Глава I. 2. Абитуриентские страсти

 
               
           2.Абитуриентские страсти.               

         Вот и электричка позади. Чемодан не очень тяжелый, только самое необходимое на первое время. Что электричка?! В сравнении с Н-ским трамваем - это чудо цивилизации. Вы не видели таких трамваев начала века, звенящих и гремящих всеми своими фибрами? С разъездами на "узловых" станциях, поскольку ходят они по одной рельсовой паре и производят перестройку там, где положено и следуют дальше, как будто так и надо в ХХ веке.
        Посему и ходит он сверхмедленно, испытывая терпение залетного пассажира, зато, по меткому выражению Олиного папы, Виталия Николаевича, местные в нем прямо живут, такое ощущение, что все в нем знакомы, идет по ходу движения громкая беседа с обменом новостями из серии "одна баба сказала". С интересом рассматривают чужаков, громко обмениваются впечатлениями, поют песни, хвастаются покупками и обновками... И город-то вроде немаленький, сто тысяч - его население, и трамвай-то идет довольно долго из конца в конец, разворачиваясь по кольцу в конце маршрута, но таковы нравы - все свои.
        Недавно в Интернете Ольга решила глянуть на городок своего детства и молодости. И что вы думаете, на размещенных фотографиях она с умилением разглядела трамвай, практически тот же, и в перспективе длинной улицы как будто до сих пор одна колея...

        Встретили ее прекрасно, хоть и не были предупреждены заранее. Новую соседку звали Мария Николаевна, в прошлом актриса Н-ского театра на характерных ролях, довольно подвижная и интересная дама в простых платьях из ситца, коротко стриженая по кудрявым волосам с проседью и неизменной папиросой "Север" в зубах. В общем, полная противоположность Зинаиде Нестеровне, русской красавице  рабочей косточки, со своей историей и своей гордостью, но с менталитетом подавляющего населения этого текстильного города.

       У Марии Николаевны в соседнем подъезде жила дочь Нина Сергеевна с двумя сыновьями, учительница немецкого языка ближайшей школы, с которой здоровался на улице каждый второй житель, ученик бывший, настоящий или их родители.
       У обеих был пунктик - они скрывали возраст Нины Сергеевны, а поэтому, как производное, возраст и Марь Николавны. По некоторым неопровержимым фактам Зинаида Несттна  (в транскрипции Марь Николавны), примерно подсчитала, что дочь где-то ровесница Олиной мамы, Екатерины Александровны. Но сыновья были еще дошкольниками, а муж, Борис, который недавно их покинул, но все его еще помнили, был лет на 12 моложе Нины Сергеевны, а также очень хорош собой,  вполне интеллигентен и жизнелюбив, да при этом еще авто- и мотолюбителем.
 
     Но в текстильном городке такого быстро увели, соблазнов ведь много, а Нина, хоть и была настоящей женщиной, но никогда не была красавицей, быстро старела с детьми и дурнела, хоть и держала хвост пистолетом, а это значит, что никто и никогда не видел ее без обильного макияжа, высокого начеса,  шлейфа неизменных духов и в халате. Это такая привычка-диагноз, которая все же ей не помогла, зато снискала уважение всех и желание подражать у девчонок разных поколений. В общем, дочь актрисы была гораздо более актрисой в этой жизни.

        Общежития для сдачи экзаменов Ольге не дали, что с того, что аттестат из Забайкалья, прописка-то подмосковная. И пришлось ей ездить тем же описанным трамваем и электричкой на все консультации, собеседования, медосмотры и т.д. А потом еще и по Москве, в метро, в троллейбусе. А без привычки, выработанной годами в таких городках вокруг Москвы, это было совсем непросто.

