Что вы думаете о водителе автобуса, на котором едете?
Если задать вам такой вопрос, то вы, скорее всего, посмотрите с недоумением на спрашивающего, а потом ответите, что вообще ничего о нём не думаете. С какой вообще стати вы должны что-то думать об этом неизвестном вам человеке? Вы влезаете в переполненный автобус через дверь в середине салона, протискиваетесь через столпившихся у дверей пассажиров, о которых, по большому счёту, тоже ничего не думаете, если они одеты обычно и ведут себя прилично, оплачиваете проезд, садитесь на свободное место, если есть, или цепляетесь за какой-нибудь поручень и едете, скажем, на работу. Езда в автобусе на работу и с работы для вас обычная неизбежная рутина, которая хоть и является частью вашей жизни, но никак на вашу жизнь не влияет.
Вы – хороший человек (большинству людей хочется считать себе хорошими, и вы тоже имеете право так думать, почему бы и нет?), вы много добились в своей жизни, много в жизни достигли своими собственными усилиями, потому что всегда старались поступать мудро и правильно. И в результате всей вашей предыдущей жизни у вас сложилось убеждение, что вы живёте сообразно своей собственной воле. Вы сами хозяин своей судьбы. Вы сами планируете свою жизнь, сами ставите себе цели, сами выбираете способы их достижения. А если кто-то не может так и просто прозябает, покорно склонив голову набок и сложив лапки, то он сам виноват, что не смог никуда пробиться. Но это, в конце концов, его собственное дело, а вдруг это ему даже нравится? На то человеку и дана свобода воли, чтобы он устраивал свою жизнь в соответствии со своими идеалами и мечтами. В переполненном автобусе много людей, среди них много людей достойных, положительных, живущих в соответствии со своими идеалами и мечтами. Многие из них никогда даже о таком не задумываются, но многие считают, что живут так, что могут сами управлять своей жизнью.
И вдруг: бац! Ба-а-а-а-а-ц!
Водитель вашего автобуса, тот самый, на которого вы даже и не обратили внимания при посадке, внезапно врезался в огромный грузовик, движущийся во встречном направлении.
Как же такое могло случиться? Почему? Может у него случился инфаркт или инсульт, и он потерял сознание? Может быть, он был пьян и решил немного полихачить? Может быть, он до ухода на работу успел повздорить со своей женой, так и не смог успокоиться и перепутал педали? А может быть, он совсем не причём, а виноват механик автопарка, не обнаруживший и не устранивший неисправность тормозов или рулевого управления? А может быть, наоборот, виноват водитель грузовика? Возможных причин множество и все они вне вашего контроля.
Вы можете даже не успеть задать себе все эти вопросы и, уж тем более, получить на них ответы. Вот и выходит, что независимо от того, хороший вы или плохой человек, умный или глупый, поступали ли вы в своей жизни правильно или нет, вы всё равно зависите от других людей, которые, скорее всего, даже не подозревают о вашем существовании и которым в любом случае нет до вас никакого дела. Так же, как булгаковская Аннушка, разлившая масло на переходе через трамвайные пути и думать не думала о том, что из-за этого какому-то совершенно ей незнакомому человеку отрежет голову. И не обязательно, что эти люди – водители автобуса. Они могут быть кем угодно: врачом в больнице, пьяным хулиганом из соседнего подъезда, стрелочником, маленьким или даже самым крупным руководителем. И считайте, что вам повезло, если непредсказуемые и незакономерные последствия окажутся не настолько фатальными.
Я как раз и собирался рассказать об одном таком случае. Сейчас, по прошествии нескольких десятков лет, этот случай кажется забавным, но в тот момент, когда он произошёл, никому так не казалось.
В голливудских фильмах есть такой персонаж: «безумный профессор», проводящий самые ужасающе-смелые эксперименты. Вспомните Франкенштейна, сотворившего зомби-монстра. Или доктора Моро. Или доктора Эмметта Брауна из киноэпопеи «Назад в будущее». У нас в кино и в литературе тоже иногда появляется такой персонаж. Вспомните хотя бы булгаковского профессора Преображенского и безумный эксперимент, который он проделал с бедной собачкой. Смотреть на такого «безумного профессора» с безопасного удаления довольно забавно. А вот попасть в сферу его влияния на практике – упаси боже.
