5. Под знаком любви.
До утра она почти не спала. Смена прошла быстро, а она все равно торопила время. Рассуждала, что завтра может уже прийти письмо, если Володя напишет сегодня. Но все это в лучшем случае, а вдруг он напишет не скоро, или вообще передумает писать. Эти идиотские варианты с некоторых пор одинокой и неуверенной в себе девушки просто сводили ее с ума. Одно она знала точно - надо, чтобы быстрей прошел этот день. Невыспавшаяся, но было не до сна, она очень логично после работы отправилась на трамвае "в город", в кино. Это значит, в кинотеатр в центре города. И вот ведь что интересно, во всех городах, от районных до областных, жители этих городов, когда едут в центр, всегда говорят: "Поехал или поехала в город".
Зимой темнеет рано. Поэтому после кинофильма, ни названия, ни содержания которого она не запомнила, вернулась домой уже затемно, с мыслью:
- Скорее спать! А вот завтра...
Все счастье было в этом завтра, которое должно наступить как можно быстрей.
У порога ее остановил голос Марь Николавны:
- Олечка! Зайдите ко мне. Мне нужно вам что-то сказать!
Зашла, красивая в своем рыжем капюшоне, румяная с мороза:
- Добрый вечер, Марь Николавна! Как вы после сегодняшней ночи, я вам не очень помешала?
- Да оставьте, Оля! Лучше пляшите! Вам письмо! Я думаю, от него...
- Но этого не может быть. Я все посчитала. Только завтра.
- Оказывается, может. Тут какие-то 50 километров. Раз не может, так что, не отдавать, читать что ли не будете?
Она схватила долгожданное письмо, на ходу разрывая конверт без марки, с незнакомым почерком, с обратным адресом "войсковая часть такая-то", на ходу читая четыре короткие строчки :
- Дорогая моя, Олечка! Мы расстались с тобой час назад. Я уже в казарме. Но спать не могу и поэтому пишу тебе письмо под одеялом, с фонариком. Отнесись серьезно к моим словам. Я тебя люблю! С той минуты, как увидел тебя в толпе, еще до того, как ты обратилась ко мне у сцены. Мы весь вечер болтали с тобой ни о чем, а вот теперь я говорю тебе то, чего не успел: Я полюбил тебя на всю жизнь. Целую. Володя.
Она прямо в пальто, как подрубленная, упала на бабушкину оттоманку и заревела от счастья. Как прекрасна взаимная любовь! Наконец-то она дождалась ее. Как одинока она была все эти полтора года, какие опасности, соблазны и чужие люди окружали ее, как это невыносимо - из всеобщей любимицы и отличницы оказаться совсем одной без любви, флирта, поклонников, учебы, родителей на этой фабрике, в три эти ужасные смены, которые искусственно делят всю жизнь на утро, вечер, ночь, по названию этих смен. А венец всему - эти вечные девчоночьи посиделки...
Как девушки бывают одиноки
Не снится в страшном сне и
старикам.
Она громко плакала - и одиночество уходило из нее вместе с этими горькими слезами. Она громко плакала, а слезы становились все слаще, это были уже счастливые слезы. Душа омывалась слезами, а Оля становилась сама собой.
Когда она перестала плакать, это еще больше напугало ее соседок. Ее стали окликать:
- Оля! С вами все в порядке? Это Марь Николавна.
- Олечка! Выходи, чайку попьем, все расскажешь, не случилось ли чего? Это тетя Зина.
Обе волновались по-своему. Обе знали цену и счастью, и одиночеству. Недаром сами смеялись, что в квартире три невесты.
И она вышла, держа в руке письмо. И ревели уже в три ручья втроем.
- Ах, какой мальчишка! Да разве можно так опрометчиво - люблю на всю жизнь! Хорошо, что он попал на вас, Олечка, мы-то вас знаем, это достойный выбор. А если бы на какого-то крокодила с хорошенькой мордашкой? Ай, мальчишка!
- Мальчишка-то мальчишка, но тоже соображает, кому это можно писать. Ведь влюблен - и все тут. Ему все можно и все позволено. Когда сильно осторожничают, это и не любовь вовсе.
Вы, конечно, догадались, где тут чей комментарий... Оля же сидела почти молча и светилась после слез с красными глазами и распухшим носом от счастья. Пили чай, хохотали, подначивали друг друга. А потом невесты разошлись спать. Неизвестно, как спали в эту ночь наши пожилые дамы, а Олечка спала глубоким сном праведницы, и без сновидений.
И полетела из адреса в адрес активнейшая переписка, почти каждый день. Это только свое первое письмо Оля начала по наущению бабулек со слов осторожных, даже немного назидательных, что, мол, о чувствах еще рано судить, что они для этого недостаточно знают друг друга. На что он ответил с прежним пылом:
- К черту осторожность. Я уверен в себе, что люблю. Оля, наверное, именно ты сомневаешься и во мне и в себе. Это тебе нужна какая-то проверка.
Письма стали гораздо длиннее. Он писал обо всем, что с ним происходит, поневоле пересыпая строчки забавными украинизмами. Но ведь и ее папа всю жизнь сдабривал свою удивительно правильно поставленную речь такими словечками. Даже сообщил о том, что в части карантин по гриппу, так что вряд ли они до весны встретятся, хоть и очень хочется. После чего она сдалась и также пылко отвечала многостраничными письмами. Ведь писанина - ее конек и тут ей равных не было.
Где-то через неделю, была как раз утренняя смена, к ней подошла посыльная из проходной:
- Там вас военный дожидается.
Была пятница, завтра выходной день. Как здорово, что папка прилетел. Она была так счастлива, что даже не думала, что он может быть на нее сердит за то, что приросла к этой фабрике, а в смысле учебы - ни с места.
Она быстро сбегала к начальнику цеха и отпросилась на остаток смены. На ходу одеваясь, полетела через двор к проходной, сверкая улыбкой среди выпавшего утром снега, переливавшегося на солнце всеми цветами радуги.
