ранимую душу страшными воспоминаниями…
Эти будто детские глаза всколыхнули, как я думал, мои давно уснувшие чувства. Хотелось защитить её, спрятать, делать всё так, как она и хочет, не спрашивая почему. Может, она колдунья? Пусть так, пускай я буду в вечном плену её колдовства.
Страшный вопрос: а что скажет отец, если я заявлю о желании связать судьбу, по его меркам, с «дикаркой»?
Этот вопрос я старался всеми доступными мне средствами заглушить: не отрывая взгляда, наблюдал, как волосы её, густые, чёрные, взлетают и падают на спину волнами; как умело руки держат поводья, а ноги плотно прижимаются к конскому животу.
- Мы проделали путь больший, чем предполагали, а монастыря нет, - перед моим разнежившимся взором возникла фигура Волжского. Он развернул коня и подъехал для принятия важного решения. – Кажется, мы сбились с пути в темноте. Надо здесь заночевать, а утром попробуем сориентироваться.
Уже много времени мы передвигались по лесной тропинке. Я полагался целиком на Волжского: по его словам, он здесь довольно давно.
- Да. Скорее всего, так будет лучше. Утром выйдем на дорогу и, может, найдём проводника.
- Не доверяете мне? – зло усмехнулся спутник.
- Нет-нет, что… - начал я, но Гиули, словно поняв суть беседы, закричала:
- Нет! Нельзя останавливаться! Он где-то здесь! Он рядом! Уже стемнело, и он ходит тут, он ищет меня!
Мы оба повернулись к ней, не зная даже, что и ответить.
Яков сзади тяжело дышал. Думаю, он тоже устал.
Дневник Волжского
Всё ещё 6-е
Произошло нечто такое, чего не должно было быть. Я до сих пор в это не верю. И не знаю, смогу ли когда-нибудь понять.
Мы спорили насчёт места для ночлега. Девушка-дикарка (буду звать её так, чтобы не попасть, как Булавин, под её чары, – а она, нельзя отрицать, сказочно красива – и снова не увязнуть в романтической истории) громко требовала отвезти её в монастырь прямо сейчас же, не дожидаясь рассвета. Булавин, опираясь на мои слова, – снова эти чёртовы «костыли» - твердил, что это невозможно, что мы сбились, что заблудимся ещё больше. И тут…
И тут из леса раздался глухой звук, от которого по коже побежали мурашки.
Сердце ушло куда-то вверх, а на плечи неизмеримо стал давить груз и голова начала сжиматься, словно вот-вот лопнет. Наверное, и с Булавиным, и с его слугой происходило что-то подобное, потому как первый упал с лошади, а второй повалился на седло, затыкая уши грязными пальцами.
Я не сумасшедший.
Конечно, можно списать всё на расстройство из-за разлуки с Элен. Но при чём тут Элен?!
Никогда не было мне так страшно. Даже на дуэли, где жизнь висит на волоске, и то понимаешь: твой враг – тоже человек, тоже боится, тоже смертен. Один из вас умрёт, и это нормально. Так бывает.
А так вот, как с нами, не бывает.
Ни с кем и никогда.
Глава 4. Новый герой
Читатель может уличить меня во лжи, в склонности к романтизму, но в момент нашего спора о том, «куда ж нам плыть», со мной как будто случился апоплексический удар. Я не учился на медика и не могу определить этого точно. Однако же я повалился наземь. Яков то ли от потери опоры, то ли тоже от страха упал прямо на седло, но зацепился и смог удержаться на лошади.
С трудом я поднял голову и непроизвольно задрожал.
Гиули истошно вопила.
До чего же страшно порой ощущать беспомощность бренного своего тела: душа стремится совершать подвиги, а оно отказывается ей повиноваться. Надеюсь, есть такие миры, где душа и тело всегда в гармонии.
Мне безумно хотелось встать и заслонить девушку от любого ужаса, который она узрела в сумраке ночного леса. Но я не мог даже пошевелить членами: от последствий ли испуга, или падения - тело не подчинялось мне! Я с трудом повернул голову в ту сторону, откуда слышались громкие шаги, будто великан пробирался сквозь чащу.
