Глава 33. Символ юности и бессмертия
– Господин суннэй-тойон, сколько же нас в этом дворе держать будут? Ноги уже не стоят.
– Терпите. Не я вас держу, забыли, чей это двор? Отвыкли ногами ходить? А дома, наверно, на лошадь и не садились?
– Не только дома, господин суннэй-тойон, мы от Твери до самого Итиля пешком пробежали.
– Ну вот, значит, терпеть обучены. Сам хан Тармаширин смотреть нас будет. Морды веселей, акбаши!
– Братцы, подушки выносят…
– Всем смирно стоять, головы опустить! Владелец улуса Чагатая Ала-ад-дин Тармаширин-хан!
– Чего я только не видал в своём улусе, а таких ярких кыштымов встречать не приходилось. Кто же разукрасил перья этим белым фазанам?
– Могущественный Ала-ад-дин Тармаширин-хан, я, суннэй-тойон Сыбай по велению Султана Гийас ад-Дин Мухаммеда хана Узбека привёл сотню урусов, чтобы отправить через ваши владения в подарок Великому кагану. Султан Гийас ад-дин Мухаммед велел передать вашей светлости письмо.
– Подай. Ну-ка, что мне пишет мой родственник? А-а, хорошо пишет правоверный, волею Аллаха Орду свою укрепляет и обогащает. Рад за него. Обратно поедешь, сотник, дам тебе письмо для Султана Гийас ад-дин Мухаммеда.
– Слушаюсь, Ала-ад-дин Тармаширин-хан!
– Расскажи, как доехал, много ли людей лишился в пути?
– Из Тверской земли взяли сто одного. Я принял в Сарае девяносто семь. Троих потерял на переходе через Устюрт, и ещё семь дея не дошли. Готов принять наказание.
– Не робей, сотник, ты достоин награды за то, что довёл этих белокожих от самого Сарая. Урусы телом слабы, к седлу непривычны, к плохой еде неспособны. Казначей, выдай этому тойону достойную сумму, да прикажи, чтобы отдали доброго коня из моего табуна, и пайцзу к нему на личное владение. Чэрби, подбери знающего командира для сотни и опытного проводника, чтобы знал путь во владения кагана. Прикажи отыскать в моей Бухаре полтора десятка таких же белоголовых красавцев, пусть пошьют им такую же одежду. И дай указание, чтобы за счёт казны на всю сотню выдавали хорошую пищу и всё, что нужно будет. Сотник, тебя сменю, поедешь обратно с попутным караваном. Пока ищем тебе замену, прими пополнение, распредели, сделай всё как надо. Им далеко идти, многое может случиться, а кагану неполную сотню дарить некрасиво.
– Слушаюсь, Ала-ад-дин Тармаширин-хан!
– А ты уже знаешь, что теперь в Ханбалыке одиннадцатый каган?
– Не знаю… Как же случилось?..
– Как случилось, нам неизвестно. Каган Есун-Тэмур неожиданно умер от неизвестной болезни. Теперь наш каган – сын Есун-Тэмура Араджабиг*1.
– Но он же…
– Да, ему восемь лет. При нём большие нойоны. Нам отсюда не видно, что делается в Ханбалыке. Пусть молодой император здравствует и руководит мудро!
– Пусть здравствует!
– А сотня пока у меня побудет. Подождём немного, посмотрим, какие вести будут. Понял? Ну, всё, уводи этих белобрысых, в глазах от них рябит. Остальных смотреть не стану.
– Ах, други, тоска в этом хуаране! Да лучше бы на вельблудах по пустыне качаться, чем в стенах сидеть.
– Тебе, Веселин, всё не так. Не гонят никуда, делать ничего не заставляют, так отдыхай и радуйся. Чего ещё надо?
– Отпустили бы, я бы в город сходил.
– Мало тебе рубцов на спине за прошлый раз, снова по девкам нацеливаешься?
– Зачем сразу по девкам, просто посмотреть. Там такой город – всем городам город! Дворцы, мечети – красота! А на рынках товары невиданные. Я бы с утра до вечера ходил и смотрел только, даже без еды согласен.
– Выкинь из головы, неугомонный. Сотник не пустит, у него к тебе доверия нет. А я бы никуда не пошёл, а хоть сколько тут лежал бы в тени и вечернюю еду ждал.
– Скучный ты человек, Лютой. Зачем в войско шёл, если ничего не интересно?
– А я и не шёл, меня силой взяли, вон, Злобыня видел. Слышь, Злобыня, пойдём, скажу чего.
– Чего тебе?
– Пойдём вон туда, покажу что-то.
– Ну, что здесь?
– Смотри, лаз через стену. Видишь, ступеньки выбиты – вот сюда ногой и сюда, а там для рук. Перелезть можно.
