4. «Как девушки бывают одиноки».
Вот такие были Олины университеты. Но временами было тоскливо.
Ей, привыкшей к табунам влюбленных парней за спиной, от одноклассников до рядовых и лейтенантов, а также к молчаливому восхищению и офицеров постарше, было непросто справиться с полным одиночеством в свои 18-19 лет. Нельзя сказать, что ее никто не замечал - на фабрике было полно парней и в микрорайоне, где она жила - тоже. Но это были парни текстильного городка, избалованные вниманием девушек и женщин. Почти все хорошо пьющие и не знающие отказа ни в чем и уж совсем не обремененные умом и романтическими переживаниями.
- Такие крендели нам не нужны. - говорила Надька Московцева, закадычная подружка в кругу двух-трех таких же подружек школьных лет и не только Олиных. Сбился свой коллективчик. Все были студентками - Танька Черевченко - в химико-технологческом, Инка Петрищева - в Плехановском, Ольга Белошапко - заканчивала музыкальное училище.
Коллективчик был по интересам - отдохнуть у Ольки на свободе, без предков, у нее же была эта свобода в виде отдельной комнаты. Покурить, потрепаться, подурачиться. И даже пожилые соседки не помеха. Девочки все были из хороших семей, хорошо воспитаны, а Марь Николавна и сама всю жизнь курила... Оля, правда, долго сопротивлялась этому самому курению, а потом сдалась и она, все равно ведь сидишь в дыму. Боже, как же ей было плохо в первый раз! Как тошнило, кружилась голова, а дело было вечером, это другим делать было нечего, а ей как раз надо было идти в ночь.
Девчонки к ее работе относились уважительно, с пониманием, а попробовали бы иначе, враз отказала бы от дома.
Но поменяться местами, конечно, не хотели, даже Надька на своей институтской вешалке. Кстати, именно от Надьки исходили всякие занимательные рассказы про ее соседок по общежитию, особенно о такой Нинке Семеновой, секретарше ректора, девице за 25, всей из себя, и точно бывалой во всех отношениях. Да, шел уже второй пропущенный учебный год. Летом она попыталась поступить в Надькин пед на иностранный, английский язык, по которому имела твердые отличные знания, но ее так грубо срезали, что об этом и вспоминать не хочется, да и родители теряли в нее веру, а это было самое ужасное.
Так и текла жизнь молодая, вся в делах, без учебы, а на праздники - к Ольке, накрывался стол для чисто девичьей компании, причем всерьез готовили, спрашивали совета у теть Зины и отставной актрисы, обе были по-разному, но домовиты, а потом и выпивали и танцевали и пели соло и хором, устраивали дым коромыслом и на тебе, все без парней.
Бабки вздыхали и качали головами, жалели их, но еще больше осуждали и ахали бы, если бы все это было с парнями.
Тем не менее, накануне своего 20-летия Ольга заявила подружкам, что все, последнего 7 ноября с нее довольно, так жить нельзя и чтоб на этот самый ее день рождения каждая привела хотя бы по однокласснику, просто для хорошей или вернее, нормальной компании.
Компания сложилась замечательная. Надька и Белошапко никого не привели, зато Черевченко привела двоих - Леню и Игоря, а Инка привела одноклассника Женю и соседа по прозванию Витюнчик, т.е. тоже двоих. Мальчишки все были домашние, "завтра из детского сада", так сказать, приличные студентики, а вот Витюнчик был постарше всех, отслужил армию, закончил техникум и работал на каком-то заводе. Ели-пили, знакомились, гоготали на весь дом, было очень весело, все были довольны. Когда один раз Оля отлучилась на кухню, на бабушкином затрапезном шкафчике кто-то мелом размашисто написал: Квадратьке 20 лет!!!
Потом, теплые, сытые и веселые под прекрасным декабрьским порхающим снежком отправились к Олиной фабрике, там недалеко жила ее сменщица и скопом уговорили ее выйти в эту ночь вместо именинницы, на что она и согласилась.
Провожать Олю домой вызвался Витюнчик. Хороший добрый парень, шли, перебрасывались фразочками-подначками, бросались снежками, играли в догонялки без обнималок. Наконец, добрались, а времени было уже за полночь. Подошли к двери. Опа! И он пытается в нее войти... Вся эйфория праздника моментально вылетела у нее из головы. А он:
- Ну, пусти, чего ты?
- Да ничего, тебе пора домой.
- Не-а, мне не пора.
- Я уже нагулялась и замерзла.
