- Ну что, Батыр, нам тоже пора на работу. Спасибо за вкусный завтрак, Зухра. Но работа не ждёт, сама понимаешь, какие времена, опаздывать нельзя, - вставая с топчана, после того, как все, благодаря Всевышнего, обвели ладонями лица, сказал Шакир акя.
Вслух, на улице, никто не посмел бы говорить о вере, но так их учили отцы, не забывать о вере и Шакир акя, несмотря ни на время тяжёлое, ни на то, что нет-нет бывали и неожиданные аресты, после еды багодарил Аллаха за хлеб и просил здоровья близким, молился ночью, чтобы сын вернулся с войны, просил за всех сыновей. А работал Шакир акя в мастерской, в старом городе, где делал лопаты и кетмени, тяпки да вилы. Нужные во все времена вещи для узбеков.
- Мне тоже пора на работу, а ты что делать будешь, Эркин? Может со мной, на железную дорогу работать пойдёшь? А что, выучиться сначала на помощника машиниста, потом и на машиниста, - спросил Мумин, вставая следом за отцом и Шакир акя.
- Он только приехал! Пусть отдохнёт, отоспится, успеет ещё поработать, - заявила Мехри опа, с волнением взглянув на сына.
Женщина знала нрав сына, этот сидеть не будет и отдыхать тоже. Но ведь парень только с войны вернулся, Мехри опа с надеждой смотрела на сына, в ожидании его ответа.
- Некогда отдыхать, ойижон, я поеду в институт, может смогу поступить. У меня все документы в порядке, все даты стоят, когда и куда я прибыл. Может сделают уступку в приёме документов и разрешать сдать экзамены? Я попытаюсь, если же нет, что ж... найду работу и год поработаю, а на следующий год я непременно поступлю, - сказал Эркин, встав с топчана.
Мехри опа с гордостью взглянула на сына и довольно перевела взгляд на мужчин и Зухру.
- Поезжай, сынок, ты воевал, думаю, тем, кто воевал, есть льготы, иди, родной, прямо в гимнастёрке и иди. Отец, денег дайте сыну, пожалуйста, на трамвай и вообще... может есть захочет или в кино зайти, мало ли... молодой, пусть погуляет, - поглаживая плечо и отряхивая гимнастёрку сына, сказала Мехри опа.
Пока Шакир акя вытаскивал из кармана монеты, Мумин встревоженно смотрел на Эркина.
- Я знаю, ты врачом хотел стать, помню. Значит, ты в ТашМИ поедешь? Может я с тобой? Дода? Можно я сегодня на работу не пойду? Я же только помощник и поезд в Фергану уходит только поздним вечером, прошу Вас, - с мольбой взглянув на отца, спросил Мумин.
- Работу пропускать нельзя, сынок, ты же знаешь, ещё военное время, нельзя, сынок, пошли на работу, - ответил Батыр.
Тяжело вздохнув, Мумин прошёл следом за мужчинами к калитке, выходившей на улицу, всё же надеясь, что Карину он там не встретит. Парню не хотелось, чтобы Эркин и Карина оставались наедине. Эркин всё же взял монеты из рук отца, вспомнив, как он давал ему деньги и в школу. Но теперь, Эркин был взрослым мужчиной и понимал, что он должен содержать родителей, а не они его. И в институт поступить хотелось, тогда нужно будет искать подработку, можно и в самом ТашМИ. Так подумал Эркин, словно он уже учился там.
- А мы сегодня на вечер плов приготовим, может получится и мяса немного достать. На рынок сходить нужно, морковь с огорода принести, - сказала Зухра, собирая со стола пустую посуду.
- Я выйду на базар, ты морковь и лук порежь, я через час вернусь. Все ушли, к обеду Гули вернётся со школы, но им с Кариной немного картошки осталось, им хватит. Ну, я пошла, - поправляя платок на голове и крепче его завязывая, сказала Мехри опа.