Гиули выла.
Бедный Яков стонал где-то неподалёку.
Волжский, кажется, окаменел, как и я, вот только в седле.
Оставалось одно: закрыть глаза и ждать конца. Наверное, так же в древности ощущали себя те, кого приносили в жертву богам или чудовищам. Где же тот Персей, что прилетит на крылатых сандалиях, чтобы спасти невинных? С горечью ощущаешь, как далёк идеал от реальности: я никак не могу стать спасителем моей Андромеды.
Однако, к нашему счастью, спаситель всё-таки явился.
Я не сразу узнал его. Да и как можно было?
Он появился на той же тропе, что и мы. Перепрыгнул через меня, пробежал немного вперёд и стал сыпать какие-то снадобья сплошной длинной линией. Безмолвно пальцем указал на коней и путь куда-то промеж деревьев, в глубь леса. Волжский тотчас же поскакал туда, поманив за собой остальных. Яков разогнулся, спрыгнул на землю, поднял меня и положил поперёк седла, конечно, с помощью нашего героя. Гиули уже давно ускакала вслед за Волжским. Её не пришлось долго упрашивать.
- Её не спасти! – дальним отзвуком услышали мы страшный загробный голос сзади. Яков вёз меня, объезжая кусты и бурелом, глядя вслед удаляющимся спутникам. Я думал о том, что станет теперь с нашим спасителем. Сумеет ли он убежать от чудовища? Хотелось бы, чтобы у него это получилось. Я ему был безмерно благодарен. Он выручил меня и мою любовь.
Кстати, этим новым знакомцем был тот самый крестьянин, собиравший травы в поле у леса.
Дневник Волжского
7 мая
Он просит называть его Матюшей. На вид - крепостной, старик лет шестидесяти.
Ну какой он мне Матюша? Булавин слюнявил его Матвеем Васильевичем, а я никак не называл – приноравливаюсь. Смотрю, что ещё из этого колдуна выйдет.
Впрочем, это нынешний вопрос.
Но расскажу всё по порядку.
Убегая от чудовища под прикрытием колдуна, мы добрались до того самого разрушенного монастыря. Кое-где есть, конечно, стены – больше по углам. А так… Голый фундамент, поросший сорняками и кустами до пояса. Как это защитит нас от нечисти? Видимо, так же, как дед со своей солью – или что бы это ни было.
Сейчас мне сложно и писать: я не понимаю ничего! Прожил большую и лучшую часть жизни, думал, что могу, дёрнув за нитки, управлять марионетками, где бы ни оказался, и вот тут – на тебе – удар ниже пояса, туше! С горцами научился договариваться, приноровился к их обычаям – стал понимать этих диких людей и почти что подчинять. Если знаешь чужую схему, какой бы жёсткой она ни была, легко заставить человека действовать под твою дудку. Ведь схема действует безотказно, а у меня богатая фантазия - и никаких схем!
Но это… Это выходило за рамки всего, что я читал и видел…
Сказочный великан, старый колдун – чёрт возьми, да я ещё многого не знаю! Стало наконец очень интересно! Куда вам, вавилонские блудницы петербургских салонов! Тут нечто такое, что лежит за пределами жизни и смерти, как бы пошло-романтично это ни звучало.
До монастыря дошли мы сами и тут же рухнули прямо на траву от усталости.
- Здесь он нас не найдёт! – уверяла грузинка. – Стены защитят. Я пряталась тут долгие годы. Пока бандиты не нашли меня. От них стены не защищают – только от демона.
- От кого? – встрепенулся Булавин.
- От демона, - пояснила девушка. Ни мне, ни ему легче не стало, но мы так намучались, что слова о безопасности оказались сильнее любопытства.
Я предпочёл опереться об уцелевший угол стен, мой спутник лёг возле лошади на подстеленное слугой развёрнутое одеяло из шкур. Грузинка бродила, тревожно озираясь. Видимо, ждала единственного защитника – мы не в счёт в такой ситуации. Это больно ранило бы самолюбие, но не сейчас. Я и сам ждал старика.
