(биографический рассказ)
Удивительным образом откладывается в памяти время, проведенное в детстве. Некоторые моменты запечатлеваются навсегда, а некоторые стираются, будто бы и их не было. Как же происходит отбор? Наверное, остаётся то, что вызывало эмоций больше всего.
По бумагам это была даже не деревня, а один из многочисленных участков в Якутии, в который мы с мамой приехали погостить к бабушке из другого района. На участке было десять домов, они стояли вдоль прямой улицы, дома были все деревянные, одноэтажные, заборов будто бы и не было. Бабушкин дом был двухквартирный, с ней жил младший сын, дядя Аркадий, другая половина дома пустовала. Не вспомню я ни магазинов, ни школы, ни сельского клуба, которым обычно живут в маленьких сёлах и участках. Через улицу жила дочь бабушки, тётя Таня с сыном Сашей моего возраста, рядом соседствовала женщина с мужем, который недавно вышел из тюрьмы, у них была дочка Катя, тоже моя ровесница, чуть подальше жил старший сын бабушки, дядя Валентин, со своей большой семьёй, на этом мой круг знакомых в нашем участке N. заканчивался.
Веселые дни проходили у тети Тани, она очень любила своего Сашу и часто потакала ему, придумывала разные развлечения. Например, варила морс и умудрялась разливать его в маленькие пакеты из-под натурального сока. Какие могли быть пакетированные соки в 90-ых в маленьком участке? Мы, дети, цедили этот морс через трубочку, как настоящий покупной сок, и жмурились от удовольствия. Однажды тетя Таня сварила суп, нам он показался таким вкусным, что звенели только ложки, пока Саша не решил плюнуть прямо в кастрюльку с супом. «Чтобы супа много было» - философски изрёк он. Иногда заходила соседская девочка Катя, и тогда Саша чувствовал себя настоящим главарем, рассказывал небылицы, командовал и дразнился. Но и у него была одна слабость, которая тщательно скрывалась. Это раскрылось совершенно случайным образом, когда то ли по его прихоти, то ли ещё по какой причине мы, дети, решили остаться на ночь. Улеглись мы на тети Таниной кровати, как жители феодального государства: посередине Саша, сбоку тетя Таня, слева лёг валетом наш брат Юра, которому было уже лет двенадцать, у него под боком уместилась я, место с краю заняла наша соседка Катя. Брат оказался любителем простора, всю ночь он норовил меня спихнуть подальше от себя, я, в свою очередь, терзала бедную Катю и она, мне, кажется, даже не сомкнула глаз. Зато утром, когда я, большая соня, осталась досыпать одна, нащупала под подушкой у Саши детскую пустышку. Наш с Катей вождь был повержен.
Один единственный раз я заходила к Кате. Заходить к ней не было запрещено, но интуитивно я чувствовала, что делать этого не стоит. Но в этот раз нам срочно что-то понадобилось в доме, то ли куснуть корочку хлеба, то ли выпить воды из большой стеклянной банки. И мы с Катей зашли в её дом. Внутри было темно, но потом, когда глаза привыкли к полумраку, стало видно, что через голые окна пробивается дневной свет, тусклый луч освещал летающую пыль и железную кровать с застенками из белой тюли в центре комнаты, на которой лежал он - уголовник. Мама Кати говорила тихо, почти шёпотом, боясь разбудить своего мужа, и на цыпочках мы вышли обратно на улицу. Как дочь уголовника, Катя в свои пять лет знала кое-какую матерщину. Когда поругавшись, мы обменивались любезностями на нашей единственной в участке улице, моя подружка бросила скверное слово, я в ответ закричала «Дура!». Заходя во двор, я вдруг заметила, что на террасе стоит дядя Аркадий, он, конечно, всё слышал. Мне стало очень стыдно от нашей с Катей испорченности, оттого, что я позволила со своих губ слететь плохому слову, оттого, что я вообще знаю слово «дура» и умело его использую. Признаться, я часто чувствовала себя чужой среди маминой родни, я больше была «папина», и этот эпизод ещё больше всколыхнул моё чувство непричастности к родственникам.
В доме у бабушки жила белая собака, она спала у входа и пахла псиной, на плите целыми днями варилось мясо, было слышно, как бабушка в комнате выделывает оленью шкуру, смазывая её маслом, запахи эти распространялись по всему дому. Мне купили катанки*, и дома я ходила в них, поскальзываясь и ковыряя из неё какие-то желтоватые комочки. Дядя Аркадий красил мои тягостные будни, когда я оставалась дома, дарил подарки, особенно мне нравился игрушечный телевизор с глазочком, можно было крутить кнопку и смотреть картинки внутри игрушки. Иногда с мамой мы ходили смотреть за бабушкиными коровами, большой коровник стоял далеко, воздух в нём был будто бы влажный от насыщенного запаха коровьего навоза. После удоя бабушка доставала сепаратор и делала жирные сливки. Из еды неизменно было много мяса, ели кровяную колбасу, жареные караси, кэбуэр*, а я всё это не ела, мама уговаривала съесть хотя бы кусочек, но я не могла. Совсем скоро я перестала даже мазать хлеб сливочным маслом (наверное, в глубине своего желудка я уже вожделела «благодать» химической еды, которая должна была прийти с наступлением нового тысячелетия). После ужина бабушка мазала свои суставы пахучим медвежьим жиром, который хранила в жёлтой банке. Окно в моей спальне частично было оклеено плотным полиэтиленом вместо стекла. Ночью бушевал ветер , колотя эту самодельную заплатку до утра. Я лежала под одеялом и прислушивалась к безмолвию заброшенной половины дома, которая была за стенкой, пока голова не становилась тяжелой, а перед глазами почему-то возникали и двигались рисунки моей вязаной кофты, которая осталась далеко-далеко дома.
Я еще не догадывалась, что через пару лет счастливое детство расползётся, как мохеровая нить на спицах. Дядя Аркадий уйдёт нехорошей смертью, бабушка и тетя Таня умрут от болезни друг за другом, выяснится, что мой брат Саша – приёмный, и его заберут к себе биологические родители, папу убьёт мамин племянник, вернувшийся из армии, решивший испытать свои силы в пьяном угаре. Испытания коснутся и Кати, которую её мама решила отдать людям на воспитание после того, как муж опять попал в тюрьму.
Но всё это будет позже, сейчас я ждала таяния ослепительно белого снега, чтобы пустить по реке обещанные Сашкой самодельные кораблики, которые обязательно должны были по детской наивности причалить к счастливому берегу...
*катанки - валенки
*кебуэр - национальное блюдо из молока и масла