- Я вынесу Вам деньги, Мехри опа, подождите немного. Хорошо, жара спала, а может я схожу? - предложила Зухра.
- Ты что же, считаешь меня старой? Что я, на базар не схожу? Мне же и пятидесяти нет! А ты всего на три года младше меня, - улыбнувшись, ответила Мехри опа.
- Нет, что Вы! Я не это имела в виду. Но проявляю уважение к Вашему возрасту, хоть на три года, но всё же Вы старше меня, - ответила Зухра.
Потом, побежав в дом, вскоре вынесла деньги и протянула Мехри опа.
- Это много, я тоже добавлю, пусть поровну будет, лепёшки на базаре куплю, печь некогда, пока тесто подойдёт. Буханку не купишь, по карточкам выдают, но слава Аллаху, война закончилась, скоро всё изменится. Слышала и карточки отменят, скорее бы уже, - возвращая половину суммы денег Зухре, сказала Мехри опа.
- Да, хорошо бы было, но главное, наши дети вернулись с этой проклятой войны! Теперь всё изменится, жить станем лучше, есть сытнее, пусть беды останутся позади, - сказала Зухра, собирая скатерть и унося под старый тутовник, где её и отряхнула.
Мехри опа через калитку в дувале ушла к себе домой, чтобы выйти на улицу из своего дома, хотя калитку и днём не закрывали. Но женщина прошла в дом и взяла деньги, которые лежали в ящике старого серванта, куда обычно складывали скудные заработки, но у многих и таких денег не было. Взяв два рубля, Мехри опа вышла из дома и направилась через двор к калитке.
Махалля Сагбон была старой в Ташкенте, все соседи друг друга знали, часто, у своих ворот или калиток сидели старики или же шли в чайхану, где проводили время за пиалкой чая, повезёт и лепёшкой с сухофруктами лакомились. Ворота и калитки не запирал никто, никто чужой не смел зайти в чей-либо дом. Так было всегда, с начала века, ещё до того времени, как началась революция. Старики умирали, рождались дети и поколения менялись, но не менялись традиции и устои этих простых людей. Так привыкли жить и так жили почти все, во всяком случае, в этой махалле. Свадьбы игрались почти всей махаллёй и на похороны собирались тоже всей махаллёй.
Мехри опа вышла на дорогу и немного подождав на остановке, села в трамвай. Базар Чорсу находился не так далеко, всего в нескольких остановках. Доехав, Мехри опа зашла на базар и прошла к мясникам, проходить к мастерам, где работал Шакир акя, женщина не стала. Ей не пристало заходить к мужу, это было не принято, мог прийти сын, но не жена и не дочь.
- Махмуджон ( ласковое обращение с прибавлением "жон", как у русских, например, Вовочка), сынок... мой сын с войны вернулся! Живой и невредимый вернулся! Вот плов хочу ему приготовить, он же его четыре года не ел, понимаешь? Ты дай мне полкило мякоти на плов, знаешь ведь, в другое время не просила бы, - мягко попросила Мехри опа молодого продавца, который ловко разделывал куски мяса большим, острым топором, на специальном широком и высоком пне, вырезанном от ствола старого тутовника.
- Поздравляю Вас, кеное (обращение к женщинам, так обращаются и к невесткам, и снохам). Значит, Эркин вернулся? Небось, вся грудь в орденах, да? - не переставая работать руками, спросил Махмуд.
- Да! Вся грудь в блестящих медалях, я то в них не разбираюсь, но мой сын не осрамил наших с отцом седин, - с гордостью ответила Мехри опа.
Молодой человек, лет тридцати, был в белом яхтаге (белая рубаха с треугольным вырезом или распахнутая) в светлых, сшитых штанах и с тюбетейкой на побритой голове, наконец положил на бумагу, что лежала на весах, кусок говяжьей вырезки.
