Чем дольше мы живём, тем быстрее летят годы. Чем быстрее они летят, тем острее желание вернуться в детство. Чаще всего это происходит бессонными ночами, когда ломят руки, ноют ноги, а грудь жжёт так, будто в неё воткнули горячий шомпол.
Вот и вчерашняя ночь была такой же. Ноябрь вступил в свои права: на улице хлестал холодный дождь, ветки берёз устали стучаться в окна, словно просясь пустить их в тепло, обсушить и обогреть. Я лежала на диване с широко открытыми глазами. Часы отстукивали час за часом, а сна всё не было. Как-то незаметно я перенеслась в далёкое детство и почему-то стала вспоминать запахи, которые окружали меня раньше. Скоро я заметила, что улыбаюсь, вспоминая былое: так это было приятно.
Детство моё прошло в просторном деревянном доме, который протянулся вдоль деревенской улицы. Меня окружали всегда добрые и любящие люди: вечно хлопочущая по дому бабушка, дедушка, который пришёл с войны без правой руки, но продолжал работать в колхозе, заботливые родители, милая младшая сестрёнка. Помню я и прабабушку, которая души во мне не чаяла.
Дома всегда было чисто убрано, но деревня есть деревня: семья всегда держала скотину, поэтому в задней избе непременно стояла лохань с водой, куда в течение дня бабушка бросала картофельные очистки, какие-то корочки, чтобы потом отдать это всё Гостёнке – нашей корове. Когда дед приезжал с работы и садился обедать, в доме пахло перцем, который он в изобилии добавлял в щи. Чихали все хором, но дед сильнее всех, и это было весело. По вечерам в доме пахло керосином, потому что на керосинке бабушка жарила картошку или любимую дедом мойву. Дед называл себя головой дома, и это было действительно так. Два раза в неделю в доме пахло ржаным хлебом. Этот запах живет со мной и сейчас. Нынешний хлеб так не пахнет, а тогда…Слюни текли вожжой от предвкушения того, что скоро бабушка даст тебе ещё горячую горбушку хлеба, посыпанную сахаром и смоченную водой – я всегда была сластёной.
По праздникам по распоряжению головы семейства в доме пахло пирогами. Начинка их была разной, но чаще всего яблочной и капустной. А я любила начинку из риса с яйцом. Её я быстро выковыривала из пирожка и съедала, а сам пирожок бросала в лохань, чтоб и Гостёнка порадовалась празднику. Бабушка ругала меня, но не сильно: она любила меня и баловала, как, впрочем, и все в доме. Редко, но иногда мне удавалась в день, когда бабушка затевала пироги, выскользнуть из тёплой постели, перебраться на кровать в заднюю избу и следить за бабушкиными действиями. Лампочку она включала только на стене, напротив печки, а когда огонь в ней разгорался, гасила свет. Отблески огня метались по комнате. Всё было жутко-красиво, а бабушка представлялась мне доброй волщебницей. Как же давно это было!
От дедушки пахло сеном, лошадкой Малышкой, а ещё – иногда – сыромятной кожей, из которой он делал «ремёшики» - мастерил что-то для лошадиной сбруи. Рука у него была одна, но он управлялся сам, делал всё аккуратно, смешно при этом кривя губы. И только иногда просил меня или сестру натянуть полоску кожи, чтоб ему ловчее было резать её перочинным ножичком. А иногда, вечерами, дед готовил патроны. Стрелял он отлично. Нам он доверял заталкивать в патрон пыжи, которые он резал из голенища старого валенка. У стреляных гильз был интересный, ни с чем несравнимый кисловатый запах жженого пороха.
Сейчас, когда мой взрослый сын готовит к охоте патроны, я чувствую этот запах и на какое-то время возвращаюсь в детство.
Отопление в доме было печное. Я не любила тяжёлый, кислый запах торфа. Зато, когда вечерами папа или дед пекли картошку, я забывала про этот запах. Печёная картошка пахла так вкусно! И есть её разрешалось не за столом, а на табуретке. Бабушка застилала её газетой «Сельская жизнь», картошку выкладывали в большую, мятую алюминиевую тарелку, и дед начинал её резать пополам и выдавливать для меня, располагая кусочки дорожкой. Откуда и аппетит у меня брался! Сам же дед ел «горелки».
