(Продолжение «Диалога во сне»)
Меня оставили в живых, если, конечно, затворничество можно назвать жизнью. Думаю, сверху решили, что самоубийство старика, не более чем, предложение моей персоны на его место. Апартаменты виллы и обслуживающий персонал предоставлены в моё пользование, но выход за ограду прилежащего парка запрещён. На следующий день появился новый визави, лет пятидесяти, очень похожий на меня, он представился Ричардом, я - в шутку - Робин Гудом. С момента знакомства, в мой разум закралась интуиция, что со стариком играл в шахматы его близнец, и, неизбежно, смерть одного повлекла за собой другого. Неужели и у меня есть таинственный брат - моё самостоятельно живущее отражение? Странно, присутствие двойника вызывает чувство потери действительности. Сознание множится, словно во сне: есть я в качестве зрителя и своенравного героя, а так же его копия, дополняющая главную роль, но без участия моей воли. Постепенно, вопросы и сомнения всё сильнее раскачивают мою реальность. Кажется, что сходишь с ума, и чтобы совсем не свихнуться, хочется зацепиться умом за какую-либо деятельность. Ха, что же я сразу не догадался: меня подталкивают к тому, что игра в шахматы это остров спасения!
- Уже вечер, самое время утонуть в роскошном кресле, понежиться у пламени камина, послушать треск горящих поленьев и продолжить неоконченную партию, - предложил мой двойник, освоившийся во второй половине дома. Он растопил камин и пододвинул кресла к шахматному столику. Мы сели, я проницательно глянул в глаза сопернику, чтобы утвердиться в его реальности и осознать, что не играю с самим собой. Отвечая неподвижным взглядом, Ричард с улыбкой вернул белого коня с a7 на b5, объясняя, что фигура была выбрана стариком для движения на край доски, лишь бы приблизить руку к пистолету. Я удивился его осведомлённости в событиях вчерашнего дня, но не стал ничего уточнять, а только кивнул на его право изменить ход. После, сомнительный визави, немного подумав и почесав нахмуренную бровь, вклинился своей центральной пешкой в диагональную линию защиты чёрных. Предыдущий гроссмейстер организовал с моей стороны ассиметричную оборону для массированного удара по левому флангу белых, из-за чего центр обороны ослабился. Атака здесь на мои ряды была предсказуема и, наверное, для её отражения имелся хитрый план. Возможно, чтобы перехватить инициативу, защищающийся готовился пожертвовать одной или двумя фигурами.
- Да, я знаю, что моя активность в центре доски спровоцирована, - сказал Ричард, - но позиция белых настолько сильна, что я готов пойти на риск, дабы узнать насколько глубока задумка чёрных. Люблю творческий подход, надолго сохраняющий интригу. Однако не обольщайся, я готов, ради интереса, совершать ошибки, но только не роковые.
- Ах, если бы точно знать, в миттельшпиле последствия каждого хода имеют вариативный взрыв, увлечённому борьбой стратегий гроссмейстеру может быть не в домёк, что соперник уже давно роет подкоп, - усмехнулся я, - для меня же роковая ошибка - продолжить игру, ибо ради победы придётся бить фигуры противника и жертвовать своими, а ведь за ними стоят люди. Какой бы великой ни была цель, я не имею право губить чью-то жизнь, даже если она кому-то в наказание. Иначе буду холодным убийцей, оправдывающим себя надеждой на всеобщее благо, хотя оно для каждого своё. Я не желаю участвовать в жертвоприношениях, помогать подлецам, скрывающимся под маской патриотизма и заботы, вести глупцов на бойню и ловить рыбу в кровавой реке безумия. Не мы творим жизнь и не нам её забирать.
- Но по-другому и не может быть, - развёл руками Ричард, - люди даже в семьях воюют друг с другом, все разные и мирятся только ради передышки или когда находят общего врага. Никогда не было и не будет надолго единой духом общности. А дети взрослым не пример, первые дружны и стремятся к общей игре лишь потому, что им не достаёт ума и осознанности. Находясь в бурном потоке ярких захлёстывающих чувств, они ещё не могут выделять самих себя и понимать, что к чему. Чьё-либо лидерство не вызывает у них зависти, дети не болеют понятиями справедливости и заслуг, не душимы тщеславием, ибо их эго пока на нуле, они лишь в мудрой власти инстинктов. Можно сказать, дети пьяны от чувства жизни, даже содранные колени и локти не имеют отрезвляющего действа, ибо они ещё не научены искусству причинять боль самим себе и - соответственно - окружающим.