На полном скаку влетела в темную проходную, и улыбка моментально слетела с лица. У окна, с той стороны вертушки, стоял действительно военный, но не молодой полковник в папахе, кого она рассчитывала увидеть, а бледный и похудевший, но все равно очень красивый, он, Вовка Доронин и смотрел на нее и страдал от той метаморфозы, что происходила с ее лицом, вернее, с его выражением - от полного счастья до мрачного недоумения, даже злости.
За ними внимательно наблюдала охранница, тетка в ватнике, валенках и пуховой серой шали. Такие тетки держали тыл в войну, провожали мужей и сыновей на фронт. Солдатики у них всю жизнь в чести. И именно она нашлась первой.
- Ну, ты чего, девушка, остолбенела? Солдатик-то тебя уж целый час, поди, ждет. Замерз весь, тебя дожидаясь, а ты как не родная.
Где ей было знать, какие мысли самого дурацкого толка вертелись у Ольги в голове. Влюбившись, она жаждала перемен в своей жизни. Начала с перемен в своей комнате. И как раз вчера с Надькой Московцевой, подвернувшейся под руку, весь вечер громили бабушкину комнату, вынесли двуспальную кровать с железными спинками из черных, может, даже кованых прутьев, выгребли весь многолетний мусор из подушечек, старых тапочек, тряпок и прочего хлама.
Попадались и уникальные вещицы, например, в диване нашли немецкую офицерскую парадную саблю. Это была папина трофейная сабля, но на ковре ей не было места из-за маленькой свастики на эфесе, рядом с головой льва с красными рубиновыми глазками. Времена были строгие, и сабля с послевоенных времен хранилась у тещи. Оля ее неоднократно видела и раньше. Были там еще замечательный серебряный миниатюрный сундучок на гнутых ножках и с навесным замочком почти из-под Левши по крохотности размеров, а также необыкновенной красоты большой платок из натурального шелка и часть бабушкиного свадебного платья из старинной парчи с длинным рядом малюсеньких перламутровых пуговок, переливавшихся всеми цветами радуги. Насколько Оля помнила, этот фрагмент платья был из поповской ризы, неизвестно какими путями оказавшейся в семье, где дочка на выданье. Дело было давнее, может, из реквизированного у церкви.
Разглядывание таких чудесных находок отвлекло их от главного дела - уборки, да и так немало уже сделали! Вынесли крупные предметы, свалили остальное в кучу посреди комнаты, туда же подмели все ошметки оторванной танцами еще в день рождения нескольких слоев коричнево-рыжей краски, оказавшейся под так называемой мебелью... и уселись беззаботно петь песни. Про любовь, конечно. И счастливую, и безответную, шуточные и жалостливые. И горланили почти до полуночи. И хохотали, как молодые кобылицы, заспорив, усталые, кому свет включать, ведь пели душевно в темноте. И нашли с хохотом компромисс - вдвоем дотянулись до выключателя немецкой саблей, чтобы не прерывать пение. И опять хохотали вроде без причины, а на самом деле просто от счастья, что молоды, веселы, а впереди - неземная любовь. А потом разошлись.
А утром по выпавшему снегу - на работу. А куча осталась посреди комнаты! К тому же и голова немытая. А она не привыкла встречать гостей посреди бедлама и не в порядке. Да она в походе на Байкал, когда под голову поленья подкладывали, умудрялась еще и бигуди приторочить. Вот они где, причины перемены ее настроения. Да и папку очень хотелось видеть.
Тем временем вышли из проходной и пошли по стежке среди сверкающей снежной равнины к злополучному трамваю. Шли гуськом, по единственной протоптанной тропинке. Она - впереди, он - за ней. И, расстроенный, бубнил:
- Ты мне не рада.
- Ну почему же, очень рада. Просто сказали, что военный ждет, для меня это - папа.
- А я кто? Не военный?
- Ты - солдат.
- А что, с солдатом пройтись зазорно?
- Да нет, что ты, что за глупости.
Она говорила неправду. Это тоже ее очень смущало, кроме перечисленных и как ей казалось, ужасных причин. Ведь ехать почти через весь город с солдатом к себе домой под взглядами любопытных, как эта охранница - это, доложу вам, испытание для девчонки. Но самое трудное им обоим - это выдавливать из себя все эти глупые обыденные слова, когда в письмах сказаны уже все существующие слова любви и о любви, а еще практически ни разу не поцеловались и не обнялись. Вот такой вот парадокс.
- А как ты нашел меня?
- А я был у тебя дома, познакомился с твоей бабушкой. Она мне очень понравилась. И очень похожа на тебя, вернее, ты на нее.
А ей опять шлея под хвост, она рассказала соседкам, что представила, что живет с бабушкой. И тетя Зина, видно, подыграла, уже тоже научилась строить мизансцены. В общем, с кем поведешься... И она зло сказала в ответ:
- А она мне не бабушка!
- А зачем же ты сказала так?
- А чтобы меньше вопросов и ненужных мечтаний.
- Тебя кто-то обидел?
- Да нет, я сама кого хочешь обижу.
- Да, сейчас ты обижаешь меня, только не пойму за что...
Ну, где ему понять такую сложную безмозглую дуру!
Так и доехали. Мучительно было идти по двору под любопытными взглядами, ведь ясно же, девчонка без тормозов ведет солдата прямо утром домой, на случку.
Подошли к квартире. Дверь подозрительно быстро отворилась - и вот они, уже две бабушки вовсю стараются произвести на внучека впечатление. Чего-то ласково приговаривают:
- Нашел! Вот и ладно! Раздевайтесь. Шинельку-то давай повешу, Володя! Я правильно назвала?
- Теть Зина, выходите из роли. Он уже знает, что вы не моя бабушка и что у меня ее вообще нет.
- Ах, Оля-Оля! Ну и что, что не бабушка, а я все равно рада гостю, такому ладному да красивому.
Не снимая лисьего малахая Оля метнулась на кухню, включить колонку, чтобы заняться уборкой и головомойкой. Ее догнала Марь Николавна, пока "бабушка" тотошкала внучека.
