Середина июля, лето достигло апогея, и жалко было, что впереди постепенный уход сезона. Вот и из ягод лишь смородина да крыжовник остались.
- Деда! – решительно отодвинула ведерко семилетняя Анюта. – ты мне уже всю душу вымазал своей смородиной! Давай на луг выйдем, что ли …
- На луг? – со скрипом поднялся с корточек дед. – А что на лугу?
- Пойдем! – обрадовалась почти согласию. – Там интересно, там… коровы!
«Коровы? И что коровы?» - недоумевал, а внучка уже тянула за руку по дороге с синими от цветущего цикория обочинами.
Луг открылся прямо за поворотом – простор подсохшей травы под синим небом с кучевыми облаками. Неподалеку паслось стадо.
- Ух ты! Смотри, деда – облако на жареную курицу похоже!
- Ну, ты скажешь, Анюта! – хохотнул. – Отчего же на жареную?
- А ты присмотрись: вот ножки…
И в самом деле – округлая тушка и растопыренные ножки, как у цыпленка табака. Повеял ветерок, гоня волну подсохшей высокой травы, и дохнуло молоком от близкого стада. Анюта прижалась поближе и крепче сжала деду руку.
- Ты чего, Анюта?
- Смотри – там пастухи напьянились!
В самом деле, непроходящая эта головная боль хозяев коров – пастухи - снова еле держались на ногах, предоставив стаду свободу разбредаться по лугу.
- Так что – домой, внучка? Ты ведь коров боишься вроде?
- Нет, - вздохнула. – Что ж мы - просто так уйдем? Давай бабушке букет нарвем.
- Букет? – оглянулся на засохший луг. – А цветы где?
- А вон! – кивнула на сохлые почти растения с белыми метелками-соцветиями зонтиком. И тут же бросилась дергать невзрачные эти цветы, вырывая с корнями. Дед понюхал зонтики.
- Может, не надо, Анюта? - засомневался: не понравился ему запах. И пожалел который раз, что плохо знает луговые растения.
- Нормально, деда! Только сделай цветы покороче. А то корни…
Стебли отрываться не хотели, пришлось помогать себе зубами. Сжимая в руке букет, внучка первая забежала во двор:
- Бабушка! Тебе букет!
- Дед! – отшатнулась бабушка. – Совсем одурел! Вы зачем сюда борщевик притащили?
Анюта растерянно оглянулась, и брови ее поползли вверх – дед побелел отчего-то и стал истово отплевываться.