- А я еще нет. Хотя, если пустишь, тоже не откажусь погреться.
Ничего себе, перспектива. Парень, видимо, решил, что раз девчонка живет одна, то и все себе и другим позволяет.
- С какой стати? Ночью в гости не ходят. Да и вставать мне в 5 утра, в утреннюю смену.
А он теснит. Отпихнула что есть силы и быстро влетела домой и громко захлопнула дверь с бешено бьющимся сердцем. Ведь и неплохой паренек, и понравился, но почему же такой нахрапистый? А потому, что текстильный городок. «Незамужние ткачихи составляют большинство». Другая сочла бы за честь.
Но на этом приключения не закончились. Оля вошла в комнату и о! ужас -уходя, она оставила открытой форточку для проветривания и не задернула занавески. В окно первого этажа вливался мощный свет фонаря с улицы. А под фонарем стоял Витюнчик и приветливо махал ей ручкой. а потом и вовсе стал перелезать через заборчик палисадника, чтобы приблизиться к окну вплотную и все это с теми же словами, вернее, с одним словом:
- Пусти...
Потом снова стал скрестись, а потом и стучать в дверь. Но уже давно проснулась, а может и вовсе не спала Марь Николавна, она была уже вся во всеоружии, мысленно строила мизансцену, недаром обе Олины старушки не раз говорили, смеясь:
- У нас в квартире три невесты.
Внезапно на стук дверь распахнулась, Марь Николавна с папиросой и в длинном халате стояла на пороге:
- Молодой человек, вы замерзли? Проходите, пожалуйста, ко мне, я вас и чаем напою и пообщаемся...
Молодой человек моментально ретировался, мало заикаться не стал. Мизансцена удалась на славу, Марь Николавна была великолепна, а произношение, а жесты, а интонация... Но это было еще не все.
Оля, войдя в комнату, только успела задернуть половинку шторы, как Витюнчик вновь нарисовался у окна и громко заявил:
- Никуда отсюда не уйду. Вот замерзну назло!
Хорошее воспитание дало сбой, правда, не позволило ему ругаться и шуметь, только небольшое такое культурно-наглое препирательство и вежливая настойчивость.
За половинкой шторы Оле все-таки удалось пробраться к дивану и немного поспать одетой, не разбирая постель, освещенную с улицы.
И что вы думаете? Так и простоял, чертушка, до утра, часов до пяти. В это время было еще темно, и фонарь горел по-прежнему. На плечах и шапке наросли огромные сугробы, хоть он их иногда и стряхивал.
Вот так, дай нам бог гостей, да хороших!
Однажды после Нового года, который девчонки опять отпраздновали по-своему, на работе к Оле подошла девушка из комитета комсомола:
- Оля, наших девушек приглашает на "Огонек" войсковая часть, что в 50 километрах от нашего города. Как раз на старый Новый год. А поскольку их и так достают разные девчата из текстильных городков, на это мероприятие комитет комсомола приглашает только серьезных и умеющих себя вести.
- Скажите, какая честь, Ольга Витальевна, - подумала про себя тут же, но вслух почему-то согласилась, например, хотя бы побывать в знакомой с детства атмосфере военного городка.
- Будет автобус из части, и назад тоже привезут, и даже развезут по домам.
Была как раз суббота, значит, обычные девчоночьи посиделки. И все приехали и пришли, и вовсю издевались над Олей.
- Посмотрите на нее, до чего уже озабочена.
- Едет к солдатам.
Под перекрестным огнем насмешек она все же потихоньку собиралась. Ведь ехать долго, зима, на улице минус 27 градусов. Значит, надо утепляться, чтобы там переодеться для танцев.
- Не забудь штанишки ватные пододеть!
- Вот бы хоть один мужик видел, как ты собираешься.
- Да ты уже и опоздала...
- Опоздаешь тут с вами.
- Ну, и оставайся.
- Как же, у нее такая вымытость пропадает...
- Да она скоро вернется, время-то сколько, ее уже и не ждут, отчалили давно девки к солдатикам.
Подначки продолжались, но думали они прежде всего о себе. Ведь если она уезжает, то и им как бы некуда вечер деть, без хозяйки в чужой квартире как-то не совсем удобно.
В результате она опоздала на 45 минут, опять же ледяной трамвайчик как всегда не спешил. Но, подъезжая к фабрике, она увидела грузовую машину с крытым верхом уже под парами. Это и был обещанный «автобус». Только ее, казалось, и ждали. Было желание резко развернуться, но и назад ехать - тоже очень холодно. Втянули еще не опомнившуюся наверх и сразу поехали. Ехали, пели, вернее, орали песни, чтобы согреться. Ехали без вина, но молодость греет и без горячительного, тем более девчонки держали марку, не хватало еще по прибытию вываливаться из кузова пьяными.