- Оля! Не волнуйтесь! Мы с Зинаидой Несттной все убрали, как только он поехал к вам...
О, дорогие мои, незабвенные соседки, такие разные и такие мудрые и великодушные. Как вы только терпели, в сущности, чужую девчонку со всеми ее примочками? Как прекрасно вы разбирались в людях, понимая, что у нее такой трудный период в жизни - молодость. А он же, действительно, понравился вам с первого взгляда, не такого, как у Ольги, а такого, мудрого и заинтересованного, а подходит ли этот мальчик их вредной, но умной и красивой девочке.
И вердикт вынесли сразу - подходит. Этот-то ее облома-а-ет... И слава богу.
---------------------
Впервые в жизни она шастала по квартире перед парнем в платочке на «бигудях», предварительно извинившись. Свидание продолжалось поздним завтраком, ведь гость, чай, не из дому. Пока она шустрила на кухне, он разглядывал комнату бабушки-девушки. Стол. Диванчик. Цветы на окне. Почему-то колючие, кажется, терновник называются. Тут же, кстати, по ассоциации вспомнилось "Они венец терновый, увитый лаврами, надели на него". Довоенный шкафчик с сохранившейся надписью "Квадратьке 20 лет". Очень мило и довольно бедно. Как у его бабушки, у которой он практически и вырос, пока родители мотались по стране и даже за ее границей, в Группе Советских войск в Германии. Полосатые домотканые дорожки на чисто вымытом полу. Он же не знал, что здесь было еще вчера. А если бы и знал, то вместо испуга просто помог. Вот такой он был кроме красоты неземной, еще друг, товарищ и брат.
Они удачно скрывали свое волнение за суетой, за едой, за разговорами. Лишь иногда на секунду замирали, погрузившись в какие-то свои грезы или внимательно вдруг следили за руками, губами, поворотом головы друг друга. Завтрак завтраком, а куда деть инстинкты, силу взаимного притяжения, обаяние свежести и молодости. Так, в томлении и прошел завтрак, можно констатировать "в теплой дружеской обстановке". Слово за слово, продолжали знакомиться, смеяться и поневоле откладывать сладкий миг объяснений, поцелуев. Но и слишком далеко тоже откладывать нельзя. Это в части "солдат спит - служба идет", а здесь - каждая минута на счету. Да и не в увольнительной он даже - в командировке, которую придумал ему Филиппок - сдать комсомольские взносы в сберкассу районного центра. Уже скоро и уезжать, а они еще ни разу и не поцеловались...
- Оля! Иди ко мне.
И она пошла. И весь ее обширный любовный опыт на уровне 9 класса средней школы тех лет, а это совсем не тот, что позволяют себе старшеклассники сейчас, пришел ей на помощь. Они дождались. Они целовались. Целовались вусмерть, чтобы насладиться и запомнить миг. Они нашли друг друга. Господи, как же это здорово, найти свою половинку, тем более двум таким неприкаянным, вырванным из обычной своей жизни и временно оказавшимся: ему - в армии, ей - на фабрике.
Здесь никто ничего не говорит плохого об этом окружении, еще и в армии не было дедовщины, да и служил в музвзводе, да и работу на фабрике и ее людей Ольга Витальевна всегда будет вспоминать с признательностью и уважением и даже внутренним убеждением, что ей это было где-то необходимо. Для моральной зрелости, что ли. Именно там она поняла, как сурова и многообразна жизнь, и что именно на этих людях труда и держится мир.
Но тогда вместе с любовью приходила уверенность, что впереди - целая жизнь любви и непременно вместе, что для нее они пока не готовы в своем нынешнем состоянии, которое временно, а впереди - захватывающие дали.
Он планировал снова поступать в медицинский, ей это очень нравилось. А она, избавившись от глупых иллюзий, собиралась на филологический, как когда-то советовала любимая учительница.
Помимо всего много болтали обо всем на свете. Володя оказался очень начитанным парнем, с первого свидания они, задумавшись, вдруг начинали фразу одновременно и с одних слов. Это просто поражало, такая похожесть в мыслях и словах. Базис был, правда, разновеликий. Володя никогда не утруждал себя учебой, рос у деда с бабушкой в Д-ске, еще мальчишкой помогал им строить свой дом недалеко от шахты, где дед заведовал древесным складом. У стариков, а было им в ту пору всего по 62 года, была одна дочь, Володина мама. Она вышла замуж студенткой техникума в Харькове за Володиного отца сразу после войны, которую он прошел как авиационный техник. Никогда в жизни ни мама, ни бабушка не работали, в смысле работы по найму. Но украинские домохозяйки - это всем известные труженицы по дому, по саду-огороду. У Оли у самой была такая бабушка в той же области на Азовском море.
Вспомнилось ей и великое сидение на вокзале в его городе в 61 году, когда сестренке было всего год. В жару, духоту, измотанные 6-ти суточной поездкой из Читы с уже оставшейся позади одной тяжелой пересадкой в Харькове.
- Вот не знали мы, Володя, что там живешь ты, а то точно заявились бы на постой.
- Милости просим. У меня знаешь, какая бабушка гостеприимная. И накормит и напоит, еще и с собой нагрузит.
- У меня у самой такая бабушка в Мариуполе.
Нет, тогда еще он назывался Ждановом, это позже ему вернули его историческое название. У Ольги была одна знакомая по фамилии Жданова, которую после переименования все вокруг ради смеха стали именовать Мариупольской...
- Ты знаешь, она меня и в армию провожала. Родители с младшим братом в это время служили в Ленинск-Кузнецком.
- Надо же, такая ответственность. Ты говоришь, так с 9-ти месяцев, как забрала тебя в Пружанах от родителей, так и вырастила до 18 лет?
- Да, с небольшими перерывами. В Пружанах мне вода не подходила. Ну, например, один год я был с ними в ГДР.
- Я тоже полтора года жила у бабушки здесь, когда папа поступил в Ленинграде в академию, а мама - в институт. Трудно было найти жилье для семьи с ребенком, но потом - всегда вместе.