        Вот и письменная математика, торжественная тишина аудитории в красивом здании, сосредоточенный шорох авторучек и даже шариковых авторучек, одну из которых Оля увидела впервые у девицы из приемной комиссии.
        Задание выполнено - наша девочка закончила школу с медалью и надеялась на экзамены только по математике. В школе и училась, и учили без дураков, но природа дала большую разносторонность интересов и возможностей, без особых склонностей.
        Через пару дней - консультация перед устным экзаменом и списки оценок. Письменная - пять. А вот на устной математике ее беспардонно завалили. Ответила на вопросы билета, решила задание, далее начались дополнительные вопросы, и все они были по построению графиков. Где-то на третьем она запротестовала - график был из дроби, где и числитель и знаменатель были из непростых помноженных синусов, тангенсов, корня квадратного. Ее протест был довольно слабым:
       - Я построила отдельно числитель и знаменатель, они совсем непростые, но как разделить этот график на этот я не знаю, и какой это будет график - сказать затрудняюсь, и потом, вряд ли это из школьной программы...

       Она помнит этого экзаменатора до сих пор. Такой громоздкий, рыхлый, то ли баба, то ли мужик, в очках с тонкой оправой, который довольно заинтересованно следил за ее ответом и последующими, им же самим вызванными, ее испытаниями, перед которыми она несмотря ни на что все-таки не отступила, продемонстрировала гибкость ума, хорошую подготовку, да и силу характера тож.
        На ее последнее замечание он довольно приветливо улыбнулся и поставил оценку в экзаменационный билет, закрыл его, и она пошла к выходу, на ходу размышляя, что, наверное, четверка, ну, ничего. значит, придется сдавать все экзамены. За дверью она развернула листок, и весь мир перевернулся и зашатался. Там была двойка.

        Хождение к ответственному секретарю ничего не дало. Ее  доводы, что так не бывает, чтобы пять по письменной и два по устной, что ответила на весь билет и ряд дополнительных вопросов, что заваливать абитуриентов так грубо, давая задания из институтского курса - непозволительно - ничего не дали.      Ответственный секретарь заявил, что они доверяют своим экзаменаторам. И она поняла, что виновата уже тем, что девчонка, их так резво отсеивали. Письменная-то написана пером.... И потом она впервые увидела, какие родители, адмиралы, генералы и просто монументальные папаши и мамаши неизвестного, но очень солидного статуса, стояли в длинных очередях под дверями руководства института. А тут забайкальский маленький варяг из Улетовского района. Но все равно обидно, конечно.

        Документы забрала только через несколько дней. Наконец-то смогла встретиться с подружками из Н-ска, где наездами, кроме первого класса, еще училась в четвертом, восьмом и даже один месяц в девятом классе.

               

        Когда забирала документы,  увидела плакаты из Бауманского училища. Они приглашали и манили. И специальность та же. И экзамены с 1 августа, почти целый месяц впереди. Можно подготовиться. Да и лучший инженерный вуз страны - вот он, перед тобой. Сказано-сделано. Поехала в Лефортово, где оказалась вообще впервые.  Все так понравилось - тенистая улица с проходной, замечательный ухоженный зеленый двор перед входом в институт, со скамейками, с памятником Н.Э. Бауману. Очень солидная приемная комиссия. Все дышало традицией и выглядело как храм науки и образования, что очень впечатлило нашу "варяжку". При этом она еще не видела замечательное многоэтажное  помпезное главное здание института с колоннадой и обильной скульптурой над фронтоном вдоль набережной Яузы.

