Есть заимствованные слова, которые надо знать и помнить всегда.
1 июня 2022 года в Международный день защиты детей я опубликовал на сайте проза.ру свои заметки «Гинкго - живое ископаемое. Охота на слова». Меня тогда поразило, что эти деревья, ровесники гигантским плаунам, папоротникам и хвощам, населявшим нашу планету в доисторические времена, имеют уникальную живучесть и способны обгореть, но не погибнуть.
Весь июнь и половину июля я приглядывался к деревьям и обнаружил на территории Дюссельдорфа более двух десятков живых ископаемых деревьев гинкго билоба с треугольными раздвоенными листьями. В Зюдпарке эти деревья могучие, с толстыми стволами. Их не менее пяти. Под ними нередко отдыхают выходцы из стран Юго-Восточной Азии, видимо, что-то чувствуют. В ботаническом саду насчитал три молодых деревца. Я сфотографировал их, а потом увидел, что под одним из них сидел старый, скорее всего, китаец в светлых одеждах.
Я колесил на велосипеде по городу и вспоминал имя японской девочки, которая заболела лейкемией. Ей рассказали легенду, что если сложить тысячу бумажных журавликов, то можно загадать желание, которое обязательно исполнится. И девочка стала складывать журавликов из любых попадавших в её руки кусочков бумаги. Я помню, что наш класс, нет, не класс, а наш пионерский отряд, потому что с нами были вожатые из старших классов, когда мы делали бумажных журавликов, решил помочь Сасаки Садако. Я вспомнил её имя, а дома через интернет нашёл сведения о её жизни.
Садако Сасаки родилась на три-четыре года раньше нас - 7 января 1943 года в городе Хирасиме.
6 августа 1945 года американский лётчик сбросил на мирный миллионный город атомную бомбу. Название города состоит из японских слов хира — «плоский, ровный», сима — «остров», то есть «плоский остров».
Во время атомной бомбардировки Хирасимы девочка находилась всего в полутора километрах от эпицентра взрыва. Умерла через 10 лет от лейкемии, это результат радиационного облучения.
Садако Сасаки стала одной из самых известных хибакуся (жертв атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки). И когда сегодня политики Западных стран открыто и многократно говорят об атомной бомбардировке России, мне хочется сказать им, что они тупые и безмозглые. Россию им не победить, а Нюрнберг-2 для них будет обеспечен. Неужели до них не доходят те сигналы, которые подаёт сама природа? Например, нынешними пожарами?
Напомню события из 6 августа 1945 года. Опираюсь на сведения из Википедии.
В момент детонации американского «Малыша» двухлетняя Садако была дома. Взрывная волна вынесла её через окно, но девочка осталась жива. Когда мать нашла её, она не заметила у дочери каких-либо видимых травм. До 1954 года Садако росла обычной девочкой и даже была членом эстафетной команды класса. В ноябре 1954 года у неё проявились первые признаки болезни — на шее и позади ушей проявилась опухоль.
В январе 1955 года опухоль появилась на ногах, и 20 февраля девочка была госпитализирована с диагнозом лейкемия. По мнению докторов, ей оставалось жить не больше года. 21 февраля её перевели в хиросимскую больницу Красного Креста для лечения и переливания крови. К тому времени уровень лейкоцитов в её крови был в шесть раз выше по сравнению со средним уровнем обычного ребёнка.
В августе 1955 года она переехала в палату, где её соседкой оказалась Киё, всего на два года старше. Вскоре друзья Киё принесли ей бумажных журавликов. Отец Садако, Сигэо, узнав от дочери о журавликах, рассказал ей легенду, согласно которой человек, сложивший тысячу бумажных журавликов, может загадать желание, которое обязательно исполнится.
Легенда впечатлила Садако, и она, как многие другие пациенты, стала складывать журавликов из любых попадавших в её руки кусочков бумаги. Её подруга Тидзуко Хамамото приносила ей для этого кучу бумаги из школы.
Между тем здоровье Садако постепенно ухудшалось. Примерно в середине октября левая нога распухла и приобрела фиолетовый цвет. После того, как семья уговорила её поесть, Садако попросила чай с рисом. Затем она поблагодарила семью, и это были её последние слова. 25 октября 1955 года девочка умерла в возрасте 12 лет.