- Так вот. Проводили меня на областной сборный пункт, а оттуда потом на 2 суток отпустили. Потом еще сутки на этом пункте, а потом повезли в крытых машинах на вокзал для отправки. Представляешь, а бабушка откуда-то узнала и прискакала с целым мешком припасов внучеку и не на чем-нибудь, а нашла соседа с мотоциклом. Так, верхом и с мешком и примчалась к вагону на энном пути.
Неожиданным образом пути их семей пересекались, то в послевоенной Белоруссии, то в северной столице, где отец Володи тоже учился в физкультурном институте, а потом всю жизнь служил в авиации, но уже по спорту, а не по технической, как в войну, части. А поэтому неожиданно пересекались и детские воспоминания.
Часа в четыре он уехал, а она все выходные провела в блаженном состоянии. Не сразу понимала, о чем ее спрашивали, не сразу разумела, чего от нее хотят, куда пойти и что сделать. Какой-то полуавтомат вместо четкой и обязательной девчонки. Соседки переглядывались и вздыхали понимающе: "Любовь..." Подружки же требовали подробностей. Ну, разве можно об этом рассказать?
Потянулись томительные дни. И томительные ночи, полные мечтаний. И замечательная переписка обо всем на свете, а не только о том, кто любит больше и сильней. Хотя без отчаянной любви не было бы и этой переписки. Но в переписке крепла и взаимная чисто человеческая симпатия и дружеские отношения.
В конце зимы он приезжал еще пару раз. А последний раз в увольнение на двое суток, то есть приехал в пятницу вечером, а уезжал в понедельник утром. Это было здорово, но было и трудно сдерживать свои чувства, тем более, что в их распоряжении были еще и ночи, созданные богом для любви. А они засиживались допоздна, а потом расходились, как примерные школьники. Она - ночевать к тете Зине, а он оставался спать у нее в комнате. Сна всю ночь не было, конечно, во всей квартире. Утром, как примерный солдат, он застилал постель, накануне постеленную для него Олей, умывался раньше всех, чтобы никому не мешать из "невест", одевался и, сидя на диване, ждал ее.
И она приходила, и начинался новый день с новых поцелуев. Но в конце двухдневной пытки оба понимали, что продолжаться вечно так не может, и одних поцелуев обоим мало.
В следующий раз он явился 5 марта с духами в честь 8 марта и опять на 2 дня. А поскольку оба уже многое передумали в известном направлении после последнего свидания, то и произошло все очень быстро и естественно, прямо по приезде. Заметим, в дневное время. Оба перенесли потрясение. Но как прекрасно оно было, это потрясение. И помогли друг другу справиться с этим потрясением, где юмором и смехом, где словами-заверениями, а потом и новыми ласками и новыми потрясениями. Это чудо узнавания, открытия в области чувств и нежности захватили обоих в равной степени. Все три дня они провели в любви, засиживались и валялись допоздна, но по сложившейся традиции расходились вечером по разным комнатам. Прямо великие фарисеи.
И это тоже было хорошо. Надо было еще и отдыхать, хоть немного, и осмысливать все события дней любви, перебирая минуту за минутой. И не тревожить соседок по ночам. А у самих почему-то не было страха, недоверия, боязни последствий. Они сливались в любви, а любовь, как известно, это инстинкт продолжения рода помимо всего прочего, что придумали люди для обмана этого инстинкта в угоду наслаждению.
Расставание впервые было с ее слезами навзрыд рано утром в понедельник. Разъединить их было невозможно, но надо. Есть такое слово. Если одно надо, то другое тут же "низзя". У обоих есть дело. Нельзя же проваляться всю жизнь рядом и не размыкая объятий. А тогда им обоим казалось, что можно. Что это и есть их главное дело в жизни - любить и быть любимыми. Кто может с этим спорить, тот никогда не любил вот так - в первый раз, так отчаянно и так бурно.
Они все-таки оторвались друг от друга, и через несколько часов внешне влились в обычные заботы и привычный ритм своей жизни. Но какая бурная внутренняя жизнь тут началась у обоих "тайных эротоманов". А именно такими они и были, воспитанные на чтении лучших книг, которые придумал мир, лучших картин лучших художников, не обделенные чувством прекрасного, и сами весьма недурные собой. Оба, рожденные в любви и выращенные любовью близких. А теперь они стали взрослыми. Кому же еще как не им откроет свои тайны ее величество Любовь и ее богиня Афродита, дамы неопределенные во всех отношениях и причудливые сверх всякой меры. А вслед ему полетело:
Когда меня разлюбишь ты
Как написалось это просто
А как звучит томительно и
остро
не для меня -
Меня ль разлюбишь ты?
В той, прежней жизни ей часто посвящали и дарили стихи, которые она совсем не ценила. Ну, приятно - и все, что мальчишки и парни, очарованные ею, сидят и кропают стиши, где все в превосходной степени лично о ней. Ну, например:
Как я люблю твои власы
густые
Твой ум и гордость, доброту
Клянусь, слова те не пустые
И взглядов милых простоту.
Приятно - и не более того. А тут - поистине на нее снизошло и это новое томление - воспевать свою любовь в стихах. Не в четырнадцать и не в пятнадцать, а в ее взрослые двадцать. Так что же, она отстала в развитии? Да нет, просто полюбила - и зазвучали струны души. И так изощренно - представить, что он ее разлюбит, принять эту боль и сразу оттолкнуть потому что "потому" оканчивается на "у" - ее невозможно разлюбить. Как вам такое бездоказательное доказательство? Правда, ново и смело. Вот она, прекрасная уверенность юности - и самое интересное, что и другие в это начинают верить.
-----------------------
И началась самая прекрасная пора ее жизни. Под знаком любви. Письма, редкие встречи.
В одну из таких редких встреч, утром в субботу они встретились у нее в комнате и до завтрака предавались поцелуям. Она сидела у него на коленях, и оба, естественно, забыли обо всем на свете.
Вдруг в дверь раздался стук, довольно громкий. Соседки, не сговариваясь, никогда не стучали, а просто окликали ее.
- Оля! У вас чайник кипит!