Он пришёл только на рассвете, живой, невредимый и бодрый.
- Зовите меня Матюшей, - сразу же подчинил нас своим правилам. – Все разговоры оставим на потом. Вот главное: Чернобог теперь знает, где вы прячетесь. Да-да, вы, сударыня. До остальных ему и дела нет. Ночью он придёт именно сюда. Знание упростит ему поиск… Мы должны быть готовыми к встрече. Вам есть что рассказать перед страшной, а может, и последней битвой?
Тогда она и начала свой рассказ, жуткую повесть, в реальность которой поверить я б никогда не смог, если бы сам не прочувствовал тогда ужас приближения чего-то неземного.
Красавица поведала нам историю о том, как познакомилась с богатым русским дворянином. Назову его Г.L. Так вот этот Г.L. безумно влюбился в нашу грузинку – а был он сумасброд, каких свет не видывал. Даже странно для нашего света, однако так оно и есть: все попытки модников и модниц стать оригинальными скатываются в пошлость и гадость. Г.L. же, по рассказам Гиули, был настоящим. Он сделал её своей законной женой, вопреки всему. Они познавали радости жизни на Кавказе, потом он познакомил её со столичными прелестями. Наскучив ими, они поехали в Европу.
Грузинка готова была хоть до утра рассказывать про их приключения, но я просил перейти к сути. Суть в том, что в Германии Г.L. познакомился с самим графом Сен-Жерменом, стал его закадычным другом и единомышленником. Тогда граф и поделился с ним секретом магии вечной жизни, которым не рискнул воспользоваться сам, но надеялся сделать это в дальнейшем. Видимо, не успел…
Вернувшись в Россию, Г.L. ждал подходящего момента, думал, пока наконец не решился… Жена просилась помогать ему и наблюдать за всем, что будет происходить. Её муж готовился к страшному древнему ритуалу, о последствиях которого никто из ныне живущих не имел и представления. Им было жутко, но цена того стоила.
Я пробовал выпытать у Гиули секрет, но она прикидывалась глупой, лишь улыбалась и отнекивалась: мол, только мужу Сен-Жермен рассказал правила.
По словам молодой женщины, у них всё получилось: на зов явился некий божок или призрак. Вот только незадача: он дарил бессмертие в обмен на чью-то полноценную жизнь. Иными словами, надо было принести в жертву добровольно здесь и сейчас молодого человека любого пола.
Божок не хотел уходить без дара жизни. Он требовал его.
По правилам заклятия, если жертва не будет назначена, тот мог забрать в небытие самого заклинателя.
И тогда, видимо, Г.L. решил, что его жизнь не должна пропадать даром – он, благороднейший из смертных, себя принёс в жертву, подарив бессмертие избраннице.
Я бы ни за что не поверил её словам, но…
Она выглядит явно не старухой. И что бы ни говорили о благодатном воздухе гор, он вряд ли бы помог её красоте жить так долго.
В одиночестве скиталась Гиули по Европе, наслаждалась прелестями бессмертия: была в Ватикане, Лондоне, посетила северные страны, откуда переправилась по морю в Петербург, где решила остаться надолго, пока вдруг не почувствовала присутствие Чернобога, или, как она его называла, Демона…
Сначала он стал приходить ей во снах. Гиули не знала, к кому обратиться и пошла в храм. Ей сказали молиться, поститься и чаще посещать службы. Как ни странно, но там она почувствовала себя лучше.
Потом вдруг потянуло на родину, чтобы скрыться от снов и ощутить себя снова живой.
Но сны приходили даже в родном селе.
Блуждая по нехоженым тропкам, Гиули нашла обитель схимника. Он радушно принял её, выслушал всю историю и, как ни странно, понял. Отшельник назвал ей один лишь выход: прятаться за святыми стенами, которые могут уберечь от языческого божества.
С тех пор она и пряталась. Разрушенная церковь подходила больше прочих: здесь никто не задавал лишних вопросов.
Самое страшное, что ей это давно надоело.