        На скамейках, как сказали бы сейчас, тусовался, а тогда сказали бы,  кадрился абитуриентский люд, предоставленный сам себе, ибо все родители остались перед проходной. Здесь же имелись задания по математике, физике, химии за прошлые годы. Их можно было взять и решать, и решать, и решать всласть, чтоб самой на себя не сердиться, до ощущения "я сделал все, что мог".
        Перезнакомилась со множеством народа,  девчонками и мальчишками, один даже понравился, звали его необычно, Даниилом, и он жил на Фрунзенской набережной, что для Ольги ничего не говорило и не значило. Ростом мальчик был длиннющий и похож на "Кузнечика" Сергея Иванова, хотя тогда этого замечательного фильма еще не было, поэтому определение, что называется, из этих лет. Он тоже поступал на ту же специальность, а факультет назывался приборостроительным. Дан  щелкал задачки, был хорошо подготовлен, интуитивно ощущался как стеснительный и робкий юноша, но показушно изображал из себя бывалого москвича, который все изведал и познал, а посему довольно резво подтрунивал над "провинциальностью" Оли, хотя сама она этого в толпе себе подобных не ощущала, была яркой птичкой как все девчонки шестидесятых.
        Потоки для сдачи экзаменов у них были разные, поэтому встречи всегда были случайные.
        На письменной математике случилось непредвиденное, т.е. некоторая удача вдруг чуть не подвела... Среди заданий было одно, которое она решала буквально накануне, достаточно запутанное и сложное. Именно в нем, понадеявшись на память, она сделала ошибку - не поменяла знак на противоположный при переносе буквенного значения из одной половины уравнения в другую.
       А узнала об этом буквально сразу, как сдала работу и вышла в знаменитый дворик, задания-то прошлых лет, на которых тренировалась, были с собой... Неприятно, конечно, но мы не привыкли отступать. Не стоит  переживать, ведь еще ничего не кончилось. Ну, будет четверка... устной математики в этом вузе не предусмотрено, значит, сдавать все  предметы и надеяться на лучшее, а сейчас срочно раздобыть учебники физики и химии, поскольку с собой их не брала, летела налегке, надеясь на один экзамен. А литературы она не боялась вовсе. Недаром ее любимая учительница литературы Фаина Сергеевна говорила смеясь:
      - Ты с ума сошла, зачем ты поступаешь в технический вуз, ты же настоящий гуманитарий.
На что она неизменно отвечала:
      - Нельзя заниматься только тем, что любишь. Любимое занятие не должно быть профессией, иначе оно перестанет быть любимым. Короче, можно объесться сладким.
        Кто ей внушил такие мысли? И добавляла:
      - Если быть честной, то я люблю литературу как процесс чтения, узнавания, удивления и наслаждения, но терпеть не могу литературный анализ, который препарирует замечательное художественное произведение, все эти образы, характеристики, ответы на вопросы. Но еще больше терпеть не перевариваю членение великого и могучего языка, все эти морфологические, синтаксические и прочие разборы слов и предложений...
      - Но ты же лучше всех на моей памяти пишешь сочинения.
      - А я и их терпеть не любила писать. Всегда из-под палки, откладывая домашние на самый последний день, а то и ночь. Зато, правда, когда, наконец, начинала  писать, то и расписывалась, приходило вдохновение что ли, образный слог и так далее.
       - Никогда бы не подумала. Это же самые настоящие муки творчества. Тебе надо писать...
      
      Надо сказать, что столь откровенные разговоры с учительницей литературы, пусть и любимой, она же еще и директор школы в поселке Домна, велись  не в школе, а дома у Фаины Сергеевны, которой дали комнату в квартире под бывшей квартирой главного инженера, Олиного отца, когда семья среди множества других переехала в "лес", как называлось новое место расположения части. 12 человек из Олиного класса переехали к 1 сентября, в новом городке открыли новую школу. А Ольга с родителями и сестренкой переехала только в январе, в начале третьей четверти выпускного 11 класса.

      Переехать переехала, а часто приезжала с оказией, подумаешь, всего-то 50 с хвостиком километров, ведь здесь остались друзья и первая любовь - Лешка Прийменко, с которым  загуливались допоздна, а ночевать в такие приезды  Оля отправлялась к Фаине Сергеевне, конечно, не без ее согласия. Вот там, в комнатке, которая располагалась точно под бывшей Олиной, нацепив бигуди и улегшись, они болтали почти до утра, обо всем, как подружки, ведь даже формально Оля не была уже ее ученицей. А с умным человеком  поговорить всегда приятно.
  У директрисы не было семьи, хотя ей было уже лет 35, она была вдобавок к уму еще и хороша собой, но как-то так сложилось, что в институте замуж не вышла, хотя и была любовь, а потом очень быстро стала завучем и директором школы, в приключения с лейтенантами  встревать считала неприличным. Они, кстати, училки тоже сторонились. Местные же были из того еще контингента. А из офицеров ровни по возрасту уже все переженились.
      Не правда ли, знакомая картина. Сколько их,  дам прекрасных во всех отношениях, осталось одинокими неизвестно по какой причине при наличии массы достоинств.
      Дорогая и незабвенная Фаина Сергеевна, вас уже давно нет с нами.
Рассказывали с известной скидкой на достоверность, что года через два она вышла замуж за капитана-вдовца, потом его перевели куда-то в северные края, там они рискнули обзавестись ребенком, и  в результате она умерла родами.
       Так вот, как вы были правы всегда и во всем! И особенно в отношении тех, кого вы любили. И в технический было незачем, и из чукчи-читателя давно пора попытаться!