Вот я и вся моя студенческая группа на первом курсе института попали в зависимость от одного такого профессора. Он читал нашему потоку лекции по неорганической химии. Фамилия у него была Пучинский, а звали его Николай Иванович (но это не точно, столько лет прошло, а всех профессоров и не упомнишь). Но только он никаких безумных экспериментов не совершал, хотя и выглядел на фоне других профессоров довольно примечательно: коренастый, с взлохмаченной шевелюрой, прикрывающей намечающуюся лысину, с блестящими, рыскающими по сторонам глазками, вечно в одном и том же чёрном костюме, помнившем, наверное, ещё времена защиты Пучинским кандидатской диссертации, а, может быть, даже дипломной работы. Личностью он был одиозной, о нём среди студентов ходили самые невероятные слухи. Но могу смело утверждать, что слухи эти были не лишены оснований, в чём сам я имел возможность убедиться.
Дело в том, что у профессора Пучинского было две хорошо известных студентам и всему профессорско-преподавательскому составу слабости. Впрочем, слабости эти свойственны практически всем мужчинам, по крайней мере, в нашем государстве. Это тяга к алкогольсодержащим жидкостям и повышенное внимание к женскому полу.(Знаю, знаю, в современном мире ситуация несколько изменилась под тлетворным влиянием ложных либеральных ценностей, навязываемых нам извне, и всё уже не так однозначно, по крайней мере, в той части, что касается женщин, но в дни моей студенческой молодости, то есть, в восьмидесятые годы прошлого столетия, было именно так – мужчины любили выпить, а как выпьют, естественно, интересоваться женщинами). Но у профессора Пучинского обе эти слабости были сильно гипертрофированы. Во-первых, он практически никогда не бывал трезвым, а пребывал исключительно в одном из двух агрегатных состояний, проще говоря, был либо сильно пьяным, либо с сильного похмелья. А во-вторых, он очень любил, грубо говоря, пялиться на всякие прелести, которыми природа наделила представительниц того самого женского пола, о котором я уже упоминал ранее. Особенно, если эти прелести не были до конца скрыты от мужских глаз одеждой. Причём открытые для обзора в постоянном режиме лица и ладони девушек и женщин Пучинского не интересовали от слова «совсем», но зато грудь и ножки настолько привораживали профессора, что он с трудом мог оторвать от них взгляд. И многие студентки умело и с выгодой для себя этим пользовались, но к этой теме мы ещё вернёмся. А для начала поговорим о пристрастии профессора к алкоголю.
В аудиторию профессор приходил, слегка покачиваясь из стороны в сторону, и, мотая при этом головой, велел студентам садиться, отмахиваясь от них левой рукой совсем как от назойливой мухи, после чего записывал мелом на грифельной доске тему сегодняшней лекции. И хотя он был по профессии химиком, подчерк у него был совсем как у врача, который выписывает вам рецепт. Поэтому далеко не все студенты могли разобрать, что написано на доске. С устной речью по утрам у профессора дело обстояло ничуть не лучше, и не всем удавалось разобрать его бормотание.
Написав на доске и пробормотав негромко название лекции, профессор Пучинский поднимал вверх указательный палец правой руки и как о научно-обоснованном факте произносил:
– Сегодня нам могут потребоваться реактивы.
Сказав это, профессор стремительным шагом направлялся в лаборантскую, находившуюся прямо позади преподавательского стола и захлопывал за собой дверь. Те из первокурсников, кто по какой-то причине ещё не слышал о слабостях профессора Пучинского, застывали от недоумения. Зато те, кто был в курсе его пристрастий, широко раскрыв рот, со снисходительной улыбкой щёлкали себя двумя пальцами по шее, отчего раздавался звук, характерный для пробки, решительной рукой официанта вытаскиваемой из бутылки.