Как я её понимаю!
Глава 5. Приготовления
История Матвея Васильевича заставила меня в очередной раз увериться, что мир наш далеко простирается за границы разумного и видимого. Столько всего в жизни повидал этот сельский знахарь и колдун. В правдивости его слов я нисколько не сомневаюсь – видел правдивость его действий, когда мы отступали к монастырю.
Некогда офицер наполеоновских войн, подал в отставку, поселился в глуши, в одиноком доме своём, без крепостных и с земельным наделом в две десятины. Зарабатывал знахарством, иногда и негласно – колдовством. Говорит, много чего есть рассказать: как Верлиоку да Морока усмирял, с Худичем договор заключал, за сыном Яровита следил, чтоб не наделал страшного. Волжский нас слушал и в усы себе усмехался. Конечно, он верит только в себя, а святого у него ничего и нет.
Вдаваться в подробности Матвей Васильевич, или Матюша, как просит он его называть, а я не могу в силу уважения к опыту и чину, не стал: требовал к обороне от Чернобога готовиться. Засуетилась Гиули, когда услышала, что стены монастыря теперь слабее, раз враг узнал, где она скрывается. Запричитала, просила убить злого бога, демона и прочее-прочее.
Мне, конечно, тоже не по себе, как вспомню свою беспомощность при одних лишь звуках его шагов. Но пока ещё солнце в зените, хорошее настроение не покидало душу. Матвей Васильевич сыпал вокруг стен какие-то травы, правда, сказал потом, что мало их с собой захватил – слабая защита. К тому же большинство истратил при встрече с Чернобогом.
Мы готовились к чему-то страшному, доселе неведомому. Солнце всё ближе и ближе клонилось к кромке леса, безжалостно оставляя нас на растерзание древнего духа. Снова, кажется, всё повторяется, и Фаэтон завладел колесницей своего отца. Гонит её всё быстрее и ближе к земле: вот-вот загорится лес и наша обитель.
Гиули засела в центре того места, что некогда было колокольней. Она верит: её защитят остатки сохранившихся освящённых стен. В колокольне они более-менее в целости, но Матвей Васильевич грустно мне подмигивает, и я понимаю, что не стены держат заклятие, а сама святость этого места. И если пересилит её Чернобог, никакие стены не помогут…
Но, наверное, так надо, чтобы красавица была спокойна. Мы не стали ничего ей говорить.
- Не боитесь умереть? – вдруг снизошёл до меня Волжский.
- Нет.
- Это вас так любовь подогревает? – усмехнулся он, чего я от него и ожидал, впрочем.
- Да.
- Вы счастливец, - добавил он, многозначительно помолчал и ушёл к разрушенной стене, чтобы смотреть в пугающую даль.
Я понял, что мне безумно хочется защитить Гиули. Не знаю, что для этого нужно сделать, но готов на многое. И понимаю: ничего я не могу. Я слаб. Я всего лишь человек, пешка на шахматной доске, а надо мной стихийные силы: короли, ферзи, ладьи. Как в этой круговерти доказать Гиули, что я люблю её больше жизни, если даже смерть моя ничего не изменит?!
Не боюсь я умереть, сударь мой Волжский!
Я боюсь только одного: так и остаться ничтожеством в её мире.
Дневник Волжского
Снова 7 мая
Я боюсь умереть.
Конечно, я сотни раз представлял, как будут злословить обо мне приятели, родственники, но больше прочих – ревнивые рогоносцы, когда меня не станет. Приятно было пощекотать нервы, но это не всерьёз. Я никогда всерьёз не воспринимал того факта, что я смертен. Почему-то пули свистели, проносясь мимо, после болезни обязательно ждало счастливое выздоровление – и я воскресал. И снова та же жизнь, то же расписание.
Смерть – это шутка. Как может пропасть мыслящий разум? Главное - куда? Вознесётся на небеса? Даже звучит смешно… Впрочем, до недавнего времени и все рассказы про богов казались мне суевериями…
На что же можно потратить последние отпущенные судьбой часы?