               

       Но вернемся к нашим экзаменам. Химия - 5. Физика - опять 4. Осталась - литература. Грустная после физики, вся в раздумьях она шлепала к проходной. И вдруг в глубине довольно большого здания проходной, где было темновато. она увидела знакомую белоснежную улыбку  и блеск глаз на тоже темном загорелом лице. Только зубы и глаза! Но сразу узнала - папа. Вошла, обнялись, вместе вышли на свет с другой стороны проходной.
       - Ты чего такая грустная идешь?
       - Да физику на 4 сдала, а это уже вторая четверка. А ты откуда такой черный свалился?
       - Из Ташкента, в командировке был. Решил залететь по пути.
Под Ташкентом, конечно, подразумевался Байконур, начальником которого отца активно сватали и часто вызывали.
       - Ничего себе по пути.
       - Да ты же, чертова кукла, ничего не пишешь, не сообщаешь о себе. Шансы-то есть поступить?
       - А кто его знает...Трудно предполагать что-либо.
       - Та-ак! А какие есть проблемы?
       - Да проблем куча, особенно устала мотаться из Н-ска. А куда мы сейчас?
       - Только не в Н-ск. Этот трамвай! Врагу не пожелаешь, тем более, что завтра я улетаю.
       Ночевали  они на Соколе, у родственников молодой пары, с которыми мы вас уже знакомили, тем более, что Валя и Лев были еще в Москве, периодически наведывались с дачи. Договорились, что в случае поступления Оля будет жить у них, т.к. общежития ей точно не дадут.
        На сочинении писала об "изумительной нечеловеческой музыке" и о глыбе Льва Толстого с точки зрения классика марксизма-ленинизма. Получила 5.

        Проходной был 19 баллов. а у Оли только 18. Но она-таки обнаружила себя в списках студентов того же факультета, но на специальности "гироскопические приборы и устройства", а это, доложу я вам, автопилоты в ракетах и самолетах.
То-то гордился отец. Дочь идет по его стопам. Да и Оля вдруг впервые поняла, почему понесло ее в технический. Во-первых, руководило ею девчоночье желание утереть всем нос, особенно мальчишкам, которые все остались не ближе, чем за Новосибирском, далеко за Уралом. А во-вторых, быть чем-то похожей на отца.
       Дан тоже поступил на свое ЭВМ.

Началась учеба. Началась торжественно и красиво. Первокурсники до первой сессии назывались в Бауманке козерогами. Жизнь казалось прекрасной. А потом, буквально через пару недель она поняла, что все это совсем не ее. И дело не в серьезной муштре, которой подвергали будущих инженеров в одном из лучших вузов страны. А в том, что все было так неинтересно... Один день работы на металлообрабатывающих станках в подвале института - ну, разве это ей надо?  Один день паяния или пайки всяких дурацких решеток из проволоки. Это же приборостроительный факультет. Да это надо любить с детства, тогда и паяй всласть. Целый день физкультуры   на стадионе, и с такими нагрузками... А ей хватало поездок по Москве, да по субботам в Н-ск или к тете в Червоноармейск, к родным людям, которые и сами ютились в двухкомнатной квартирке. Ко всему к этому очень серьезная математика, лекции и семинары, лабораторные занятия, которые в случае пропусков обязательно надо было отрабатывать.

