Итак, перед ним стоял человек, который «обязательно перезвонит, как только сможет», – служитель православного храма, быть может, сам отец Гедеон, в полном церковном облачении, в головном уборе, с четками в руках. Чистое, белое лицо, обрамленное бородой, отрешенно-непроницаемо. Взгляд сперва на чемоданы, стоявшие у двери, затем на незваного гостя.
- Здравствуйте! – как можно более радушно тот поприветствует его.
Священнослужитель сдержанно поклонился.
Пришелец молчал. Он тоже.
Ни вопроса, зачем тот здесь, ни естественного интереса, кто перед ним?
Ничего не оставалась, как «сдаться». Преодолевая внутреннее сопротивление, поведал безмолвному визави, кто перед ним, на какой такой Meeting of Pacific Sociological Association приехал и с каким докладом о духовно-религиозном возрождении России выступил.
- Решил посетить здешнюю православную обитель, раз уж я здесь... И…
- Во-первых, – перебил его батюшка, – ни о какой конференции я не уведомлен. Во-вторых, сомневаюсь, что некая Pacific Association правомочна обсуждать религиозную жизнь России.
Туго соображая ватной головой, гость пытается растолковать служителю, что Pacific – Ассоциация известная, изучает общественные процессы в странах Тихоокеанского побережья, к каковым Россия принадлежит, а не знать уважаемый Отец о сим мероприятии мог, потому что оно чисто светского характера, и религиозные деятели в нем не участвуют. Кроме того, де, пытался звонить по телефону храма, даже надиктовал на автоответчик и о проходящих в Doublе Trees Hotel обсуждениях, и о себе, и о намерении посетить церковь. Так что, пожелай кто-либо из духовных особ побывать там, его охотно бы выслушали.
- Заблуждаетесь, – с негодованием отреагировал батюшка. – О событиях значимых нас московская Патриархия оповещает своевременно. Не в пустыне живем: что и как делать представляем, где нужно участвуем…
И с еще большим градусом:
- А вот некоторым содейственникам неведомых мирских сборищ стоило бы знать существующие порядки и правила. То, что в Америке по ночам звонить не заведено. Таких здесь сразу в полицию и с ними не церемонятся. И – как обращаться к духовному лицу, – склонив голову в почтении, положив правую руку на левую и испрашивая благословение. И уж потом вести речи.
Впрочем, довольно! Идет великий пост и о суетном я толковать не намерен.
После его выступления прозвучало еще несколько пламенных речей в духе болгарина и венгра, сочувственно воспринятых аудиторией. Отвечать на них было невозможно. К звону в ушах прибавились боль в висках и зуд в ладонях.
Еще продолжался чей-то доклад, когда в зал заседания бесшумно и элегантно вкатился гигантских размеров стол с изящной многоярусной сервировкой, до неприличия вкусной, сытной и пьяной. Пару минут спустя, аудитория с бокалами в одной и – бутербродами, пиццей, жареными куриными окорочками, пирожками, пирожными, кусками, торта, дольками ананаса, яблока, киви, груши, банана, гроздьями винограда и т.д. – в другой, продолжала говорить о чем-то вполне умиротворенно и легко.
Сквозь жующие и пьющие ряды ни один из великолепных, блистательных, элегантных коллег-социологов к московскому страдальцу не протиснулся, ни слова не произнес, записки с заманчивыми предложениями не прислал, рукопись не запросил.
Н и к т о. Н и ч е г о. Ни взгляда, ни жеста, ни слова в его сторону. Будто его и не было здесь вовсе. Да и заготовленные страдальцем призывы вначале застряли в горле и вместе с порциями нежнейшей ветчины, свежайших колбас, сыров и нарезок рыб, разносортных фруктов, запиваемые тонкого вкуса вином, а потом и вовсе отправились туда, куда они и должны были уйти...
Еще одна мудрая традиция блистательной Pacific Association, свято соблюдаемая устроителями конференции, – умиротворять собравшихся с помощью фуршета!
Пока он, одинокий в толпе, смаковал пережовывыемое и глотаемое, ожидая приглашений и инициатив, сборище стало рассасываться. И вскоре он, едва удерживающий липнущие веки разомкнутыми, обнаружил, что остался один со своими злосчастными чемоданом, теплой курткой и кейсом, в шоковом состоянии наблюдая через окна, как солидно, с чувством хорошо выполненной работы рассаживались по своим машинам и разъезжались, те кто только что были рядом, на кого он рассчитывал.
Неожиданно невесть откуда вынырнула Шерон, и потянула его за собой.
- Com, com, Nikolai! Following me! – Оказалось, в ресторан, на ужин в честь гостей-докладчиков. И он устремился вслед за ней со своим грузом, сунул его швейцару, и за всю трапезу так и не пришел в себя, а на его с трудом составляемые англо-американские фразы о проблемах с книгой, ночлегом и прочем, Шерон только смеялась,
O, yes! Thees are very series problems. It is America!
Потом ушла расплачиваться и исчезла.
С концами.
«О суетном толковать не намерен!» – отозвались в его звенящем мозгу слова батюшки. Физически ощутил глухой и тяжелый удар в темя, боль под левой лопаткой. То было торжествующее ОнО!
Но дальше произошло удивительное. Неизвестно откуда в нем стали пробуждаться силы, бодрость. Тело наполнилось энергией.
От дремотной обморочности не осталось следа. Звон, спазмы, боль в висках, в области сердца улетучились.