Писать в дневник? Вспоминать прошлое? Рыдать от невозможности всё вернуть?
А может, бежать?
Я тут ни к чему. Слуга Булавина вот сбежал: ждёт где-то к северу от монастыря. Рассудок требует идти к нему, но что-то древнее, словно помещённое внутрь при рождении, заставляет не покидать девушку и колдуна, даже если сделать ничего не можешь.
Что ж, можно стать приманкой…
Иногда задумываюсь о том, а почему, собственно, я так дорожу собой? Почему думаю, что смысл существования в удовлетворении моих прихотей?
Может, это привычка с детства, когда окружённый десятками слуг…
Но шаги!
Чернобог нашёл нас!
Глава 6. Осада
С заходом солнца Гиули стала метаться, словно птица в клетке. Казалось, будто её кто-то зовёт, но она противится зову.
Матвей Васильевич дал ей снадобье из трав, растолчённых в ступе. Она немного успокоилась.
Однако же как полезно знать что-то, выходящее за пределы романтической прозы. Ведь на его месте мог быть я, и тогда в благодарность…
Вдруг Гиули рухнула на колени.
Волжский продолжал высматривать во тьме надвигающийся ужас. Да, мы приготовили пистолеты, но, глядя на нас, колдун лишь горько усмехался.
Тяжёлый хруст вывел всех из оцепенения.
Он идёт к нам!
Гиули завыла от страха и снова начала судорожно дёргаться, будто кукла-марионетка в руках заправского пьяницы. Волжский напрягся кошкой перед длинным прыжком, а я бросился обнимать драгоценную мою подзащитную и шептать, что всё будет хорошо. Конечно, сам я в это слабо верил.
Тьма окутала нас – и дело не только в сумерках лесной чащи. Казалось, что-то сдавило сам воздух: он стал смрадный, густой и плотный. Зло могло возникнуть из ниоткуда, воплотиться из небытия прямо перед носом – мы бы и не успели рта раскрыть.
- Он идёт с северной стороны! – прокричал Волжский и ринулся в сторону стены, разделённой надвое широкой пробоиной, сквозь которую мог бы пройти и слон.
Что-то с шумом просвистело и упало в паре шагов от нас с Гиули. Она снова завизжала, но… Было, конечно, отчего! Хотелось по-настоящему визжать: присмотревшись к упавшему предмету, я узрел голову Якова. Мороз сковал члены. Бедный мой слуга!
А нам… Нам же не выбраться отсюда.
Он идёт!
Он уже близко!
Волжский почему-то переглянулся с Матвеем Васильевичем. Последний кивнул и достал из кармана стеклянную бутыль.
- Сейчас или никогда, - прошептал он. – Больше у меня с собой ничего нет!
Волжский обратил нервный взгляд на Гиули, словно ожидая приказа. На меня посмотрел, как показалось, с жалостью. Потом сошёл со стены и стал кричать во тьму:
- Чернобог, давай заключим договор! Моя душа в обмен на душу девушки! Я ещё не слишком стар, чтобы…
И тут явилось само древнее чудище в страшном обличии.
Великан в четыре сажени ростом шёл сквозь бурелом. В кольчуге славных витязей из сказок, с длинной бородой и иссиня-чёрными волосами. Глаза в сумерках трудно рассмотреть, но его виднелись отчётливо: блестящие огромные зрачки, которые смотрели прямо на нас. Он уверенно двигался, смахивая сильной рукой препятствия на пути.
Чернобог посмотрел на Волжского, как на щенка, скулящего у дома. Схватил за плечи, приподнял над землёй и… Я не знаю, как описать: моя душа уходит в пятки всякий раз, когда я представляю произошедшее. Чудовище просто скомкало Волжского. Кровь лилась рекой, кости хрустели. Гиули тошнило, я еле сдерживал позывы рвоты, а вот Матвей Васильевич не терял времени даром. Он добежал до Чернобога и раскрыл свой флакон под его носом. Тело бедного Волжского безвольной куклой брякнулось оземь.