 Жила она на Соколе,  но и там ей дали  серьезное задание, чтоб не просто так жила девочка. Видят, что серьезная и сама поступила в московский вуз, а тут своя дочурка через год будет поступать.
       - Давай-ка, Ольга, нашу Эллочку подготовь к выпускным и вступительным экзаменам.
       - Да когда же мне? И так голова идет кругом.
       - Ничего, справишься. Это непросто - быть студенткой в Москве.
        Дошло до того, что она с ужасом определила для себя, что с удовольствием занимается только английским языком да техническим рисованием. И что, так мучиться 5 лет? А потом еще всю оставшуюся жизнь, поскольку специальность требует постоянного обновления знаний, чтобы не потерять квалификацию. А она девочка домашняя, мечтающая о любви и хорошей семье. А тут еще в автобусе из Червоноармейска, который отходил в 5.30 в понедельник, нашелся идиот, который в открытом ведре решил провезти несколько остановок керосин.Народ запротестовал, придурок вышел, но напоследок плеснул в ноги вредным людям керосинчику. Оля ехала в середине автобуса стоя, но ее тубус с готовым, уже в туши, чертежом по начерталке был пристроен в ногах у кого-то из пассажиров на задних сиденьях. Только в институте, когда она его развернула, увидела, вернее, сначала услышала запах керосина при открывании тубуса. Да, чертеж, который она делала при всех своих бытовых трудностях то в Н-ске, то у тети был безнадежно испорчен.
 
        Ко всему прочему не ладилось у нее и с жильем. Трудно прижиться у чужих, трудно чувствовать свою никому не нужность. Вдобавок девочка Эллочка была сущим крокодилом. Заниматься она не хотела. Больше интересовалась, какие в институте мальчики. Занятия растягивались, забирали все время, необходимое и для учебы, и для быта. В результате она отказалась заниматься с этой младшенькой в семье и ко всему прочему начались сплошные переезды. Нет, ей не отказали в доме, просто дочь профессора уезжала с мужем в отпуск и ее пустили пожить у них на Молодежной. Интересное было семейство: жена, Инна, журналист. Ее муж, Олег, служил в КГБ. Приходили оба очень поздно. Поговаривали, что у них есть ребенок, но он все время то ли в детском саду, то ли в санатории. Она - нежная, худенькая и болезненная, часами просиживала в уголке дивана, постоянно кутаясь в шаль или плед. Он - красивый и добрый бодрячок, прямо американский киноактер. Распределение обязанностей тоже было необычным. Так, когда Оля переехала накануне их отъезда со всеми своими учебниками и пожитками, кормил ужином, показывал, где ей ложиться спать и даже выдал комплект постельного белья именно Олег.

        Когда хозяева приехали из отпуска, они быстро нашли предлог, чтобы избавиться от постоялицы - подгоревший кусок пледа, на котором Оля гладила, приняв его за одеяло для глаженья. Больше придраться было не к чему, просто в отпуске Инна видимо сообразила, что глупо при наличии молодого мужа пускать в дом молодую девчонку.
       А девчонка, кстати, совсем себя не помнила от всего неуюта, что на нее свалился. На Дана она была сердита за то, что он однажды  так легко ее разыграл, а она приняла всерьез его предложение выйти за него замуж. Правда, она недоумевала,  с чего вдруг замуж. Ни объяснений, ни поцелуев. Зато он иногда, очень редко, водил  ее по Москве и показывал свои любимые уголки столицы. Уж чего-чего, а весь ее опыт состоял из целованья всласть с мальчишками в школе, уж они-то, поцелуи, должны  хотя бы  предшествовать каким-то отношениям, не говоря уже о замужестве. Вот такой балбес, он, видите ли, развлекался. Она и при первом знакомстве правильно его определила - юноша робкий, но скрывающий это, да еще и берущий реванш вот такими дикими выходками.

         Была еще одна симпатия - староста группы Валерка Гусев, парень постарше всех, закончивший техникум и отслуживший армию. Когда они оказывались  рядом за партой - а это стало случаться довольно часто - на них сходило такое обоюдное томление прямо на лекции, что впору целоваться под партой. Однажды-таки он назначил ей свидание, они сходили в кино, истомились теперь в темном зале. При прощании в метро он вдруг резко сказал:
        - Я ничего в этой жизни не боюсь, кроме слов от девушки "я беременна".
        Это было как ушат холодной воды на пылкую голову - так неожиданно и не к месту. Хотя все зависит от позиции... Неожиданно - да, но очень вовремя, чтобы слишком не разыгрывалось воображение. Может, молодой человек кому-то подражал, или просто эпатировал девчонку, вряд ли что-то подобное с ним уже случалось, впрочем, кто его знает. Эти слова разрушили  все очарование прогулки по вечернему Кутузовскому проспекту после темного кинозала. В конце концов, это было так грубо и неактуально лично для них, что она перестала на него даже поглядывать. Пока эта взрослая жизнь ну никак не входила в ее планы. Короче, береженого бог бережет.
 