Через несколько минут профессор Пучинский нетвёрдой, но бодрой и энергичной походкой становился за свою трибуну и вполне членораздельно читал свою лекцию. Некоторые, но не я, даже умудрялись кое-что записать, из сказанного профессором. Мне же, как правило, удавалось записать только дату лекции и её название, да и то, списав из конспекта моей соседки-отличницы.
Короче говоря, все в институте знали, что профессор Пучинский законченный алкоголик, но, как часто бывает у нашего доброго народа, относились к этой его слабости очень снисходительно. Возможно, учитывая прежние научные достижения профессора, никто из ректората не счёл возможным сделать ему формальное замечание по административной линии или хотя бы просто поговорить с ним по-дружески, мол, бросай пить, Николай Иванович, мол, нехорошо это, пить на рабочем месте.
Студенты же между собой подтрунивали над профессором, считая, впрочем, его пристрастие скорее забавным. На лекциях профессора Пучинского можно было делать что угодно, например, листать журналы, кадриться с девчонками или играть в морской бой с парнями. Единственным неудобством во всём этом было то, что перед сессией приходилось идти в читальный зал и самостоятельно перелопачивать учебник неорганической химии, ведь в своих конспектах, кроме числа и названия лекции ничего не было записано. Зато по названию лекции, записанному в конспекте, можно было найти соответствующую главу в учебнике.
Лабораторных занятий и семинаров профессор не вел. Этим занималась доцент Милашкина. Она была довольно молодой и доброй женщиной, и самое главное, непьющей. Ну, не то, чтобы вообще непьющей, такого явления, сами знаете, у нас практически не встречается, а просто пьющей как все, то есть, по праздникам. А вот экзамены они принимали на пару, и тут уж к кому попадёшь. У Милашкиной все всегда в зависимости от уровня знаний химии получали пятёрки и четвёрки, а вот у Пучинского диапазон оценок был в два раза шире: от двойки до пятёрки, в зависимости от пола, сдающего экзамен, и от того, в каком агрегатном состоянии находился профессор в момент экзамена. У девушек всегда был шанс получить у профессора как минимум четвёрку. Потому что у девушек было что продемонстрировать профессору. Для этого девушке нужно было лишь, если у неё бюст от природы большой, надеть кофточку в обтяжку, а если бюст маленький – кофточку с глубоким декольте. Правда в этом случае требовалось ещё, как бы вчитываясь в экзаменационный билет, чуть-чуть наклониться в сторону профессора, чтобы ему было видна в вырезе заветная ложбинка. Но самое главное, это было надеть самую короткую мини-юбку, которую только удавалось купить, сшить или одолжить у подруги. Вообще-то, в те годы, когда я учился на первом курсе, мини-юбки стали уже выходить из моды, а на их место пришли макси. Но девушке в модной макси-юбке ловить на экзамене у профессора Пучинского было нечего. Тут даже бюст не помогал.
Поэтому наши девушки на экзамен по химии всегда надевали мини-юбку. Она работала безотказно. Причём, не важно было, какие у девушки ноги: обычные или длинные, как у фотомодели, худые или, наоборот, толстые, ровные или кривые. Ключевую роль играла только мини-юбка. Между ней и полученной оценкой существовала прямо пропорциональная зависимость: чем выше подол юбки, тем выше оценка.
Кроме того, у девушек в арсенале была ещё одна хитрая уловка. Дело в том, что профессор Пучинский терпеть не мог бумажных шпаргалок, не важно, скручены ли они в трубочку или сложены в гармошку. Вид бумажной шпоры действовал на него как красная тряпка на быка. Зато к формулам, написанным прямо на голых ляжках, профессор относился не только с пониманием, но и с воодушевлением. Студенкам нужно было лишь плавно потянуть подол мини-юбки вверх, и списать нужные формулы с ноги на экзаменационный лист. А чем выше находилась нужная формула, тем выше студентка задирала подол, и тем больше у неё было шансов получить отличную оценку. Ведь профессор, безусловно, видел все эти уловки, но ничего против шпаргалок на женских ножках не имел, скорее, наоборот.
Парням же оставалось, либо пытаться попасть к доценту Милашкиной, либо зазубривать весь курс неорганической химии наизусть, но в последнем случае пятёрка им всё равно не светила.