Ну, воплощенная деликатность. Стука во входную дверь и каких-либо разговоров они тоже не слышали.
Оля моментально соскочила и счастливая, вся розовая от волнения, а потому и очень сильная, и с ослепительной улыбкой - ее сейчас мог остановить только танк - подлетела к двери и распахнула ее. Бог мой! На пороге стоял отец в генеральском облачении. А взгляд настороженный, как у юного следопыта. А в квартире как бы ни души...
Когда человек счастлив, как и пьян или душевно болен, он не анализирует ничего, он просто действует - и все поступки ему кажутся очень логичными, самое интересное, что и другим иногда тоже.
Она, сияя, завопила:
- Привет, Квадратько!
А он в тон ответил:
- Квадратько, привет, коли не шутишь.
Затем она быстро подхватила его под локоток и, поздравляя и расхваливая его яркий наряд "а ля павлин", как он сам называл, повела его на... кухню. А он шел, не сопротивлялся, улыбался и подчинялся. А она тем временем зачастила:
- Понимаешь, пап, я не одна.
В ответ он легонько крякнул.
- У меня парень.
- Хорошо, что не два.
Ее шутливый тон передался и ему, хотя такие шуточки у них тогда не были в ходу. И чтобы как-то объяснить, почему у нее парень в 9.30 утра, она быстро-быстро продолжила:
- Понимаешь, пап, парень в солдатской форме. Так что ты, мон дженераль, не очень...
Она хотела добавить «разоряйся», но он ее опередил. Отстранив одной рукой, он первым отправился в комнату, а следом потрусила и она.
Дальнейшая сцена происходила у нее на глазах. Папка, мужчина небольшого роста, хоть и генерал, вошел в комнату. Ничего не подозревающий солдат не упал, однако, в обморок и не свалился со стула. Он с большим достоинством поднимался, очень красиво и четко, но без излишней спешки, правой рукой застегивая верхние пуговицы мундира. Когда он поднялся во весь рост, генерал Квадратько невольно им залюбовался "хорош, чертяка" и подошел ближе:
- Здравствуйте, я Олин папа, Виталий Николаевич. Откуда родом, где служите?
И протянул руку для знакомства. В ответ солдат протянул свою и произнес:
- Володя Доронин.
Дальше она не слушала. Поняв, что скандала и криков "смирно" не будет, что мужчины друг другу понравились, что ни отец, ни Вовка не ударили в грязь лицом, она помчалась искать этих предательниц, без которых папка не мог бы войти в квартиру. Ведь могли бы окликнуть, как-то предупредить, все это очень подозрительно...
Она нашла их у Марь Николавны, обеих "преступниц". Теть Зина, держась за сердце, сидела на диване у двери - это уже становилось традицией - сползать по косяку на этот диванчик. Марь Николавна, как вы догадываетесь, сидела за столом нога на ногу и курила в волнении, и была окутана облаком дыма.
- А... Вот вы где, мои ненаглядные...
- Понимаете, Оля! Стук в дверь. Я услыхала, что Зинаида Несттна пошла открывать. Никаких особых звуков. А потом резко открывается моя дверь - и Зинаида Несттна падает на диван, хватаясь за сердце, выпучив глаза и с немым криком: "Отец приехал!" Вы же понимаете, если бы я, я бы что-нибудь придумала, а так... немая сцена да и только.
- Не волнуйтесь, можете выходить из укрытия, бомбежки не будет. Теть Зина, вы еще не актриса, а еще только учитесь у Марь Николавны. Но именно то, что вы не стали восклицать: - Ой! Виталий Николаевич! Вы приехали? Как там Екатерина Александровна, Светочка? - видимо, насторожило папку, и он внутренне подготовился к чему-то такому. А тут всего-то солдат с утра.
"Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом" - частенько любил он приговаривать и раньше, но так прилично и мудро вел себя впервые.
- Дальше закрутилось-завертелось. Оля стала соображать насчет завтрака, т.к. как украинский человек папа любил творог и ряженку. Ряженки в их городке не было вообще, а творог редко. Поэтому именно эту еду он всегда предпочитал по приезде в Н-ск. Зинаида Нестеровна притащила из своей комнаты заначку еще с 20-летия Оли - бутылку коньяку, которую взялась тогда сохранить как раз для Виталия Николаевича со словами: "А то все твои девчонки вылакают"- и про которую Оля совсем забыла. Заглянув в комнату, она увидела приятную картину - оба сидели, уткнувшись в утренние газеты, привезенные из Москвы. Володя из-за газеты, увидев бутылку, стал ей подавать знаки: - Убери, ты что, и украдкой показывал на погоны, мол, субординация. Но она не придала этому значения, была уверена, что раз все так хорошо, то и выпьют за знакомство все вместе, и вообще все будет еще лучше.
Однако, молодой генерал был мудрым в свои 42 года, не делая никаких резких движений, сказал, что вчера они якобы слегка перебрали в гостинице и он сегодня ну никак не может выпивать, и что такой хороший коньяк им и самим пригодится, только на улицу потом не выходите, а то и на патруль можно нарваться. Потом все хорошо позавтракали. Потом Володя опять укрылся за газетой, а папа сказал, что хоть и планировал у нее тут переночевать, но понимает ситуацию и как коротки увольнительные... а потому отчалит сейчас:
- Если бы только не электричка и не этот чертов трамвай... Ну да ладно. может и такси поймается.
Напоследок надавал Оле заданий от мамы и сестренки кое-что им купить в столице и назначил свидание через три дня в гостинице в Москве.
Оля вышла его проводить до парадного:
- Пап, ну как он тебе?
Он ответил вопросом на вопрос:
- А он тебе кто?
- Друг, наверное.
- Так имей в виду, в дружбу между мужчинами и женщинами я не верю.
А из следующей его фразы:
- И заруби себе на носу, в вашем возрасте друг - это потенциальный жених...
она поняла, что понравился Вовка и ему, ее отцу, который гонял от нее этих самых друзей от одноклассников до лейтенантов в городке очень последовательно и даже радостно.