Стало очевидно: теперь он – один. Один на один с городом, штатом, чужой страной. Вдалеке от дома, практически – на противоположной стороне планеты от него. Без средств. Без малейшего понятия, что делать дальше.
Но – с верой. И неизданной книгой о Христе.
Теперь, когда он знал, что все зависит только от него, он был спокоен. Значит, будет так, как надо.
- Благодарю вас батюшка! Извините мою неловкость. Постараюсь прийти снова в более подходящее время, – искренне радуясь внутреннему преображению, произнес весело, с подъемом.
Поднял чемодан с накинутой не него теплой курткой, кейс и, чувствуя как легко отрываются ступни ног от брусчатки улицы, – впечатление, что взлетает, – пошел прочь от храма русской православной церкви города Сан Диего и его настоятеля отца Гедеона.
Священник некоторое время шествовал в том же направлении, но потом резко повернул назад.
А с ним и ОнО!
Это ощутилось сразу, вместе с тотчас же нахлынувшем чувством окрыляющего облегчения.
Пред ним лежала вся планета...
Не считая первой ночи, диван шикарного пятизвездочного «Doble trees hotel» еще надолго оставался его пристанищем.
На вторую дремотную пытку сидением на жестких поролоновых подушках обрекла Шерон: решать проблему ночлега после ее внезапного исчезновения было поздно. На третью – вынудил оргкомитет PSA, которому, хорошо отдохнувшему, выспавшемуся, он поутру подал заявление о помощи и ответивший далеко после обеда: к сожалению, нет средств. И хотя смысла срываться с насиженного места не было и в этот раз, – сделал бы это не задумываясь, если бы не клерки отеля, деловито расставлявших в фойэ стеллажи с книгами.
Для завтрашней ярмарки социологистики с представлением лучших изданий ученых Тихоокеанского бассейна – объяснили.
Так это же то, что ему нужно! Вот кто наверняка ухватится за его рукопись, оценит ее, примет в работу, заключит договор, выплатит аванс. И он спасен!
Надежда дала силы вынести еще одну ночную пытку бессонным оцепенением, моментами переходящим в обморок. Спас утренний кофе – энное количество бумажных стаканчиков обжигающего, ароматного пития.
И вот она – ярмарка !!
Броские, притягательные заголовки сухих теоретических работ. Яркие, многокрасочные обложки. Буклеты, рекламные проспекты. Любезные консультанты-продавцы от издательств. И их боссы. Знакомься! Листай! Вопрошай! Предлагай!
Безудержное, на первый взгляд, пиршество печатно-ученой мысли, однако, вскоре обнаружило ее специфическую – языческо-атеистическую, гендерно-аспектную направленность. Чисто американский взгляд на социум? На человека? На Бога? Увы, – на мир без Бога. К концу осмотра окончательно убедился: именно так.
Из нескольких десятков издательских фирм и центров только два-три поднимали по-настоящему актуальные для планеты темы – ее сбережение, противостояние терроризму, поднимающему голову нацио-фашизму, Слову и Делу Спасителя. Остальные бились над вопросами пола, гендерных связей и зависимостей, отношения к ним, наделения терминами, отмены устаревших типа «он», «она», «папа», «мама» и т.п. То есть говорили ни о чем, потели ни над чем!
И он мчал в благословенную Америку, напрягшись так, что сорвал с пупка, чтобы понять это после двух бессонных ночей и трех опаляюще разочаровывающих дней! После затрат, которые он неизвестно когда и как возместит!
Каким же надо было быть слепцом, глупцом, чтобы не видеть этого заранее! Что мешало допустить неизбежность такого исхода еще в Москве? Ведь он бывал за границами, живал в США? Кто же затмил сознание?
ОнО!
Лишь ОнО могло так легко и красиво сделать это.
Заманить за океан. Бросить в холл, на диван, чтобы заставить каменеть на нем заживо под удивленно-подозрительными взглядами ночных уборщиков. И совершенно обалдело рассматривать визитки тех самых двух-трех издателей, которые, даже не взглянув на его рукопись об Иисусе, с обворожительной улыбкой просили прислать по ней резюме, которое будет непременно, уже через три месяца изучено и при одобрении издательством поставлено в план выпуска ближайших четырех-пяти лет.
Ясно, что все эти дни и ночи ОнО было рядом. Активное, агрессивное, беспощадное. Определенно решившее покончить с ним.
Иначе чем можно бы объяснить появление пред его очи двух, квадратных вверху и внизу seсurily, изумленно взирающих на пьяного, что-ли? полудурка, проведшего – сколько? сколько? – дней и ночей на диване? И торжественно поднявших его чемодан, теплую куртку и кейс и несших их через холл и ведших через него задержанного зайца! И остановившихся перед дверью на улицу, куда намеревались его выставить, только затем, чтобы продемонстрировать свой улов дежурному администратору отеля – афро-американцу, который в силу своих служебных обязанностей должен был получить их объяснения. А, узнав, в чем дело и просмотрев документы москвича – участника и докладчика конференции PSA, – позволил ему расположиться в кресле неподалеку от него до утра.
Но не спать!
А утром, когда его смена кончилась, он с видом пунктуального, верного своему слову человека посадил участника конференции Pacific Sociological Association, представителя «посткоммунистической» России в открытый «Рено» и повез – куда, сэр? ах, да – ко храму русской православной церкви имени Св. Иоанна Кронштадского города Сан Диего.
Please, sir!
(Продолжение следует)