- Здесь чуть больше, Мехри опа, но деньги я возьму за полкило. Такая радость, Ваш сын вернулся! Ешьте на здоровье, это моё уважение к Вам и к Шакир акя, - сказал Махмуд, завернув мясо и протягивая Мехри опа.
Взяв полкило мяса с солидным перевесом, женщина положила его в сумку из искусственной кожи, с такими раньше и ходили на базар женщины.
- Да будет доволен тобой Аллах и ты будь доволен, спасибо тебе, Махмуджон. Приходи вечером к нам, с Эркином повидаешься, приходи, - сказала Мехри опа.
- Привет передавайте и Шакир акя, и Эркину! Соседям привет от меня, приходите ещё, Мехри опа! - вслед женщине, которая медленно уходила в сторону прилавка с лепёшками, громко сказал Махмуд.
Эркину пришлось возвращаться домой, нужно было взять аттестат и паспорт из планшета, с которым он не расставался на войне, где лежали военный билет, комсомольский билет и документы на ордена и медали. Эркин умылся под умывальником, вытерся и зашёл в дом. Где лежали документы домочадцев с домовой книгой, Эркин знал ещё до войны, он и нашёл их там же, в ящике старого комода. Взяв аттестат и паспорт, он положил в планшет и вышел во двор, а оттуда на улицу.
Он подошёл к остановке, пришлось ждать трамвай, на котором он и хотел проехать до ТашМИ. Конечно, он знал, что прошёл месяц и ему навряд ли позволят сдать экзамены. Был почти конец сентября, учёба давно началась, но парень лелеял надежду, пусть маленькую, но всё же он надеялся, что заслуги перед родиной, ему зачтутся. Сев в трамвай, он с пересадкой доехал до ТашМИ. Несколько кирпичных зданий, двух и трёхэтажных, с лечебными и учебными корпусами, стояли тут несколько десятков лет. Прежде, тут был кадетский корпус, но решением из самой Москвы, ТашМИ стал и медицинским институтом, и клиникой. Во время войны, сюда привозили и раненных солдат и офицеров, но в сентябре, студенты вновь начали учиться или же продолжили учёбу.
Эркин решил зайти в административный корпус и поговорить с ректором. В приёмную он зашёл смело, но его остановили.
- Молодой человек, Вас вызывали? По какому Вы вопросу? - тут же вскочив из-за своего рабочего стола, когда Эркин, взявшись за ручку, собирался открыть дверь кабинета ректора, спросила молодая девушка, лет двадцати пяти, с длинными косами, в белой кофточке и чёрной юбке.
- Здравствуйте! Я по вопросу поступления, мне с ректором поговорить нужно, - ответил Эркин, опуская руку.
Он понимал, без разрешения в кабинет входить нельзя.
- Но учебный год давно начался, Вы опоздали... - глядя на сверкающие ордена и медали на груди Эркина, ответила девушка.
- Верно, я опоздал... но у меня уважительная причина. Война давно закончилась, но приехать вовремя я не смог, нас оставили в Берлине, зачем, говорить не буду... ну так что? Могу я поговорить с ректором? - спросил Эркин.
- Боюсь, товарищ Захидов Вам ответит так же, сейчас он занят, может позже зайдёте? - спросила секретарша, возвращаясь на место, поняв, что парень без разрешения в кабинет не войдёт.
- Я могу и подождать, - нахмурив красивые, густые брови, ответил Эркин и сел на один из стульев, что в ряд стояли у стены.
Но тут открылась дверь кабинета, откуда вышла женщина, лет под шестьдесят, с высокой причёской из вьющихся волос с проседью, с приятным, серьёзным лицом. Следом вышел мужчина, среднего роста, подтянутый, широкоплечий, приятный на вид. Эркин тут же встал, привлекая к себе внимание обоих.
- Спасибо Вам, Хамид Закирович, у меня на кафедре пара, я пойду, - сказала женщина, собираясь выйти.
Эркин, кивнув, поздоровался.
- Ассалому аляйкум! - громко сказал он.