- Но, разве детские слёзы и тем более жизни стоят взрослых разборок и холодных расчётов? - я, с презрением, двинул столик так, что фигуры на нём закачались.
- Осторожно! Благие порывы не всегда к добру. Многие добродушные деятели, желая помочь человечеству, не совсем понимают с кем имеют дело. А так же есть жалостливые умники, готовые одним разом освободить землю от человечества, а его - от страданий, - усмехнулся Ричард, поправляя фигуры. - Хоть и горько это признавать, но человек, не смотря на кажущуюся разумность, так и остаётся самым злостным и ненасытным хищником. Раздутая его одержимым умом гордыня готова проглотить даже солнце, да что там - вселенную, что уж говорить о конкурентах и тем более овцах. Думаю, что и Бог творит миры, жадно откусывая от Самого Себя. Возможно человеческая тяга к абсолютному блаженству и есть реликтовое чувство голода Бога, Его исконное желание съесть всего Себя, дабы насытиться сполна.
- Но что произойдёт, когда в чрево Бога вернётся вся Его безграничность? Разве тогда не схлопнется она в точку ничто? - решил я развить мысль своего визави.
- Думаю, безграничность и ничто это одно и то же, - важно заявил мой двойник, подняв вверх указательный палец правой руки, - наши мысли о Боге и мы сами, потому и возможны, что Он постоянно избегает ничто, ускользает от Своей раздавливающей абсолютности! Скорее всего, Самосознание Бога, подымающее нас к жизни - плод Его вечной пульсации, отражение непрекращающихся импульсов к Себе, а значит и от Себя. Его сознание это зеркальное соединение двух воронок собственной бездны, Он притягивает Себя к Себе и тем отталкивает, вечно противостоит, борется с Собой, представляет собственное величие и тем созидает миры, стремясь разгадать свою сущность. У спирального движения сознания внутри Бога, каким бы долгим оно не было, должен быть предел, достигая которого, всё выворачивается на изнанку и начинается заново.
- А может именно выворачивание туда-сюда и есть Его бесконечный процесс самопоглощения, когда внутренние ощущения Себя, обращаются во внешние иллюзии, мысли становятся пространством форм, а чувства - потоком времени? Разве осознание накатывающихся на Него фрагментов собственной реальности не должно разотождествлять Его с Собой, в результате чего Он засыпает и становится для Себя миром относительно устойчивого сновидения и живущими в нём героями? - очертив ладонью левой руки круг над фигурами, вопросом поддержал я Ричарда.
- Мы только можем строить догадки, - тихо констатировал, склонив голову, мой визави, а потом, вдруг, воспрянул и с ясными глазами заявил, - но, вероятно, как героям сна неизвестно, куда их ведёт мир сновидения, так и Богу неведомо, куда ведёт Его сущность, коварен ли замысел или её цели, как в рулетке, случайны, и нет смысла искать их строгую последовательность. Очевидно лишь то, что созидание это пожертвование, отсекание лишнего то глыбы возможностей, но и, тем самым, порождение новых вероятностей, передача эстафеты сильных идей. Наше творчество, в котором страдание и радость идут за руки, не более чем подражание неосознанному творчеству Бога, Его разочарованию и удивлению Собой. Бог не жалеет Себя ни в мирах, ни в героях, иначе без насилия, без плетей творческого порыва к разгадыванию, а точнее, созиданию Себя, как очередного мира, Его сожрёт собственная бездна хаоса, которая, по сути, и есть ничто. Звёзды над нами - ни что иное, как разбросанные огни, теперь дарующие жизнь, от некогда величайшего пожара, от взрыва бездны, раскидавшей бурлящий в себе хаос на острова временных гармоний. Наверное, именно дробление и остывание частей хаоса дарует его самоедствующей стихии, возможность замедленного проявления, последовательного, хотя бы временного, развития. Именно разделившись в себе, бездна обретает сознание Бога, Кого-то присутствующего во всём, но она может видеть себя лишь частично, лишь во множестве отражающих друг друга осколков, хотя в основе остаётся вечной, бесконечно собирая и разбрасывая свои малые я.
- Наслаждаясь красочной мозаикой непрестанно вращающегося калейдоскопа сознания, - завершил я мысль Ричарда.
- Да, пожалуй, - кивая, ответил он, - однако, сомневаюсь, что цвета эти Бог разделяет на плохие и хорошие. Он принимает всё, как необходимые контрасты для яркости и полноты восприятия развёртывающихся картин. Как говорил классик, дракона нельзя победить, потому что битва с ним и есть жизнь.
