Рассказал мне сосед историю, которую я хочу пересказать так, как услышала.
.
Бабушка моя - человек уникальный. Надо бы о ней в прошедшем времени, но редко язык поворачивается...
Когда революция началась, ей было почти четырнадцать. На своём веку много видела, мудрая была и интересная: видела дедушку Ленина живьем, прятала советских партизан во время Второй мировой, вырастила пятерых детей, одного из них похоронила в сорок втором, подняла восемь внуков, пока дети заново отстраивали страну...
Были у нее только младшие сестры, отца забрали, в доме устроили штаб, по воскресеньям там проводились танцы... Мать умерла, не выдержав всех этих событий, ведь даже из вещей ничего не разрешили забрать: солдаты жили в доме её деда, ели из сервизов её бабушки, спали в сапогах на их с мужем супружеском ложе, где она, одну за другой, родила четырёх нежно обожаемых девочек... Измученная переживаниями, она скончалась в 1918 году. Бабушка осталась одна с младшими детьми, стала им вместо матери и отца, пропавшего безвести. Ей туго приходилось: их, раскулаченных, гнали, не пускали в дома, не подавали еды. Она шла с детьми из деревни в деревню, берегла малышей, бралась за любую работу... И несмотря на то, сколько она пережила, никогда никто не слышал, чтобы бабушка прокурала жизнь или плакалась на людей и прочие невзгоды. Она даже Ленина до конца жалела за то, что он хотел как лучше, старался, да не очень получилось... И переживала всё от того, что ему, бедолаге, упокоиться не дают - разложили поднадзорного, под конвоем, даже спустя годы после смерти,... словно он восстать может, если его без присмотра оставят...
А ведь ей как-то дед говорил: ничего не жалей, к вещам не привязывайся - они не тебе достанутся, ничего не бойся, всё будет хорошо, а работягу в короне - земле предадут не скоро, только после нас всех...
Она тогда думала, что старик бредит, он был уже совсем слеп, на ухо туговат, но оказалось пророчество вернее верных.
Однажды мать обозлилась на меня за опрокинутое молоко. Я случайно запнулся о ведро, и молоко расплескалось. Мать схватила меня за руку и замахнулась... Непонятно, откуда взялась бабушка, кажется, рядом её не было, но она сурово сказала:
- Не тронь! Я тебя не била, и ты детей не тронешь.
- Бабуля! Она Федьку бьёт! - тут же, по случаю, настучал я. Мне было лет шесть, а старшему брату Фёдору - одиннадцать. Он был отчаянный, бедовый, вот и доставалось ему от мамы.
- Ябеда - беда, козья борода... Вот так, значит... - проворчала мама с нотками угрозы.
- Федя, тебя за что мать бьёт?- подступила бабушка к внуку.
- Виноват потому что, - насупился Федя.
- Ты что же это, опять не учишься? - бабушка была доброй, но это не мешало ей обладать гипнотическим взглядом змеи. Брат вытянул шею, повесил голову, опустил плечи... Но молчание стало невыносимым:
- Бабушка, я больше не буду! Ни двойки! Честно! И прогуливать не буду! Клянусь!
- Клясться - грех, ты лучше пообещай, слово своё дай, которое, не дай бог, не сдержишь! Обещаешь?... То-то... Да смотри, старайся. Мать-то из себя не выводи.
Слово бабушки - закон. Больше у брата не было плохих оценок, школу закончил хорошо...
А как-то было к ней в курятник лисица забралась, всех кур переполошила, а украсть не смогла: была обморожена. Бабушка её поймала, выходила. Держала в доме, как кошку, а по весне выпустила. Лиса долго не уходила: уж больно упитанная стала, неповоротливая, охотиться трудно. Всё возвращалась на кормёжку. Потом всё же ушла. А через месяц вернулась. Несколько лет приходила, даже с лисятами. Бабушка всегда была ей рада.
А ещё у неё жил скворец. Носатый, говорящий, она его Санькой звала. Очень интересный питомец. Своенравный.
Когда бабушки не стало, он исчез неизвестно куда.
Я рассказываю о ней потому, что все мы канем в Лету, уйдём, как она ушла, и от нас останутся только воспоминания. Я хочу, чтобы её не забыли. Хочу, чтобы она где-то там знала, что есть у неё внук, который помнит о ней и рассказывает уже своим внукам. Придёт время и меня так же не станет. Обо мне нечего рассказать, так может, кто-то, спустя годы, скажет: знал я одного дядьку, у него бабка лису приручила, и скворец у неё жил, Санька...
Был бы я писателем, я бы книгу о ней написал. Но я уже мало что помню. Это раньше надо было, хоть записки бы вести, или дневник какой... Теперь уж поздно.