По легенде из книги «Садако и тысяча бумажных журавликов», она успела сделать лишь 644 журавлика. Её друзья якобы закончили работу, и Садако была похоронена вместе с тысячей бумажных журавликов. Однако на выставке, посвящённой Садако в Мемориальном музее мира Хиросимы, приводится информация о том, что девочка успела смастерить около 1300 бумажных журавликов. Брат Садако, Масахиро, в своей книге «Полная история Садако Сасаки» тоже подтвердил, что сестра на момент смерти уже успела сложить заветную тысячу журавликов.
30 июня 2020 года на месте ожесточенных боев Ржевско-Вяземской операции был открыт мемориальный комплекс, посвящённый памяти советских солдат, павших в боях подо Ржевом в 1942—1943 годах в ходе Великой Отечественной войны. Кстати, в этот день умерла моя сестра, дочь погибшего под Берлином солдата. Это и о ней память. Создан мемориал исключительно на народные пожертвования. Враги подхихикивают над памятником, сравнивают его с рваной юбкой, а я в памятнике увидел символическую связь борьбы с фашизмом в Европе, борьбы с самураями на Дальнем Востоке и с осуждением англосаксонской и американской военщины, которая стравливает и разделяет страны и народы, организует многочисленные войны. Когда до них дойдёт, что Земля устала от войн и насилия?
Мне пока не удалось побывать на мемориале под Ржевом, но я помню стихи Александра Твардовского
Я УБИТ ПОДО РЖЕВОМ.
Я убит подо Ржевом,
В безыменном болоте,
В пятой роте, на левом,
При жестоком налете.
Я не слышал разрыва,
Я не видел той вспышки, —
Точно в пропасть с обрыва —
И ни дна ни покрышки.
И во всем этом мире,
До конца его дней,
Ни петлички, ни лычки
С гимнастерки моей.
Я — где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я — где с облачком пыли
Ходит рожь на холме;
Я — где крик петушиный
На заре по росе;
Я — где ваши машины
Воздух рвут на шоссе;
Где травинку к травинке
Речка травы прядет, —
Там, куда на поминки
Даже мать не придет.
Летом горького года
Я убит. Для меня —
Ни известий, ни сводок
После этого дня.
Подсчитайте, живые,
Сколько сроку назад
Был на фронте впервые
Назван вдруг Сталинград.
Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Я убит и не знаю,
Наш ли Ржев наконец?
Удержались ли наши
Там, на Среднем Дону?..
Этот месяц был страшен,
Было все на кону.
Неужели до осени
Был за ним уже Дон
И хотя бы колесами
К Волге вырвался он?
Нет, неправда. Задачи
Той не выиграл враг!
Нет же, нет! А иначе
Даже мертвому — как?
И у мертвых, безгласных,
Есть отрада одна:
Мы за родину пали,
Но она — спасена.
Наши очи померкли,
Пламень сердца погас,
На земле на поверке
Выкликают не нас.
Мы — что кочка, что камень,
Даже глуше, темней.
Наша вечная память —
Кто завидует ей?
Нашим прахом по праву
Овладел чернозем.
Наша вечная слава —
Невеселый резон.
Нам свои боевые
Не носить ордена.
Вам — все это, живые.
Нам — отрада одна:
Что недаром боролись
Мы за родину-мать.
Пусть не слышен наш голос, —
Вы должны его знать.
Вы должны были, братья,
Устоять, как стена,
Ибо мертвых проклятье —
Эта кара страшна.
Это грозное право
Нам навеки дано, —
И за нами оно —
Это горькое право.
Летом, в сорок втором,
Я зарыт без могилы.
Всем, что было потом,
Смерть меня обделила.
Всем, что, может, давно
Вам привычно и ясно,
Но да будет оно
С нашей верой согласно.
Братья, может быть, вы
И не Дон потеряли,
И в тылу у Москвы
За нее умирали.
И в заволжской дали
Спешно рыли окопы,
И с боями дошли
До предела Европы.
Нам достаточно знать,
Что была, несомненно,
Та последняя пядь
На дороге военной.
Та последняя пядь,
Что уж если оставить,
То шагнувшую вспять
Ногу некуда ставить.
Та черта глубины,
За которой вставало
Из-за вашей спины
Пламя кузниц Урала.
И врага обратили
Вы на запад, назад.
Может быть, побратимы,
И Смоленск уже взят?