- Или, как смеялся известный сатир: «Чтобы избавиться от дракона, надо завести своего», - с улыбкой добавил я, постучав себе в лоб.
- Да, да и ещё раз да, - распалился Ричард, - человек не случайно одержим, его ум - чистое безумие, едва удерживаемая шизофрения, и осознание лишь обостряет чувство внутреннего раскола. И не надо сходить с ума, он и так в желаниях разбредается вне своих границ. Однако творчество или игра в шахматы - хороший способ отвлечь беснующегося дракона от страстей перебором вариантов. А после надо приучить его из множества вопросов выбирать один - всё ж лучше, чем сражаться со стаей гиен. И только тогда можно начинать думать, тихо созерцая мысленный поток, текущий в определённом направлении. Согласись, если бы те, кто считает себя властителями мира, не подчинялись правилам выбранной игры, то они давно бы сожрали друг друга и человечество в придачу. Они всё время пугают его выгодными позициями противника и шахами войн, но не собираются заводить в тупик или поедать все фигуры, ибо это все равно что поставить себе мат.
- Но хороша ли их игра? Неужели у режиссёров проблемы со вкусом? Не надоело ли зарабатывать на картинах ужасов? - возмутился я в ответ.
- Дракон тем и хорош, что он ужасен! - засмеялся мой визави. - Как ни странно, но именно страх вдохновляет человека на подвиги, на желание перемен. Чувство опасности обостряет моменты осознанности, а она, в свою очередь, может остепенить и направить разум на более-менее понятный путь, - уже спокойно добавил он.
- А нельзя ли руководить так, чтобы перемены не сопровождались кровопролитиями и разрушениями? - продолжил я свою линию. - Разве страх нельзя вызывать мнимыми или только предполагаемыми угрозами? В наш информационный век это делается легко.
- Война - необходимое спускание паров у дракона. Он не может дышать и чего-либо не поджечь, - прикуривая сигару, сказал Ричард. - Большинство людей инертно, ибо не хочет думать, хотя зависть может подвигнуть их на любые действия. Надо ли говорить о том, что такое свобода толпы? Массы не хотят напрягать себя ни совестью, ни сознательностью. Им достаточно светофора: бросил под ноги бычок или бумажку - загорелся красный свет и приложилась к спине дубинка, а в карман залез штраф; сказали по телевизору, кто враг - загорелся зелёный свет, дали в руки автомат или снаряд и убивай противника, чем больше, тем лучше, за вознаграждение.
- Ты хочешь сказать, у овец тоже есть рога? Отведённое время прижиматься и время - расталкивать друг друга! - с ухмылкой подвёл я черту услышанному.
- Совершенно верно, - весело согласился Ричард и, в качестве, салюта пустил вверх струю дыма. - Ты зря отказываешься от партии в шахматы, перед тобой борьба экзаменующих друг друга идей. Насколько каждая жизнеспособна докажут сами люди, даже если противная большинству временно возьмёт верх. К тому же массам все равно в каких условиях жить, рано или поздно они им надоедают и будут очередные стихийные перевороты в желании чего-то нового.
- Сомневаюсь в их стихийности. Думаю, уже как три столетия отлажена банковская система влияния и управления государствами, этими загонами по национальному признаку, в которых господа судят и одаривают своих рабов. Теперь все революции и войны, являющиеся на самом деле хозяйским переделом, тщательно планируются и организовываются, как наша игра на этой вилле, - сказал я, подозрительно всматриваясь в глаза развешанных по стенам старинных портретов.
- Ну раз так, ты же понимаешь, что никто из нас не выйдет отсюда живым, - холодно и тихо сказал Ричард, бросив недокуренную сигару в камин, а потом шёпотом добавил, - предлагаю максимально растянуть игру, ведь её время нам никто не ограничивает; не спешить с разменом фигур, тормозя принцип: «убиваешь ты - убивают тебя»; искать смысл не в победе, а позиционной борьбе, в ней, собственно, и состоит мудрость жизни, выраженная девизом: «целью является путь».
- Да, единственным победителем может быть только смерть, но и она - роковая иллюзия верящих в скоротечность жизни, обрекающая многих из них на суету и неуёмную алчность, - согласился я с визави и тут же спросил себя и его, - А если перед нами целая вечность, пусть и сменяющихся ролей, то куда и зачем спешить? Может ли тогда нам кто-то или что-то препятствовать? - Когда я встретился глазами с Анубисом, то добавил, - Нас никому не победить, если только сами не пожелаем отдать себя в рабство, ибо смерть - всего лишь дверь, чёрный ход для сознания.