За сим со смехом он попрощался:
- Ну, я поехал. Иди, а то замерзнешь. И смотри, все зависит от тебя самой, глупостей тут не наделай.
Конечно, бутылку они тут же усидели, еще и Надька Московцева им помогла. С Володей они уже были знакомы. Посмешила их своими рассказами про Нинку Семенову, про то, как они знакомились с итальянцами - это в те-то времена, форменная измена родине налицо. Потом похвасталась, как на третий раз наконец сдала древнюю историю - в черном платочке и с неподдельной грустью перед экзаменатором.
Через несколько дней встретились с папой в московской гостинице, видимо, это была гостиница Министерства обороны, кругом были одни военные. Поднялись в номер оставить покупки. Поимели инцидент с дежурной по этажу:
- Товарищ генерал, с дамой в номер нельзя, как вы понимаете.
Самое лучшее, что нашел в ответ отец:
- Да какая это дама!
А "даме" было обидно, ведь она так старалась. В ажурных чулках, изящных ботинках, в черном пальтишке и спущенном на плечи капюшоне, который сливался по цвету и пышности с копной волос - она была очень даже ничего. Вот и дежурная это отметила.
- Это моя дочь! Тут и без паспорта видно, как мы похожи. Или предъявлять?
- Извините, Виталий Николаевич. Проходите, конечно. И правда, похожи. Это я так, по долгу службы.
Отец еще брюзжал, пока шли по коридору к номеру:
- Да она меня сто лет знает. Это ж надо, дама... Да только б на носы глянула.
И по-новому смотрел на дочь.
Спустились в ресторан. Там было немноголюдно. Официантка во время заказа, как им теперь обоим казалось, смотрела на них неодобрительно. В тепле, в светлом зале, они постепенно оттаивали, начались их обычные подкалывания и переброс шуточками. Им было хорошо и уютно вдвоем, все-таки виделись теперь так редко.
Папка заказал коньяк, видимо, себе, но официантка принесла две рюмки и два бокала.
- А это зачем?
- Для дамы.
На этот раз он только гмыкнул выразительно, а когда она отошла, они вдвоем рассмеялись.
Окончательно отсмеявшись, генерал решил поделиться с "дамой". Они и раньше, в ее старших классах, могли составить друг другу компанию по коньячку, при этом отец всегда приговаривал:
-Только смотри никогда не увлекайся этим. А вообще в этой жизни выпивать надо уметь.
А сам вот совершенно не умел. Страдал головной болью наутро даже от небольшой дозы. А вот компанию, застольные легкие разговоры любил, при этом сам был редким рассказчиком. А тут подошла официантка с бутылкой шампанского и коробкой конфет со словами:
- Это вашей даме вот от того столика.
За тем столиком сидели морские офицеры во главе с адмиралом. Оля заметила их пристальное внимание еще раньше. Уж чем-чем, а женской интуицией ее бог не обидел. Они, уже подогретые спиртным, аж выворачивали шеи, чтобы наблюдать за ними, такими смеющимися и естественными в ресторане военной гостиницы. Это, наверное, оттого, что им самим явно не хватало дамского общества. Они отчаянно завидовали ее отцу - весь их вид красноречиво и без слов говорил: "Вот лысый черт, какую девчонку отхватил и сюда не побоялся привести".
- Передайте господину адмиралу, что моя дочь не принимает никаких подарков от лиц старше ее отца и по возрасту и по званию!
Официантка была счастлива таким оборотом, надо же, дочка. На рысях помчалась к тому столику и передала дословно замечательную фразочку. Господа офицеры сыграли классную немую сцену, а затем вслед за адмиралом, у него и правда Оля увидела на погонах две адмиральские звезды, поднялись за столом и очень церемонно, но опять не без зависти, раскланялись перед ними. Это было здорово. Это было красиво. И она в центре внимания. А папка-то каков! Ну, все прямо чистые гусары. Поистине, жизнь ее меняется каждый день, и все к лучшему.
Потом он ее проводил к метро. По дороге они долго смеялись, легко найдя нужную ноту для разговора. Отец признался-таки, что Володя ему понравился, да и его семья военнослужащего - тоже вполне понятна и привычна, свой брат офицер. При этом добавил:
- Если б знал, что за 7 тысяч километров ты найдешь солдата, я б тебе дивизию построил!
Она тоже за словом в карман не полезла и парировала такую вопиющую, мягко говоря, неточность:
- Вот ты бы как раз и построил...
И они опять хохотали.
Напоследок она чего-то у него выцыганила на новую обстановку комнаты со словами:
- А тебе не стыдно, в каком убожестве я принимаю "потенциального жениха", да еще и являюсь теперь генеральской дочерью.
- Стыдно. Но никогда не называй себя так. Ты - дочь солдата. И только так. Ведь я, по сути, им и являюсь!
Маме она передала письмо. Оно начиналось с "Мама, я люблю!" Папа, наверное, к письму дорисовал все остальное.
Вместе с Нэлкой Долговой, если помните, она жила рядом, работала на той же фабрике и ездила с Олей на тот же" Огонек", они купили набор румынской мебели "Жилая комната", прикатили в мебельном фургоне и расставили. Теперь и внешний антураж жизни тоже изменился к лучшему. Было дорого, но она же работала... Взяла как взрослый работающий человек кредит на полгода под всю зарплату, родители обещали продолжать ей помогать.
Вскоре ей стало казаться, что ее пылкая любовь не осталась без последствий, но всерьез поверить в это она не могла. Ну не верят люди в те чудеса, которые творит с их неопытными телами мать природа, пока не увидят своими глазами мнение знающих людей.
Чтобы не ходить в районную больницу, поехала в Москву, в платную поликлинику.
- Да, деточка, вы ждете ребеночка - обрадовала ее докторица, такая бабулька - божий одуванчик. У нее все, наверное, были деточками и ребеночками.