Наконец приехали. Территория части. Солдатский клуб. Встречающие коридором как при порке шпицрутенами.
Втайне подсмеивалась над собой, да еще и девчонки дома дали совсем не романтическое направление мыслям. Коридор вел к большой комнате, где все было приготовлено для переодевания, где тетки-капусты должны были превратиться в изящных по мере возможности барышень. Застыло все, особенно губы и лица. Постепенно оттаивали, преображались, расцветали всеми красками и лица, и веселенькие наряды. На Оле, всегда носившей светлую пышную стрижку было черное платьице в тонкую белую полоску с пуговками от ворота до складки на юбке. Рукава же у платьица были из черного шифона. Так подробно потому, что очень похоже на современные платья, такая неожиданная перекличка времен в моде тогда и сейчас. Впрочем, у нашей девушки, которая никогда не была красавицей, но "всегда была чертовски мила" и пикантна, при прочих достоинствах был еще и хороший вкус и завидное умение одеваться, из ничего делая конфетку.
Тем же коридором, но в обратную сторону, перетекли в зал с белыми колоннами. Такой ампир в солдатском клубе, крашеном зеленой краской. За колоннами с обеих сторон были накрыты столики, ведь не просто танцульки, а "Огонек". Ребята толпой у задней стены клуба. Вновь прибывшие девчонки тоже кучкой застряли возле входа прямо у сцены. Обычное в таких случаях смущение и робость. Играет музыка, но еще никто не танцует. Зато вовсю глазами две толпы разглядывают друг друга, присматриваются. Оля держалась возле трех других девочек. Одна из них, Лариса Барченкова училась с ней когда-то в один из приездов в восьмом классе, другая, Нэлка Долгова, была на пару лет моложе, но жила недалеко от Оли, поэтому частенько они объединялись по пути на работу и с работы, особенно в ночную и утреннюю смену. И Нэлкина подружка Люська Воронина, работавшая вместе с ней. Вот так вчетвером оказались они уже у самой сцены, которая доходила им почти до уровня груди. Вдаль через головы других девчонок было смотреть далековато, поэтому смотрели на сцену.
А там тоже было очень интересно, ведь рассаживался оркестр, разумеется, тоже солдатский. И в этот их угол, бог мой, шел такой парень!!! И высокий, и чернобровый, "ще й на бородi ямка", очень необычный благородством лица, фигуры и манер, с затаенным юмором и при такой красоте еще и очень добрый на вид. И тащило это чудо во плоти крупного размера еще и два крупных барабана и совершенно замечательный своей основательностью такой вроде табурет, сваренный из нескольких чугунных колец. Он шел, сам над собой посмеиваясь, и смотрел прямо на нее. А когда потом ушел и вернулся с тарелками и малыми барабанами, а також барабанными палочками, она, тоже лучась и юмором, и доброй улыбкой одновременно, не удержалась и сказала:
- Со-о-лидно, однако, устраиваетесь...
На что он ответил, пожимая плечами, и открыто улыбаясь:
- Да уж…
Это "да уж". произнесенное особенным образом, было, как у Кисы Воробьянинова, и было любимым междометием в семье Оли, где всегда была такая атмосфера постоянного подтрунивания и поддразнивания друг друга, любя, конечно.
Пока она, задохнувшись, размышляла, откуда он знает такой код, бывают ли такие совпадения, дали команду кавалерам приглашать дам на танец, а затем приглашать за столики.
К Оле лихо подлетел невысокий сержант, как разлетелся, так и танцевал, со значением и с "солдатской дрожью". А она при каждом повороте бросала взгляды на сцену и почти всегда ловила ответный. Это было очень занимательно, но совсем непонятно, что бы это значило. С сержантом поплыли к столику. Чисто механически, конечно, она выбрала место, с которого видно сцену и продолжала туда украдкой поглядывать, а с новым знакомым вела себя просто, но сдержанно. Рядом с ним ей было неинтересно, даже если бы он начал вдруг крутить сальто рядом со столиком. Так бывает, ну полная безнадега для него.
Оркестр тем временем играл, но когда-нибудь это должно было закончиться, оркестранты ведь тоже люди, им тоже нужен перерыв, ну, хотя бы затем, чтобы угоститься, как делали это другие, тем, что припасено на столиках... А припасено по советским временам было неплохо, в лучших традициях.