– Ты же говорил, что никуда не хочешь.
– Там сад, персики! Я поднимался, смотрел. Давай слазим, нарвём, хоть поедим вдоволь!
– Не, Лютой, я на такое не согласен. Не надо мне тех персиков.
– Ну чего будет-то? Туда и обратно… Ну, ладно, покарауль тут, чтобы никого не было, я сам слажу по-быстрому. Просто стой и всё. Если что, скажешь… скажешь, что первые звёзды увидеть хочешь. Жди, скоро персики вкушать будешь. Я вот, мешок взял. Жди.
– Сю-юн! В ряд становись! Ровно стоять, сюда смотреть! Вот этот кыштым четвёртого десятка пойман в соседнем саду за воровством. По ясе за воровство…
– Господин суннэй-тойон! Господин суннэй тойон, я не сам! Я не сам туда полез, меня послали.
– Кто послал?
– Да… э… да Злобыня меня заставил. Говорит, принеси мне персиков! А я его с самого начала боюсь… Не убивайте меня, господин суннэй-тойон!
– Кыштым Злобын, бегом сюда! Заставлял его лезть в сад? Что молчишь?
– Уважаемый господин тойон, прошу, не наказывай этих юношей. Мне не жалко плодов моего сада. Персик – символ юности и бессмертия. Этим белоголовым в наше нелёгкое время бессмертие ох как пригодится. Пошли несколько человек, чтобы нарвали для всех. Пусть кушают на здоровье!
– Не наказывать не могу. Но из уважения к вашей седой бороде наказание уменьшу – по десять палок каждому! Позовите палача хуарана. Десятник пятого, пошли своих за персиками. Да не жадничайте там, оставьте доброму человеку. И ветки не ломайте! Эй, ты, Лютой, в ноги старику падай, он жизнь тебе выпросил.
– Сю-юн, ровно стоять! Нам пришло пополнение. Эй, вы, становитесь напротив. Ровно стоять, прямо смотреть! Волей Ала-ад-дин Тармаширин-хана вы будете служить в этой сотне со своими земляками. Десятники, у кого не хватает людей, отберите себе по нраву. Обвыкнутся, приведём к присяге.
– Господин суннэй-тойон, по десяткам разобрали, сколько нужно. Ещё девять осталось.
– Хорошо, будет у нас одиннадцатый десяток. Кыштым Злобын, подойди! Назначаю тебя арбанаем.
– Меня?.. Слушаюсь, господин суннэй-тойон!
– Перечить хотел? Принимай этих девять. Можешь из четвёртого взять человека, чтобы помогал справиться с незнающими порядка. Хоть дружка своего бери.
– …Эй, Веселин, пойдёшь со мной в другой десяток?
– Пойду, господин арбанай Злобыня, с удовольствием!
– Яхши, Злобын, выбор твой одобряю. С этим Веселином беспокойно, зато не предаст. Спуску новым не давай, учи всему, чему тебя учили. Веди в хуаран, размещай.
– Ну, что, славяне, привели вас боги в татарское войско, и пусть вам будет этот путь белым*2. Так вышло, что нам теперь жизнь рядом шагать и друг другу помогать. Я ваш десятник, по-татарски арбанай, зовут Злобыня. Мой помощник Веселин, если меня не будет, его слушать, ясно? Рассказывайте о себе, как в эти земли попали, откуда родом, чем в Бухаре занимались. Ну, что молчите? Вот ты, говори.
– Первуша я. Из костромских земель.
– Сладко ли жилось на бухарских арбузах?
– Я в лавке работник, где коврами торгуют – пока все ковры с утра до солнца развесишь, ноги не держат. А вечером снимать, а если запылятся, выбить прежде, чем сворачивать. Если ковёр грязный утром, хозяин палкой лупит. А есть мало давал, жадный. Может, в войске легче будет.
– Ха-ха-ха! Как поедем, так сразу и полегчает, особенно когда пустыня начнётся.
– Да не пугай ты новеньких, Веселин, они и так испуганы. Ну, кто следующий?
– Из Кашинского княжества*3 я. Подсобным на строительстве работал – глину месил, подносил, леса строил.
– Так мы земляки – я из Твери. Зовут как?
– Ратко.
– А я тоже глину месил, только для гончаров. Руки видишь какие, и ноги не слабые – целыми днями то в большой бадье ногами месишь, то в малой – пальцами.
– О, такие нам нужны, правда, Злобыня? Если кого удавить надо будет, тебя позовём.
– Да кончай ты, Веселин! Зовут-то тебя как, глиномес?
– Орликом кличут. Я тоже, считай, твой земляк – из Торжка*4.
– Ты кто?
– Фотий.
– Откуда?
– Из Галича. Не хочу я здесь…
– Сладко в неволе жилось, что воином стать не желаешь?