Совершенно убитая этим известием, она вернулась домой. Написала Володе. Много думала, как теперь быть с учебой. Неужели она, медалистка и вообще умница, так и останется неученой работницей ситцепечатной фабрики. Правда, она могла себя представить каким-нибудь инженером на этой фабрике. Подумала - и, не теряя времени, поехала в текстильный институт, на разведку. Разведку уже вела умно, не только в приемной комиссии. Походила по этажам и коридорам, посмотрела расписание занятий технологического факультета - все то же самое, начерталка, математика, станки и очень много химии. Еще физкультура. Вот физкультура ей теперь совсем не грозила. Но заниматься все тем же, что без жалости бросила в самом лучшем вузе - глупей некуда! А на модельера одежды - и это могло ей быть близким - другие трудности. Необходимо иметь рисунки в соответствии с особыми требованиями и потом всерьез заниматься рисованием всю жизнь. Это тоже не ее.
В следующий раз Володя приехал в увольнение вчетвером, с друзьями. Среди них был один его одноклассник, Вовка Ракуленко, как оказалось, большой выпивоха и с недетской тоской непонятно о чем. Много лет спустя его найдут мертвым в туалете поезда Москва-Д-ск. Много покуролесил в жизни и очень достойно ее закончил...
Она старалась принять их как в лучших домах, на белой скатерти и с крахмальными салфетками и со всеми условностями перед мало знакомыми, но очень достойными гостями. Со всеми этими "кушать подано", "прошу к столу" и т.д. Уехали сытые и довольные выше макушки.
Только потом она поняла, что это было что-то вроде смотрин. Уехали и вынесли вердикт, что такая хорошая и без него устроится, а ему незачем жениться в 20 лет, портить себе этим всю жизнь. Письма стали приходить реже и с недомолвками. Поверить в разрыв она не могла, этого не может быть, потому что не может быть никогда. Но на всякий случай взяла направление в больницу - представить себя матерью-одиночкой она тоже не могла, хоть убейте.
Вот так, юные девицы, будь вы хоть тысячу раз любимы, в определенной ситуации вы почему-то должны страдать гораздо больше своих избранников, и цена вам копейка, и именно вы разрушаете их жизни, а о ваших никто и не вспоминает. Просто так устроен мир. Свобода мужчин - очень дорогое нечто, и тем не менее сколько разбитых судеб именно у мужчин. А вот женщины как раз очень быстро адаптируются в любой ситуации.
Оля не ныла и не скулила и не потеряла веру в мир, она просто написала ему:
- Я очень удивлена!
Через несколько дней пришла телеграмма о свидании в Москве.
Была уже жара, пока доехала, с нее стек весь внешний лоск - просто усталая и беременная с рыжими конопушками, и еще и в рыжем каком-то платье. Несмотря на жалкий вид, вела себя уверенно и мудро:
- Скажи мне, Володя, ты сможешь спокойно жить, зная, что у тебя где-то растет ребенок? Ты производишь другое впечатление, тебе не может это быть безразлично.
Выяснилось, что кроме друзей, еще и родной отец уже успел ему запретить жениться. Оказывается, он написал родным, а те в крик. Кроме письма сыну папаша успел уже настрочить и начальнику политотдела части, чтобы проследили за его сыном - и никаких ему увольнительных, стервецу.
Володю вызывали, воспитывали. Когда он рассказал, что его избранница генеральская дочь, подполковник аж вспотел и долго вытирал шею платком. Затем выяснил, что вот об этом-то сынок не посчитал нужным сообщить родителям. Все это очень задело Владимира, особенно то, что ему так не доверяют родные отец и мать. Вот тут он и рассказал, что вообще-то мало их знает, что рос у деда и бабушки, которые в нем души не чаяли, а родители его даже где-то стеснялись поскольку он был толстым ребенком.
- Имей в виду, это меня в армии похудели, я могу снова растолстеть после демобилизации.
Свидание проходило на людях, на улицах жаркой июньской Москвы, и они впервые весь день просто прогуляли и проговорили, как взрослые люди, но ничего не решили, зато и не поругались. Оказалось, что на ближайший месяц-два ребят откомандировали из части на подмосковную фабрику музыкальных инструментов помочь предприятию и кое-что заработать для оформления части. Фабрика находилась на полпути в теть Тонин город, а жили они в помещении ведомственного детского садика. В общем, все разнообразие в солдатской жизни.
Через неделю Оля встретила в Домодедово маму с сестренкой. Пока ехали до Курского вокзала, рассказала обо всем, что успела натворить без присмотра - во-первых, стала блондинкой. Кстати, на фабрике это было очень просто, всего лишь обмакнуть волосы в чан с отбеливателем на основе перекиси водорода, а потом закутаться и посидеть немного. Так все и делали в ночную смену. Потом, в ночную же смену решила покрасить кофточку и шапочку, связанные мамой. Опустила в емкость с красителем, добавила туда пару из шланга, стала помешивать, как требовалось по изобретенной левой технологии. И вдруг заметила, что размешивается все легче и легче - кофта и шапка растворились. Шапку удалось вынуть не без труда и закинуть в камеру для просушки - и вынуть нечто, похожее на баскетбольную сетку. А вот кофту не удалось даже вынуть, так ее из емкости слили в большой пакет, завязали и вынесли на помойку. Хохоту было! Это было еще зимой, вместо шапки нашли платочек доехать домой.
Были и еще прегрешения, которые мама тут же отпускала. И только когда сели в электричку, она спросила о главном:
- Ты что, уже и беременная ко всему прочему?
Ей оставалось только с хохотом согласиться. И они вместе смеялись, как ненормальные. Что значила эта кофточка в сравнении с эти главным. Но это оказалось не так страшно, когда присоединить ко всему остальному да подключить чувство юмора, да и ощутить, что ты не одна со своими переживаниями.
- А он что?
- А ему папа не велит.
И снова хохот. Отсмеявшись, мама спрашивает:
- Я про учебу уж и не знаю, как спросить.
- Почему же, я решила, что иду на филфак в пединститут.
- Ха-ха, она решила!
