3. Первые жизненные уроки.
Работать так работать! А где? На текстильной фабрике, а где же еще? Хорошо бы какой-нибудь канцелярской девчонкой на побегушках. Но где там! В Н-ске, как и везде, для этого требуется протекция. Страна тотального протекционизма. А где ее взять? У подружек родители простые рабочие на этих самых текстильных предприятиях. Сами подружки все по институтам, даже Надька Московцева, которая сначала не поступила на дневное отделение педагогического института, но пролезла туда же на заочное с общежитием и с работой гардеробщицей в этом же институте. Собственные родители ею заниматься не будут, очень они далеко. Да и не только в ней дело. Как-то так в 18 лет она вдруг стала для них отрезанным ломтем. Никаких писем, только небольшие переводы раз в месяц иногда даже без письменного сообщения. Да прилеты отца, с оказией.
- Да и потом эта работа - временная, - думала Оля и пошла по первому попавшемуся объявлению, увиденному на стенде о наборе рабочих. Набирали в новый отделочный цех недавно открывшейся ситцепечатной фабрики. Приняли накатчицей, правда, все устройство заняло около двух недель.
- В одну, папочка, дорогой товарищ командир, извини, не уложилась.
Начала работать. Работа в три смены, в том числе и в ночную. С непривычки совсем непросто. Но она не привыкла отступать.
Накатчица, дорогой читатель, это не то, что вы подумали, судя по названию фабрики, совсем не связано с накатыванием рисунка. Нет, это следить за тем, как огромные вальцы накатывают на толстый деревянный стержень хлопчатобумажную ткань во всю стандартную ширину, как на катушку. И диаметр этой катушечки где-то до метра и длина намотанного полотнища - до пятисот-семисот метров. Работа неквалифицированная, но пыльная. Через полмесяца перевели в ширильщицы ткани. О! Сколько сарказма и иронии, а то и просто озорной насмешки будет в свое время на нее выплеснуто за эту ширильщицу самым дорогим в ее жизни человеком.
А и смешного-то ничего нет. Стоят в большом и светлом новом цеху огромные почему-то японские аппараты длиной метров 15. В начале этого гудящего и пышущего паром аппарата стоит, а изредка может и посидеть, да и весь учет на ней, его командир - аппаратчица. У нее разматывается огромная катушка ткани неотбеленной, желтоватой, привезенной с ткацкой фабрики. По системе валков она погружается в ванну с отбеливающим и подкрахмаливающим составом и на той же скорости системой цепей по кромке втягивается в горячее пространство длиной метров пяти с температурой около 140 градусов. Намоченная ткань почти высыхает в этой части аппарата, а далее следует опять открытое пространство с системой вальцов и кнопками управления, и вот оно - рабочее место ширильщицы. Дело в том, что привезенная ткань часто имеет перекос основы, знаете, это когда поперечные нити идут по косой к кромке, вы все это неоднократно видели, это когда сшитая из такой бракованной ткани простыня вдруг перекашивается к одному из углов, а пододеяльник и вовсе не надевается на одеяло.
Так вот ширильшица полусухую ткань с помощью вальцов, которые можно поворачивать вправо и влево нажатием на кнопки, исправляет этот перекос. а далее ткань, растянутая по кромкам такими полозьями-цепями, летит в следующую секцию высокотемпературного аппарата, а вылетая оттуда. накатывается на новую катушку, уже белая и подкрахмаленная или, иначе, аппретированная ткань без перекоса и теперь уже стандартной ширины. Ну, а здесь находится уже знакомая нам накатчица.
В общем, работа как работа, довольно даже полезная. На очень современном оборудовании, которое сверкает и блестит всеми своими японскими хромированными деталями. Жить можно. И даже платят зарплату. А иногда в выходные приглашают поработать сверхурочно за наличные в конце смены. И к ночным сменам можно привыкнуть, работают же люди так всю жизнь. Но были совершенно ужасные моменты, когда белоснежная ткань вдруг вырывалась из направляющих и сворачивалась в жуткий грязный жгут от машинного масла возле одной из цепей. Тут не зевай. Это выходила из строя японская автоматика в нашей реальной жизни - или аппрет не тот или слишком густой, или немыслимый перекос больше всех допустимых пределов не исправлялся, а вырывал из цепей все полотнище. Каждый, наверное, видел, ткани с рваной или черноватой кромкой. Их часто распродавали в магазинах мерного лоскута, а на фабрике часто рвали на тряпки, чтобы скрыть брачок. Ведь техника работает на скорости, от поломки до обнаружения и остановки налетит браку метров сто.
И еще - чистка этого аппарата, которая производилась чаще всего в ночь или в выходные. Это когда залезаешь на четырехметровую высоту в недавно выключенную камеру аппарата, а там около ста градусов и жуткие химические испарения аппретов. И надо в согбенном состоянии или на корточках весь его вычистить от налипших на цепи свалявшихся отходов химии и ниток с кромки. Если остынет, вообще не отодрать.
Но в любом труде много и приятных моментов. Во-первых, ты находишься в коллективе. Во-вторых, тебе с детства внушали, что любой труд почетен. В-третьих, все идет как у всех, тем более, что тебя уже и полюбили в этом коллективе. В ночные смены, когда все в порядке и аппараты ровно гудят в гигантском цеху, можно было потрепаться, рассказать о прочитанной книге, об увиденном фильме, о том, как в школе ходила на Байкал.
Народ на фабрике был немного суров, особенно Олина аппаратчица, но именно она после таких посиделок, наслушавшись Олиных баек обо всем. говорила:
- Ты только не вздумай здесь остаться. У тебя другая дорога.
А кто бы спорил... Она и сама об этом знала, но умела и оценить простую незатейливую доброту и заботу этих женщин, их трудную жизнь, которая никого не сломила, а только добавила им мудрости и озорства одновременно. А ведь жили многие в Н-ских рабочих дореволюционных казармах по семье в комнате, с бабушками, внуками и молодыми, вот по какой семье. Были и одинокие работницы. Их жизни тоже мало кто завидовал, хоть и зарплата вся на себя, хоть и поездки на моря и курорты каждый год за приключениями, от которых только горечь или озорной задиристый хохот на весь цех всей бабской командой.