         В декабре она переехала к старой одинокой бабушкиной племяннице в казарму на Новослободской. Эта Нюся уже сама была за 70, но однажды свалилась как снег на голову в Н-ск. Узнав, что у Оли не ладится с жильем, пригласила к себе, сразу увезла какой-то бабушкин коврик на память и чтобы якобы создать девочке уют. Снова переезд, таскание учебников, и зачем только она их накупила в таком количестве, но жить там она не смогла, бабка уехала в дом отдыха, а она заболела ангиной и прокляла всю эту казарму, потому что это не жизнь, а каторга. Кто это видел или помнит, тот ее поймет. Самое страшное, что так еще и до сих пор кое-где живут люди. Даже, наверное, бывает и похуже, но никому этого не пожелаешь.

       Таким образом,  перед началом сессии она пришла к решению, что так учиться она дальше не хочет, и пошла к декану с просьбой  отчислить. Ей ответили, что у нее нет никаких причин для выдачи документов и отчисления. И причины ей перечислили. Одной из таких причин считалась неуспеваемость, а поэтому  она и решила  перестать учиться, не переделывать чертежи, не сдавать, не отвечать, не отрабатывать, пропускать, а потом и совсем не ходить на занятия и консультации и т.д.
       Сказано - сделано. И только в начале февраля замечательный Валерка Гусев прислал ей выписку из приказа об отчислении, адрес, наверное, в деканате дали, и от себя приписал:
        - Ты что, Оля, спятила что ли? Напиши, я приеду,  и мы попробуем все наладить.
       Господи, как ей стало легко ничего не делать, а хоть чуть-чуть насладиться свободой! Гляди-ка, он чего-то там про помощь нарисовал. Да пусть себе поможет. Ему, москвичу и взрослому парню этот ритм тоже совсем не просто выдержать. Да и потом, вот только его-то ей и не хватало.
        Она обосновалась в Н-ске, ходила в кино, в местный театр, много читала, много думала, ездила в Москву на выставки, бродила по красивейшему городу Земли, навестила всех родственников в Подмосковье.
         Расплата пришла неожиданно, через посредничество этих самых родственников, вернее, одной из двоюродных сестер, с которой она потом больше никогда не общалась. О том, что она, похоже, не учится, узнали родители в Забайкалье. Но это бы еще ничего, но написано было так гадко, с такими дикими предположениями и нравоучениями в адрес Олиных родителей и ее самой, что этого и нельзя было никогда простить.
        В командировку в Москву прилетел отец и приехал в Н-ск. Застал свою дочь на диване с ногами, с книгой и бутылкой кефира с городской булкой в руках. Шлепнул ее перчатками по носу и сказал:
        - Вот ты где. Почитай-ка, что о тебе пишут родственники... Я поехал.
И добавил уже командным голосом:
       - Да! И чтобы в течение недели устроилась на работу!
       Вот и кончилась свобода! И всего-то длилась она полмесяца, да и то под страхом разоблачения. Хотя нет, она ничего не боялась, еще в самолете в Москву она вдруг отчетливо поняла, что она стала взрослой  и должна думать, что она делает и что рядом уже никогда не будет родителей в той мере, как это было в школе. Но потрясло другое, как вероломны люди, даже родные, как любят они все преувеличивать и карать своих близких исподтишка, гадостно и больно. Ведь та же сестра могла спросить ее в лоб:
       - Ты, девочка моя, похоже, не учишься и что думаешь делать дальше? Нет, она настрочила своей мамаше в Севастополь, да еще и сравнили обе ее, красавицу, отличницу с семейным скелетом в их собственном шкафу, с доченькой-исчадием, которое гуляло и  не вылезало из приключений, типа, та тоже так начинала...
       -  Проклятие! Меня! Все! Работать, так работать!
Вот такие уроки преподносит нам жизнь. Господи, а всего-то полмесяца свободы, как компенсация за труднейшее лето с тремя сериями экзаменов. А всего лишь отчаянный поиск себя в этой жизни. Но жизненные уроки запоминаются надолго и в этом их благо.