Узнав от студентов старших курсов, как обычно проходят экзамены по химии, мы, первокурсники, ещё до начала экзамена договаривались, кто и в каком порядке пойдёт отвечать. Девушки достаточно охотно ловили удачу у профессора Пучинского, а парни старались подгадать свою очередь, чтобы попасть отвечать доценту Милашкиной.
Ну, а, чтобы уж совсем подстраховаться от возможных двоек, мы скидывались и покупали профессору бутылку коньяку под видом невинного подарка в благодарность за науку.
– Ну, что вы, что вы… Не стоило беспокоиться, – говорил профессор, забирал свёрток с бутылкой и уходил в лаборантскую. А вернувшись оттуда через несколько минут и сияющим от воодушевления лицом, садился за свой стол и ждал минут пятнадцать-двадцать, бросая пытливый взгляд учёного на девичьи ляжки, исписанные формулами, как будто татуировками.
Именно так наша группа и сдала первый экзамен по химии в зимнюю сессию. Несмотря на то, что было совсем не жарко, девушки были все в мини-юбках и босоножках, а стало быть, без чулок. Мини-юбки и коньяк сделали своё дело. Было пять пятёрок, восемь четвёрок, а остальное – тройки. Никаких двоек.
На такой же исход наша группа надеялась, когда наступила весенняя сессия, и мы должны были вновь сдавать экзамен по неорганической химии, на этот раз, слава Богу, последний. Мы заранее скинулись на коньяк и прямо к открытию ликёро-водочного магазина направили за ним своего гонца. Экзамен начинался в двенадцать, а магазин был недалеко, так что у гонца было достаточно времени, чтобы успеть отстоять очередь и вернуться в институт.
Ровно в двенадцать ноль шесть пришёл профессор Пучинский. Вид у него был какой-то особо угрюмый, свидетельствуя о том, что вчера у него был тяжёлый день, а сегодня с утра нечем было похмелиться. Профессор угрюмо осмотрел стоящих за дверью студентов и распахнул дверь аудитории пошире.
– Надо же, какая у вас сегодня большая группа! Видно мне придётся здесь с вами сидеть допоздна, ведь Людмилы Михайловны сегодня на экзамене не будет, – произнёс он с тоской в голосе, – Первые восемь человека, заходите, берите билеты и готовьтесь отвечать. Потом, чтобы не терять времени, как один выходит, другой тут же входит. И чтоб никаких шпаргалок на экзамене!
Мы, хорошисты и троечники стали легонько подталкивать наших отличниц, чтобы они шли отвечать первыми. В конце концов, у них было больше шансов, чем у остальных. Во-первых, они хорошо знали химию, а во-вторых, на их ляжках под подолом мини-юбки прятались самые подробные конспекты. А что ещё оставалось нам, хорошистам и троечникам делать, ведь наш гонец почему-то ещё не вернулся.
Прошло полчаса. На душе у меня было тревожно, а из моей головы улетучились последние остатки знаний. Думаю, и у остальных, стоящих в коридоре, было точно так же. Ведь наш гонец всё не возвращался.
Наконец, открылась дверь экзаменационной аудитории, и оттуда вышла одна из наших лучших студенток, сдавшая все экзамены в зимнюю сессию и первые три экзамена в летнюю на отлично. Она смотрела куда-то в конец коридора, а на её лице проступили багровые пятна, будто кто-то приложил к её щекам варёную свёклу.
– Ну, как? – спросили мы у неё.
– Двойка…– тихо произнесла девушка, словно стесняясь произносить это неприятное и непривычное для неё слово.
Это было как гром среди ясного неба. Уж кто-кто, а она никак не должна была получить двойку!
В течении следующих сорока минут из аудитории вышли ещё семь человек. Среди них были только отличники и хорошисты. Но полученные оценки у всех них были одинаковые – двойки. Причем большинство из них были девушки, которые, следуя проверенным рекомендациям студенток старших курсов, надели свои самые короткие мини-юбки и, как и было рекомендовано, сдвигали подол вверх. Но на этот раз это волшебное средство не действовало. Профессор видел всё, что ему демонстрировали, но только взгляд у него был не любознательный, а осуждающий. Впрочем, и парням в брюках повезло не больше.