Этого момента Оля ждала, но отчаянно волновалась, потому что здесь возможны варианты, по крайней мере, два. Вот заметил, скажем, ударник, что он произвел на нее некое впечатление, мало ли придурков, может, он один из них, начнет выделываться, ни за что не подойдет, наблюдая за реакцией издалека. Второй вариант - подойдет, может, не сразу, правда. Так тут опять два варианта: при такой замечательной фактуре может оказаться сильно прытким, избалованным вниманием девчонок. Это будет очень жаль... Неужели зря волновалась? Ведь дико, до чертиков, нравится. Давно с ней такого не происходило. А второй вариант и того хуже - подойдет, откроет рот - и все, окажется тупым или самовлюбленным идиотом и совсем не тем, кем кажется внешне. Этого же пережить просто будет невозможно, ведь с дураком совсем неинтересно, с лица же не воду пить. А внешне - это тот, за кем можно, не раздумывая, идти на край Земли... Вот такой сумбур в душе и мыслях.
С сержантом станцевали еще пару раз, прежде чем эта пытка музыкой, взглядами, сомненьями, закончилась. Она снова сидела. Оркестр вдруг прекратил игру. А тот, которого она ждала, потому что уже была влюблена, да, представьте себе, с первого взгляда, спрыгнул со сцены в зал, а поскольку мальчиком был увесистым, по залу старого клуба аж некоторый гул прошел от этого стремительного прыжка. Спрыгнув, что-то налету схватил со столика, приготовленного для музыкантов, и сразу, под звуки музыки, правда, уже магнитофонной, направился к колоннам, за которыми сидела Оля. Боже, как же он был хорош! Такую благородную внешность не портила даже солдатская, правда, хорошо пригнанная, а может просто на два размера меньше положенной, форма. Коротко стриженый, с бровями вразлет, сероглазый и немного "вещь в себе".
А как уверенно и красиво он двигался. Ну, понятно, музыканты здесь как-никак хозяева в этом клубе, но это еще и манеры и порода. Все! Сейчас пригласит какую-нибудь девчушку для поозорничать, вспомните ее варианты, а ты сиди и страдай, курносая блондиночка, подумаешь, взглядики бросала, видали мы их.. Но нет, чего-то дожевав, пока добрался, протянул руку с высоты своего роста прямо через сержанта, как потом оказалось, Зиганшина, и кивнул головой, и взглянул уже рядом прямо ей в глаза, и пригласил, и вывел, уже держа за руку, в центр зала. А дальше стали они танцевать, и стали они говорить обо всем на свете, легко, свободно и просто.
Пару раз он еще отводил ее к столику, а потом они и вовсе перестали расставаться. Он на секунду оставил ее у колонны, исчез и принес стул, и усадил почти посреди зала, чтобы не расставаться уже совсем, ведь им столько нужно было переговорить обо всем на свете. Этим до сего дня совсем незнакомым людям.
Получалось такое интересное кино. Весь "Огонек" еще изнывал от обычной неловкости, в зале танцевало еще не так уж много пар, одни они, не замечая никого вокруг, болтали и болтали совсем непринужденно и увлеченно. Одни еще только знакомились, а у Оли и Володи, так его звали, было ощущение, что они еще пару лет назад вместе учились, а теперь случайно встретились в армии, и им нужно обо всех вспомнить, обо всем переговорить, передать приветы. Мало ли, может такой встречи больше никогда и не будет. Этой своей свободой общения в центре зала они, конечно, привлекали взгляды всех присутствующих. Они были хороши собой, увлечены друг другом, все им завидовали и смотрели на них, как на интересный спектакль.
Музыкантов позвали на сцену, но герой ее романа отвел ее за другой столик, к своему командиру, начальнику клуба, капитану Филиппову, за миниатюрность, любя, именуемого солдатами Филиппком.
Филиппок был очень мил, с радостью и интересом взялся знакомиться, потихоньку расспрашивая и выведывая о ней все, в том числе, кто такая, откуда родом и т.п. Видя, как они очарованы друг другом, он волновался за своего любимца, хотел оберечь его от плохой компании, но уже сочувствовал и сразу понравившейся ему Оле, и вовсю расхваливал своего питомца, в общем, играл уже непонятно на чьем поле.