И врага вы громите
На ином рубеже,
Может быть, вы к границе
Подступили уже!
Может быть… Да исполнится
Слово клятвы святой! —
Ведь Берлин, если помните,
Назван был под Москвой.
Братья, ныне поправшие
Крепость вражьей земли,
Если б мертвые, павшие
Хоть бы плакать могли!
Если б залпы победные
Нас, немых и глухих,
Нас, что вечности преданы,
Воскрешали на миг, —
О, товарищи верные,
Лишь тогда б на воине
Ваше счастье безмерное
Вы постигли вполне.
В нем, том счастье, бесспорная
Наша кровная часть,
Наша, смертью оборванная,
Вера, ненависть, страсть.
Наше все! Не слукавили
Мы в суровой борьбе,
Все отдав, не оставили
Ничего при себе.
Все на вас перечислено
Навсегда, не на срок.
И живым не в упрек
Этот голос ваш мыслимый.
Братья, в этой войне
Мы различья не знали:
Те, что живы, что пали, —
Были мы наравне.
И никто перед нами
Из живых не в долгу,
Кто из рук наших знамя
Подхватил на бегу,
Чтоб за дело святое,
За Советскую власть
Так же, может быть, точно
Шагом дальше упасть.
Я убит подо Ржевом,
Тот еще под Москвой.
Где-то, воины, где вы,
Кто остался живой?
В городах миллионных,
В селах, дома в семье?
В боевых гарнизонах
На не нашей земле?
Ах, своя ли, чужая,
Вся в цветах иль в снегу…
Я вам жизнь завещаю, —
Что я больше могу?
Завещаю в той жизни
Вам счастливыми быть
И родимой отчизне
С честью дальше служить.
Горевать — горделиво,
Не клонясь головой,
Ликовать — не хвастливо
В час победы самой.
И беречь ее свято,
Братья, счастье свое —
В память воина-брата,
Что погиб за нее.
1946 г.
Центральной частью мемориала является колоссальная статуя советского солдата высотою 25 м. Она помещена на вершине восьмигранного 10-метрового искусственного холма. Молодой воин стоит в гимнастёрке и развевающемся за спиной плаще-палатке, который полностью окутывает его снизу, переходя в разлетающуюся стаю 35 журавлей. Птицы закрывают собой опорные металлические конструкции. Таким образом создаётся эффект парения статуи в воздухе. Руки солдата опущены, в правой он держит ППШ. Его голова повернута вполоборота налево и склонена, он смотрит мимо посетителей мемориала, стоящих перед статуей. Лицо солдата умиротворённое, задумчивое и отрешённое. Из Википедии
Образ растворяющегося в стае птиц солдата берет своё начало от стихотворения «Журавли» Расула Гамзатова, ставшего яркой песней с музыкой Яна Френкеля.
Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю эту полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей.
Другой источник вдохновения - фильм Григория Чухрая «Баллада о солдате» , в котором есть сцена вернувшегося с войны без ног солдата: он идёт на костылях, а подол его плаща развевается так, что кажется что воин возносится в небеса.
Я считаю, что символику мемориала подо Ржевом можно связывать и с теми бумажными журавликами, которые делали дети всей планеты, чтобы поддержать дух девочки из Хирасимы.
Хибакуся — жертвы атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки. Хибакуся переводится с японского как «люди, подвергшиеся воздействию взрыва». По данным на 31 марта 2014, в живых числилось 192 719 хибакуся (преимущественно проживавших в Японии). Из них 1 процент, по данным правительства Японии, имели серьёзные онкологические заболевания, вызванные радиационным облучением после бомбардировок. Количество умерших по состоянию на 31 августа 2013 составляло порядка 450 тысяч: 286 818 в Хиросиме и 162 083 в Нагасаки.
Согласно закону к хибакуся относятся:
• находившиеся во время взрыва в пределах нескольких километров от эпицентра;
• находившиеся менее чем в двух километрах от эпицентра в течение двух недель после взрыва;
• подвергшиеся воздействию радиоактивных осадков;
• дети, рождённые женщинами, которые во время беременности попали в любую из перечисленных выше категорий.
Хибакуся – это и те деревья, которые выжили в эпицентре ядерного взрыва. Шесть деревьев гинкго билоба дали живые побеги и отрослись после взрыва американской атомной бомбы в Хирасиме. Жизнь должна победить.