Дома мама сразу нашла направление в больницу. И сразу нашлась:
- Пусть пока полежит, чтобы мы не расслаблялись. Честно сказать, я тебя, Олька, ну никак не представляю матерью-одиночкой. Но пока будем посмотреть. Я бы на его месте на тебе бы обязательно женилась, несмотря на запрет. Черт их знает, этих парней, что им надо.
В конце недели приехал Володя и предложил ей подать заявление в ЗАГС, что они и сделали. Заодно познакомился с мамой. Когда вернулись, немного посидели с соседками, которые были просто на седьмом небе от радости. Наивные, им казалось, что их кто-то обвиняет, что не доглядели, хотя о будущем ребенке не было сказано никем ни слова. После отъезда жениха, он отправлялся на свою музыкальную фабрику, как снег на голову уже затемно свалился папа - прилетел в Москву в командировку, после рабочего дня поехал к ним. Форма одежды на этот раз была штатская - такое бывало не первый раз.
Мама огорошила его у порога известием:
- Оля и Володя подали заявление в ЗАГС.
На это он отреагировал своеобразно:
- Вот черт, а я его только что на вокзале пытал:
- Как ты думаешь, Володь, такси в этом городишке еще ходят или нет? Да что я спрашиваю, ты сам тоже ни черта не знаешь. Вот! Разве так с женихом разговаривают?
Будучи в штатском он не представлял, конечно, предмета для усиленного разглядывания в том самом трамвае, но просто ценил время, которого занятому человеку всегда мало.
До регистрации оставалось совсем немного времени, а еще не было даже колец. А кольца в те времена в Подмосковье продавали по справкам из ЗАГСов только в нескольких ювелирных магазинах. Город Н-ск относился к магазину в Химках. Накануне поездки за несколько дней дали телеграмму Володе на музыкальную фабрику о встрече в Москве.
Через день получили ответную телеграмму: - Доронин срочно выбыл отпуск.
Было похоже на предательство. Семейство приуныло. Мама успокаивала дочь:
- Да что ты, не мог он так поступить. Зачем тогда дурака валять с подачей заявления. Знаешь как, взяли и срочно отправили в отпуск, он и сообщить не успел, а может такой краткосрочный, что надеется успеть вернуться.
Кольца все-таки купили, причем жениху досталось лучшее кольцо из нормального золота 583 пробы, а ей - низкопробное колечко, других такого размера не было. Еще и за этими надо было выстоять дикую очередь из половины женихов и невест Подмосковья. Поскольку вопрос с замужеством после телеграммы оставался открытым, то и менять не поехали, чего ради.
Регистрация была назначена на 5 августа, а экзамены на 1 и 3 августа. Экзамена было два - литература и русский язык, но для медалистов считалось, что по одному предмету. Первым было сочинение. Необыкновенное везение - та же тема о классике русской литературы как зеркале русской революции, что и в Бауманском. 3-го августа сдала русский на 5 и узнала, что сочинение тоже на 5. Все! Считай зачислена! Тем более, что с 7 августа предложили являться на отработку.
Вот так, еще не зачислена официально, а уже отрабатывай. С вузом все, отстрелялась, теперь осталось замуж выйти - и все, казалось ей тогда. Но теперь, по крайней мере, она хоть начнет учиться, а там видно будет - академотпуск или что там еще положено студенткам для рождения детей.
5 августа почему-то долго валялись в постели и болтали, оттягивая момент подъема и неопределенности, потом накрутилась на бигуди. Особой подготовки не учиняли. Платье - выпускное, у жениха - его очень приличный костюм, который она забрала в Москве еще весной у знакомых его родителей, чтобы он мог чувствовать себя человеком во время увольнительных. Стол на 6-8 персон можно соорудить в момент, паче бракосочетание состоится.
Смешно, но замерла в ожидании жениха вся квартира. И он появился где-то в 11.00, точно за 2 часа до назначенного времени. Вот тут уже все и завертелось. Только отсмеялись по поводу странной телеграммы - ее жених объяснил их же наивностью:
- Ну, кто на этой фабрике знает солдата Доронина? Там у них главный инженер с такой фамилией. Он и выбыл, наверное, в отпуск.
А уже всерьез надо спешить, а еще помыться, поесть с дороги, одеться, найти машину.
Однако, со всеми делами управились, даже нашли "Запорожец" в соседних гаражах. И свидетели были - водитель и подруга из соседнего дома, тоже Ольга, одна из участниц посиделок. И шампанское было, и депутат рядом с регистраторшей необъятных размеров, и все желали счастья и успехов. А у них и так все это было. А потом уже дома посидели за накрытым столом. И у соседок нашелся подарок - набор тарелок, частично доживший до 21 века.
И свидетельница принесла замечательное французское трикотажное платье, все из золотистых узелков и строго по фигуре - и мама купила его в подарок. И жених сам расплачивался в ЗАГСе и за машину, как оказалось, продал баян, привезенный ему отцом в часть, когда были в Москве проездом.
Не было только родителей жениха, хотя он уверял, что сообщил. Отпраздновали, а потом пошли все гулять в лес.
Вечером опять собрались за столом, а тут уже затемно и папа приехал, на этот раз в отпуск, с ним в Крым отправлялись и жена с младшей дочерью Светой.
Первая брачная ночь была смешной. Они просто не могли наговориться, а до остального и дела как бы не было. Усталость, волнение последних дней и этого самого дня. Но самое смешное, им казалось странным, что для этого есть ночь, а они привыкли заниматься любовью днем, как бы таясь ото всех. А теперь всем известно, чем они тут должны заниматься, и именно это ощущение все и портило, вот поэтому, мол, они этим и не будут заниматься. Но это только так им казалось... ведь любовь возьмет верх в любых условиях и при любой уверенности ей противостоять непонятно почему, по глупым каким-то и детским причинам. Но все-таки их особенно расстраивал тот факт, что ее очень серьезный отец, ночевавший с женой и Светкой в соседнем подъезде у дочери Марь Николавны, тоже знает сейчас, чем они там увлечены вдвоем, и это почему-то было нестерпимо. Вот было "низзя", "низзя" и вдруг можно. Объясните, умные люди, почему это так. Ведь это же элементарно глупо!