- Я слушаю тебя, человек, – медленно и отчётливо проговорило мифическое существо, обращаясь к Матюше, я бы сказал, даже с ласковой интонацией. Именно так, к Матюше. Он молодец, он сильнее и свежее многих юнцов, увядших в ранние годы.
- Мы готовы на сделку. Что ты возьмёшь в обмен на жизнь девушки? – удерживая флакон в крепких руках, обратился к Чернобогу наш знахарь.
- Девушка прожила долго. Слишком долго. Это ошибка. Что бы вы ни предложили, я не могу позволить девушке ещё пожить дольше одной человеческой жизни.
- Пусть так! – прокричал я, обрадованный возможностью разделить с ненаглядной Гиули свою судьбу. – Пусть так! Чего это будет стоить?
Я хотел напомнить про убитого Волжского, обезглавленного Якова, но Матюша грозным орлиным взглядом заставил меня замолчать – видимо, сила снадобья таяла и нужно было скорее договориться. Наверное, следование условиям сделки – единственное, чем можно урезонить всесильных духов, впрочем и всесильных людей тоже.
- Каждый из вас, - он окинул взором меня, Гиули и Матюшу, - принесёт мне по жертве, отправив в загробный мир живое разумное существо.
Воистину чёрным оказался этот древний бог!
- Нет! Хватит уже смертей из-за меня! Я устала жить, устала прятаться – забери меня, Чернобог! – в отчаянии воскликнула красавица, бросаясь на колени перед огромной неподвижной фигурой.
Картины страшных жертвоприношений проносились перед глазами, но надо было решаться! Сейчас или никогда! Я ждал именно её столько лет! А сколько она, наверное, ждала меня!
- Стойте! Мы согласны! Отпусти её, Чернобог! Мы найдём ему жертвы, правда! Не беспокойся, Гиули! Покараем убийц… Возможно, будут дуэли… Или горцы! Мы только вчера убили двоих. Могут быть и ещё! Так отправим их в мир иной во славу спасителя Гиули! Мы согласны!
- Принято! Ты, старик? – Чернобог опустил глаза.
- Согласен, - быстро отчеканил Матюша. Я его понимал: сделку необходимо было быстрее закрепить, иначе Чернобог заберёт нас всех к себе, не спрашивая и разрешения.
- Слово за тобой, старая девушка. – Глаза чудовища впились в испуганные глаза Гиули.
- Я… - Она обернулась. Я часто и усиленно закивал. – Я…
Наверное, страх смерти пересилил её принципы:
- Я согласна!
Флакон раскалился и стал жечь руки знахарю. Матюша держался до последнего, пока не появился слабый дымок. Тогда знахарь резко поставил его на пожухлую траву и заткнул пробкой.
- Что ж… Я буду ждать жертв один год… Если их не будет, я приду за всеми вами и заберу в мир вечного холода и тьмы.
Слова Чернобога эхом повторялись в моём сознании, пока сам он уходил обратно в ночь, куда-то за пределы монастырских стен, сеять зло и наблюдать за положением чаши весов.
Гиули поднялась с колен. Она смотрела на меня с любовью и благоговением. Я поклялся спасти её и спас, взял на себя ответственность и готов исполнить предназначенное.
Думаю, впереди ждёт сказочная жизнь, ведь у такого романтического начала не может быть скучного продолжения! Да, я, счастливец, познал высочайшее: я буду вечно любить тебя, о Гиули!
- Я связан с вами крепкой нитью, - напомнил Матюша. – Пока не принесём три жертвы, я не смогу спокойно спать: не хочется, знаете ли, в мир вечного холода и тьмы…
Мы с Гиули улыбнулись, хотя в душе кошки скребли. Страшные дела придётся совершить за этот год, но, я уверен, мы справимся
Дневник Волжского
8 мая
Бумага в тетрадке сыровата, вот только не от слёз: дождь зарядил, и рикошетом с навеса брызги летят на записки.
Погода соответствует настроению. Серая, беспросветная, тоскливая.
Компания из четырёх разочарованных мужчин, прячущихся под куском плотной ткани, довершает картину.