Среди студентов, оставшихся в коридоре, началась паника. Оно и понятно: если уж ни один из отличников не смог получить больше двойки, то на что же было надеяться прочим студентам? Надеяться можно было только на чудо.
Мы решили отправить старосту в деканат или на кафедру химии, объяснить ситуацию и попросить прислать на помощь профессору Пучинскому (а на самом деле – студентам нашей группы) любого из преподавателей, имеющего право принимать экзамен по химии.
Старосте повезло: только он вбежал на кафедру химии, как там появилась доцент Милашкина, вернувшаяся от заведующего учебной частью. Староста взмолился о помощи, а поскольку Людмила Михайловна была женщиной доброй, она тут же последовала за старостой в аудиторию, в которой происходила безжалостная расправа.
К моменту её прихода профессор Пучинский уже закончил слушать свою очередную жертву и даже успел занести авторучку над зачёткой, чтобы проставить очередную пару, но, увидев Милашкину, вздохнул с облегчением.
– Людмила Михайловна, как хорошо, что вы уже освободились. А то я даже на минутку не мог выйти из аудитории, чтобы они не начали списывать, – сказал профессор, встал из-за своего стола, вышел из аудитории, оглядел студентов, столпившихся за дверью, неодобрительно покачал головой и с обреченным видом двинулся в сторону мужского туалета.
«Вот он сейчас вернётся из туалета, и продолжит ставить двойки, а это значит пересдача и потеря стипендии» – подумал я.
И тут в конце коридора появился наш гонец, весело размахивающий свёртком, в котором под оберточной бумагой угадывалась бутылка коньяку.
– Тебя только за смертью посылать! Где тебя носило? Принёс? – спросил староста.
– А как же. Армянский коньяк, три звёздочки, – ответил гонец, слегка покачиваясь.
– Тебе же давали деньги на пять звёздочек!
– На пять у меня денег не хватило, – ответил гонец, – я там в магазине Сашку Лукьянова встретил и Витьку Чупурного. Пришлось скинуться по рублю. Не мог же я с корешами хотя бы чуток не выпить за встречу.
Логичное оправдание. Сашка и Витька раньше учились на нашем потоке, но после первой сессии их отчислили за академическую неуспеваемость.
Староста хотел было высказать гонцу всё, что он думает о нём, о Сашке, о Витьке и вообще, обо всех выпивохах, но решил не терять драгоценного времени.
– Дуй сейчас же в мужской туалет, профессор там. Самое подходящее место для вручения презента. Скажешь, мол, так и так, это вам подарок от студентов группы И-02-14, благодарных за полученные знания.
На всякий случай староста коленом придал гонцу первоначальный импульс, чтобы ускорить его движение. Тот быстрой, хотя и не очень уверенной походкой поспешил в туалет.
Минуты через две гонец вышел оттуда и помахал нам ручкой, мол всё в ажуре, можно расслабиться. А ещё минут через пять из туалета вышел профессор Пучинский и бодрой походкой направился в экзаменационную аудиторию.
В дальнейшем экзамен пошёл так, как это обычно и бывало.
Доцент Милашкина успела опросить девять человек и выставить пять четвёрок и четыре пятёрки. А из студентов, попавших к профессору Пучинскому после его возвращения, три парня, включая меня, получили тройки, две девушки – четвёрки, ещё две девушки, те что были в самых коротких юбках – пятёрки, и, наконец, одну пятёрку получил парень. Не сложно догадаться, что это был тот самый гонец, который пошёл сдавать последним. Возможно, профессор угадал в нём родственную душу.
Вот так и вышло, что первые стали последними, а последние – первыми. Те, кто добросовестно занимался в течение всего семестра, посещал все лекции и семинары, вызубрил наизусть конспекты и учебник по химии, получили двойки, а те, кто-учился шаляй-валяй – положительные оценки.
А вы говорите, что человек сам хозяин своей судьбы… Как бы не так!