– Хорошо. В саду у богатого татарина лучше и вкуснее, и мягче спать, чем в этом вашем хуаране.
– Ну, придётся привыкнуть. Не всё коту сметана, надо и мышей ловить. Не вздумай ослушаться, у нас не прощают.
– А я Гачай*5.
– Откуда пригнали?
– С Руси. Семнадцать годов назад.
– Ври, тебе сколько лет-то?
– Семнадцать и есть. Меня мамка в пути родила.
– А чего имя такое?
– Я веру покорности Аллаху принял, как все славные люди улуса. И никто мне не запретит!
– Никто запрещать и не собирается. Так ты по-татарски лопочешь?
– Лучше, чем по-русски.
– Это нам полезно, правда, Веселин? А мать одна в Бухаре осталась?
– Померла уже матушка.
– Ясно. Служи, Гачай. Ну, давай, следующий, говори.
– Твердятой зовут. С киевских земель пригнан. Здесь тесто месил на пекарне.
– Каково жилось?
– Неплохо. Пешекче*6 добрый, разрешал ломаные или горелые лепёшки есть.
– Моё имя Хотен*7. Тоже из киевских, но его, Твердяту этого не знаю. Под Бухарою арыки чистил у хозяина на полях. Наломал спину, готов хоть куда, лишь бы не с мотыгой.
– А я Ермий. Мы вот, с Проклом из Дмитрова града.
– Да вы крепки, молодцы. Где работали, каково жилось?
– Саман*8 делали. Тяжкий труд. А хуже того, надсмотрщики звери, отдохнуть не дают с рассвета до ночи. Во, видишь рубцы – бьют, чуть что, нещадно. А кормят неплохо, не голодали.
– Здесь тоже не забалуешь.
– Веселин, опять ты… Ну, а ты откуда, Прокл*9?
– Какая разница? Православный и весь сказ.
– Так ты не в обиде, что тебя в войско взяли?
– На Господа не обижаются, куда направил, туда и пойду, главу грешную склонив.
– Ладно, познакомились. На службе главное – ясу не нарушать. Без моего позволения или команды сотника ничего не делать, никуда не уходить. И все команды выполнять немедля, ничего не говоря. Занимайте себе места друг подле друга. Здесь пока жить будем.
– Злобыня, заметь, они все, похоже, с лошадьми не сильно знакомы.
– Верно подметил, Веселин. Ну-ка, кто на лошади целый день не спешиваясь ездил? Никто?
– Зачем обижаешь, арбанай? Я могу хоть три дня ехать! Я с девяти лет табун пасу, за лошадьми ухаживаю, седлаю-расседлываю, всё делаю. Люблю лошадок! Хочу в дальний поход верхом!
– Гачай, ты нам хорошим помощником будешь! Пособишь учить неумелых с лошадьми управляться?
– Конечно, арбанай. Как не помочь, мы все теперь воины, надо, чтобы все ездить умели.
– Эй, Гачай, ты виду не показывай, что по-татарски кумекаешь, ладно? Будем знать, что нам знать не положено.
– Яхши, Веселин. Я понял.
– Господин арбанай, а можно спросить, нас в Бухару отпускать будут?
– Зачем тебе, Твердята, ты ж только оттуда. По горелым лепёшкам соскучился?
– Так, это… у меня зазноба на пекарне осталась, землячка моя, тоже там работает. Мне бы недолго, хоть поговорить минутку. Меня ж взяли и всё, даже не сказали куда.
– Зазноба – дело важное, правда, Злобыня? Как зовут красавицу?
– Кривуля.
– Чего так?
– Когда гнали, татарин плёткой глаз вышиб. Она довольна, говорит, в гарем гнали, а теперь на пекарню продали.
– Ты, Твердята, только не вздумай без разрешения к своей Кривуле сбегать, понял? Глянь на мою спину, видишь? Так это – легко отделался, казнить хотели. Позже, может, сотника уговорить удастся, верно я говорю, Злобыня?
*1 Араджабиг (Раджапика) (1320-1328) – седьмой император династии Юань, одиннадцатый каган Монгольской империи
*2 Белой дороги тебе! – старинное славянское пожелание тому, кто готовится к переходу в другую стать (в том числе, к смерти)
*3 Кашинское удельное княжество в составе Тверского княжества
*4 Торжок – пограничный город в составе Новгородского княжества на реке Тверце
*5 Гачай – храбрец – тюркское имя
*6 Пешекче – пекарь (татарское)
*7 Первуша, Ратко, Орлик, Твердята, Хотен – старославянские имена
*8 Саман (тюркское, буквально – мелко истертая солома) – кирпич-сырец из глины с добавлением соломы. Используется для возведения стен малоэтажных построек и заборов в сухом климате
*9 Фотий, Ермий, Прокл – старинные православные имена