Яков вернулся, когда всё закончилось и начался этот бесконечный дождь. От Чернобога он прятался один, от дождя – с нами и под навесом. Вполне разумный слуга.
Начну сразу с того, что приманкой быть у меня не получилось.
Чернобогу не потребовалось много времени, чтобы пройти сквозь насыпанные знахарем травы.
- Старо как мир, - сообщил он нам, сметая их носком сапога.
Над защитой святых стен ему пришлось потрудиться дольше. Он просачивался внутрь, словно толстый генерал в узкую дверь: то боком попробует, то передом, то пуговицы оторвутся, то живот начнёт втягивать.
Мы ждали.
А что ещё оставалось?
Когда Чернобог проник внутрь и кровожадным взглядом уставился на Гиули, штатский юнец бросился к нему и начал лепетать нечто о жертве, предлагал деньги.
Создание из мира иного смело его сапогом, как и травы знахаря.
Булавин тут же ринулся к колдуну и стал требовать склянки то ли с волшебной жидкостью, то ли с мазью.
- Мы не в силах остановить Чернобога, - сказал мудрец. – Это правосудие и тьма, и смерть. Он следит за равновесием. Гиули прожила не одну жизнь… Она изменила вес чашей жизни и смерти. Она должна уйти.
- Но неужели нет иного пути? Неужели нельзя спасти её? Найдём какую-нибудь овцу или зарежем наших коней… Я не знаю, да я готов хоть Якова…
Тогда я и влепил ему оплеуху. Булавин отдышался, успокоился, но стал смотреть на меня чересчур злобно.
- Есть один выход, - поведал знахарь. – Мы все должны отдать за неё жизнь. Это равноценно тем годам, что она уже прожила, и даст ей возможность прожить ещё лет десять. Как вам этот выход? Я хоть и стар, но, думаю, больше пригожусь в других делах. И местах…
Я тоже был против. Конечно, история захватывающая, романтическая, но она не стоила того, чтобы жертвовать собой. Как бы малодушно ни звучало...
Не спорю, я хотел быть приманкой раньше… Но это было приключением, со смыслом и азартом. Здесь же чистой воды невыгодная сделка. Меня словно хочет одурачить шулер в игорном доме.
- Что ж, если вы против, то смысл мне… - начал объясняться Булавин, и тут я не выдержал:
- Не надо валить на других! Ты сам готов отдать свои мягкие кресла, игристое вино, театры и балеты в обмен на жизнь незнаки?! Говори!
Но он молчал.
Он опустил голову, отошёл от нас и, видимо, заплакал. Мне почему-то стало стыдно.
За этими разговорами мы не заметили, как Чернобог успел забрать душу беспечной странницы Гиули, оставив на траве лишь истлевший прах.
Интересно, что она почувствовала, когда уходила? То же, что чувствует обычный человек, проживший одну обыкновенную жизнь? Или нечто большее?
Она мало говорила с нами всё это время, словно чуждалась. Дикарка… Нравилось ли ей прятаться в одиночестве в стенах монастыря долгие годы? Неужели скучная жизнь и то лучше, чем смерть?..
Дождь всё не прекращается.
Яков не видел ничего из этого - он просто ворчит из-за непогоды.
Четверо мужчин сидят под брезентом и прячутся от дождя. Мы хотели спасти девушку… Но не спасли.
Красота рассеялась в этом холодном весеннем ветре.
Почему в жизни всё не так, как в книгах?
То ли огонь слабый, то ли дрова сырые…
Кстати, я перестал и думать об Элен. Она пустой звук в сравнении с тем, что произошло за последние дни.
Но ведь и с ней я повёл себя точно так же. Я малодушно отпустил её, отдал другому, потому что не нашёл в себе сил сражаться, но отчаянно гнался за безнадёжностью, упиваясь ею, наслаждаясь своим отчаянием.
Не нужна мне была Элен – я хотел трагедии…
Провожу нашего знахаря до его дома у леса в N-ском уезде. У Матюши в запасе много занятных историй.
Полная версия книги доступна здесь:
https://www.litres.ru/aleksey-lishniy/klassika-s-baraholki/