- Ты сейчас натолкнул меня на разгадку метафоры Малевича, на то, что он хотел сказать своим «Чёрным квадратом»! - глядя сквозь клетки шахматного поля, воскликнул Ричард. - Ему удалось в максимально символичной форме уловить скрытую Основу всего. Он не случайно на выставке авангардистов повесил свой шедевр в угол, как икону, это было не актом его гордыни, а ключом к восприятию исключительного символа, стоящего на пределе слов, форм, цвета, мыслей и осознания.
- Ну да, - я активно подключился к теме, - не зря же он был сильно увлечён древнекитайской философией цвета и формы, в которой скрытая сущность неба означалась чёрным кругом, а проявление небесного - синим - цветом воды, дающей жизнь; сущность же земли изображалась красным квадратом, цветом плавильного огня, а её поверхность - жёлтым - цветом глины, формирующей ландшафт. И что же делает гений Малевича в свете этой философии? Он обрамляет чёрный сущностный цвет неба белым квадратом - зеркалом земного сознания! У Козимира есть и другой шедевр - «Белый квадрат», плывущий по белому фону полотна, символизирующий процесс осознания сознания, зеркала в зеркале, где, по заявлению художника, он почти совсем ушёл от формы.
- Вот-вот, - Ричард радостно уловил направление мысли, - как бездне осознать самоё себя, если не ограничить себя какими-либо формами, если не очертить тонущее в беспредельности сознание? Наши жизни - и есть спасение бездны от самой себя, мы - рамки её самосознания, а мироздание - не более чем айсберг, оформившийся в безграничном океане, плывущий мир сна. Ай да умница, Малевич! - хлопнул в ладоши мой собеседник, - Традиционно, икона символизирует ковчег спасения. Примечательно, что обратная перспектива изображений в иконах означает то, что не молящийся обращается к Богу, а Бог - к нему. «Чёрный квадрат» указывает на бездну, смотрящую из окна сознания на нас и окружающий мир, как на своё отражение. Мы замыкаем круг её осознания себя, так же как сны неизбежно подтверждают бытие сновидца, его участие в ночном маскараде. Разве была бы собой или кем-то погрузившаяся в собственный мрак бездна, если бы не возникающие в ней миры сновидений с живущими в них героями?
- Да, часто спрашиваю себя: возможно ли, чтобы было хоть что-то, если бы я не родился? Понимаю, что даже не будет и пустоты без отстранённости от неё. Хотя она, в любом случае, отказывает себе в праве быть. Как может вечное стать чем-то временным или время - вечностью? А может я никогда не умирал, может конечное это сменяющиеся формы вечного? И знаешь, удивительна сама способность задавать такие вопросы, словно библиотекарь слева, порывшись в картотеке, заходит с карточками по искомой теме в библиотеку справа и приставляет лестницу к бесконечным рядам ответов.
- Вот тебе та же библиотека, - Ричард кивнул на шахматный столик, - хоть она и ограничена шестьдесят четырьмя клетками, но как только фигуры приходят в движение, начинается бесконечное возрастание вариантов, будто вечность решила поиграть с собой. Пока будешь думать над ответным ходом, приготовлю ка я чай. Пусть наша игра станет подобна искусству чаепития - когда наливаешь свежезаваренный чай из пахучих трав в чашу без ручки, охватываешь её тёплый край пальцами обеих рук и подносишь к губам, делаешь осознанный глоток, тогда левое и правое разума становятся одним, а прошлое и будущее тонут в настоящем, ты воспринимаешь, будто трепетно берёшь всё двумя руками и на ладонях сознания в любой вещи открывается весь мир, тебе шепчут отовсюду его голоса и, как птица, возносится твоя воля, так высоко, откуда не видно горизонта и даже звёзд под тобой, возникает чувство, что ты вернулся домой, в котором открыты для мира все окна и двери, где ты не гость и не хозяин, а просто - кокон света, из которого бабочками вылетают чувства, садятся на цветы жизни, качаются, перелетают, выгорают на солнце осознания и падают, а над ними кружатся другие в поиске новых благоуханий, приходит понимание, что ты никогда и не выходил из дома, просто засмотрелся в одно из окон, потерялся в открывающихся видах, заснул в грёзах и миражах, зарылся в страданиях и радостях путешественника, стал себе героем, взял на себя роль, построил корабль смысла и спустил его на воды судьбы, разделился на капитана, боцмана и матроса, наполнил трюм бочками вдохновений и отправился к тайне, скрытой горизонтом, в долгий путь домой, в кругосветное бегство от Себя, - мой визави, закончив витиеватую речь, встал и скрылся за дверью.