- Ва аляйкум ассалом, молодой человек. С фронта вернулись? Молодец какой, вся грудь в орденах. Нам можно гордиться нашими сынами. Хамид Закирович, вот перед нами пример доблести и отваги, - с какой-то нескрываемой гордостью сказала женщина.
Она была в сером костюме, длинная, ниже колен, прямая юбка, удлинённый жакет и белая кофточка снизу, с завязанной под горлом лентой вместо воротника.
- Мы и гордимся своими доблестными сынами, Дилором Икрамовна, конечно гордимся. Мой сын тоже воевал, Вы знаете... - ответил Хамид Закирович, погрустнев.
- Знаю. Простите... мне пора идти, а те, кто отдал свои жизни за Победу, никогда не будут забыты. Многие отсюда ушли, говорят, им поставят памятник на территории клиники. Всего Вам доброго, - сказала Дилором Икрамовна и быстро вышла из приёмной ректора.
- А Вы ко мне, видимо? Проходите в кабинет, молодой человек, - сказал Хамид Закирович, первым войдя в открытую дверь просторного кабинета.
- Проходите, садитесь, - указывая на стул и сам сев за свой большой стол, сказал Хамид Закирович.
Эркин сел и вновь поздоровался, с волнением ожидая начала разговора.
- Ва аляйкум ассалом, молодой человек. Что у Вас? Хотя я догадываюсь... видимо, учиться у нас хотите? - спросил Хамид Закирович, играя с карандашом, стуча им по столу.
- Я ночью вернулся, после объявления капитуляции, нас оставили в Берлине, для восстановления города, иначе, я бы успел к началу экзаменов, - ответил Эркин, глядя прямо в глаза мужчине.
- Понимаю, но учёба месяц, как началась... что же с Вами делать... документы принесли? Аттестат с собой? Вы ведь школу закончили? - спросил Хамид Закирович.
Его подкупал прямой взгляд парня, его открытое, мужественное лицо. И конечно, ордена и медали, хотя в институте учились многие студенты, вернувшиеся с фронта. Но что-то в этом парне было, что Хамид Закирович не смог ему сказать обычную фразу... приходите на следующий год. Эркин вытащил из планшета аттестат и паспорт и тут же протянул ректору. В его глазах Хамид Закирович увидел блеск надежды и радости. Развернув аттестат, Хамид Закирович довольно улыбнулся.
- Химия пять, физика пять, значит, эти естественные предметы Вам близки больше других? А за четыре года не забыли эти предметы? - спросил Хамид Закирович.
- Скрывать не буду и хитрить тоже, конечно, на войне ни о химии, ни о физике, тем более, об анатомии и биологии, не думал, не до того было. Но думаю, по мере учёбы, я всё вспомню и наверстаю упущенное за этот месяц, - ответил Эркин, не отводя взгляд от мужчины, глядя прямо ему в глаза.
- Я права не имею... но... у Вас очень уважительные обстоятельства. Давайте сделаем так... при поступлении, абитуриенты сдавали четыре экзамена и с этого года, министерством образования было решено учёбу в ТашМИ продлить до шести лет. Время ещё есть... Замира? Вызовите мне заведующих кафедрами хирургии и кардиологии, которые были в приёмной комиссии во время приёмных экзаменов, пусть и Дилором Икрамовна придёт, - нажав на кнопку вызова секретарши, сказал Хамид Закирович, когда девушка забежала в кабинет.
Замира тут же вышла и минут через двадцать в кабинет ректора постучались, затем вошли двое представительных мужчин преклонного возраста, в строгих костюмах, белых рубашках, при галстуках и вернулась Дилором Икрамовна. Женщина догадалась, увидев Эркина в кабинете ректора, зачем их вызвали. Хотя, такого в этом заведении ещё не было. Но этот парень и ей понравился, не потому, что грудь его была в орденах, понравился прямой взгляд, красивые черты, мужественное лицо... Когда все вошли в кабинет, Эркин тут же встал.