Вечер длился, музыканты спускались еще пару раз. Оля уже знала, что фамилия у Володи - Доронин. Очень симпатичная фамилия по сравнению с ее, вот мама же не стала менять свою девичью фамилию со значением "Поцелуева" на менее звучную "Квадратько". Родом из Д-ска, что на Украине. А у нее недалеко на Азовском море жили папины родственники, и часто они делали пересадку в этом городе, когда ехали в отпуск на море, поскольку именно через этот областной центр они проезжали.
Отец - военнослужащий, с недавних пор - военный пенсионер. Когда демобилизовался, заезжал в часть к сыну, поэтому Филиппок с ним лично знаком. А, кроме того, Володя - замечателен еще и сам по себе. Это она увидела и невооруженным, но влюбленным глазом. И начитан, и воспитан, и интеллигентен, не способен никого обидеть, но и с ним никто не пытается нагло шутить, поскольку огромной физической силы мальчик, до армии занимался тяжелой атлетикой, да и сейчас гири жмет, штангу толкает, но при этом и на барабанах стучит. Маленький Филиппок явно симпатизировал большому Доронину, впрочем, симпатия была обоюдной, это стало известно из рассказа Володи о семье Филиппка, где росло два миниатюрных мальчишки-близнеца, которые почему-то из всех ребят музвзвода больше всего тянулись к Володе, и любили запрыгнуть и повисеть на нем с разными переворотиками и хохотом.
После армии Володя собирался поступать в медицинский, она очень живо представила себе этого доктора, скорее всего хирурга, душа вообще замерла и только через миг ожила - такой был эффект, она вообще отличалась очень живым воображением... А до армии срезался на экзаменах.
О себе тоже вкратце рассказала для общего представления, только инстинктивно, помня случай с Витюнчиком, сказала, что живет с бабушкой.
Глубоко за полночь, ведь это был старый Новый год, объявили, что "Огонек" окончен. Бог мой! Как жаль было расставаться... А оказалось, что расстались еще и раньше других. Незадолго до этого музыканты ушли играть, народ потанцевал и пошел в выходу. Она уже больше не танцевала, а лихорадочно соображала, что вот сейчас толпа их разъединит, и на этом может все и закончиться, а поэтому на бумажной салфетке взятой у кого-то ручкой, нацарапала свой адрес, так, на всякий случай. Все. На сегодня радостных сюрпризов больше не ожидается, но еще предстояло это одевание и поездка в ледяной машине. Но, пройдет и это, - так думала она, двигаясь назад вместе с людским потоком в людском коридоре сначала в комнату, а потом уже, совсем одетая в черное пальтишко с огромным рыжим лисьим капюшоном, на улицу, на мороз. Когда стали грузиться в эту ужасную машину, она почувствовала, как ее кто-то как перышко, подсадил вверх и вот, она уже в машине... хоть и смущена, не видя, но надеясь, что это он. Развернулась - действительно, так и есть. Взволнован, но не столько оттого, что своими руками ее поднял, а от того, что вот сейчас уедет - и пиши пропало. Такая девчонка! Просто мечта, и не чья-нибудь, а именно его. Он пока не соображал, где он будет ее искать.
- Ай! Какая же ты умница, Олечка! Умница и все.
Сверху, под светом фонарей, она протягивала ему адрес. Надо же, написала, сообразила, и тоже не хочет его терять насовсем.
- Пока. Пиши. Я буду ждать!
Все! Уехали.
На обратном пути грелись тем же манером - орали песни. Рассказывали друг другу о новых знакомых. Ольге можно было и не рассказывать - ее парня рассмотрели все. Такого заметного одобряли, тем более, что и новые знакомые девчонок, как оказалось, отзывались о Володе с большим уважением. Эта парочка в центре зала занимала внимание всех и к тому же была еще и пищей для разговоров. О чем бы они еще говорили, кроме как об этих двух непринужденно болтающих, как будто давно знакомых, девчонке с парнем.
Как и обещали, развезли по домам. К себе промерзшая, но счастливая Оля ввалилась в два часа ночи. Ввалилась в квартиру, а потом, не раздеваясь, к Марь Николавне в комнату, благо у нее горел свет. Ввалилась, обалдевшая от счастья, сползла по дверному косяку на диван и объявила:
- Марь Николавна! Я влюбилась!
Та захлопотала, отложила книгу, которую читала, сидя за столом под лампой, стала расспрашивать, вместе с ней смеяться и сопереживать, приговаривать "ну, и слава богу". Достала из кармана ситцевого халата пачку "Севера", закурила, забросила ногу на ногу, еще что-то поспрашивала, а потом категорически стала отправлять ее спать, ведь уже сегодня ей в утреннюю смену.