- Деда, ты почему горелки ешь, а не картошку саму? – спрашивала я.
- Это чтоб волков не бояться! – отвечал, смеясь, дедушка.
- Я тоже не хочу их бояться! – кричала я и бралась за дедову еду.
Вся в саже, но страшно довольная, я съедала всю картошку.
Хотя все в доме очень любили меня, всё же главными людьми в моём детстве были родители. Мама всегда пахла молоком и тем самым запахом, который исходит только от мам. Слава Богу, он и сейчас не выветрился у неё. И это так здорово: в почти шестьдесят лет ощущать себя ребёнком! Папа пах иначе. Мне казалось, что он пахнет канифолью и изолентой, большие круги которой всегда лежали у нас в шкафчике шифоньера. Я любила доставать их и нюхать. Папа смеялся надо мной и советовал прицепить её мне на нос, чтобы никогда не расставаться с ней и её запахом. А в шифоньере, там, где висели платья и верхняя одежда, в самом низу всегда лежали новые чёрные резиновые галоши с красной подкладкой и высокие блестящие резиновые сапоги. Да, без этой обуви в деревне было никак нельзя! Их запах был неповторим! Как же противно пахнет нынешняя одноразовая китайская обувка!
Родители работали в городе, совсем рядом: какие-то пятьсот метров разделяли его и деревню. Но в осенне-весеннюю распутицу дороги так развозило, что ни пройти, ни проехать было нельзя. Иногда люди, возвращающиеся с работы, вынуждены были делать лишние полкилометра и идти по так называемому «углу» - травянистой поляне, подходящей к деревенскому пруду, чтобы потом, держась за изгородь и рискуя свалиться в воду, пробраться прямо на улицу. А каково было маме и её подругам возвращаться ночью со второй смены! Папа, часто очень усталый на своей работе, неизменно встречал маму, чтоб осветить дорогу плоским глазастым фонариком. Мама приходила с работы, и от неё пахло машинным маслом, ровницей, пряжей. Ведь она работала на прядильно-ткацкой фабрике.
Город. Как я уже сказала, деревня наша когда-то была пригородом, а теперь и вовсе слилась с ним: граница, никому не ведомая, проходит между городом и деревней только на бумаге, в документах. Думаю, что я очень долго не знала, как называется наш город. Город и Город - совсем другая жизнь: с дорогами, большими домами, а, главное, магазинами.
Дед всегда брал меня с собой, когда отправлялся за керосином. Бабушка ставила в сани или в телегу большой жбан, и мы через весь город отправлялись к неказистому, грубо сколоченному сарайчику, где продавали горючее. Я всегда боялась, что нам не хватит керосина, и тогда деду влетит от бабушки, а мы останемся без жареной картошки и рыбы. Но домой мы возвращались всегда с покупкой, и все были довольны. С той далёкой поры я люблю запах керосина. Ещё дед брал меня с собой в пивнушку. Вот там мне запахи не нравились! Не переношу я запах пива, смешанный с запахом рыбы, и сейчас. А тогда я терпела его потому, что дед непременно покупал мне шоколадку в фольге, с нарисованным на ней котом в сапогах. Ну, очень красивым был этот кот в сапогах со шпорами!
С мамой мы ходили по другим магазинам. Деньгами в семье распоряжался дед, довольно прижимистый человек, но всё же иногда удавалось пройтись по магазинам без него. Мама покупала что-либо редко, чтоб не гневить свёкра. Папа же сердился: чего тогда попусту ходить!
В хозяйственном магазине стоял запах железа. Так мне кажется сейчас. Ведь там продавали лопаты, вилы, грабли, косы, гвозди, замки и различные накладки. Против таких покупок хозяйственный дед не возражал. Продавцом там работал дядя Семён, родня которого жила в нашей деревне. Большим человеком считала я его!
А вот походы в мебельный магазин дед не одобрял! Чего без толку туда ходить? Всё в доме есть! Но так считал дед. А маме хотелось купить тарелок, тарелочек, рюмочек и вазочек. Редко, но это удавалось сделать. Тогда у нас с мамой был праздник. А в самом магазине пахло древесиной, фанерой, мебельным клеем и лаком: так вкусно!
Когда я немного подросла, я стала ходить в город с подружками, а потом и одна. Лучше, конечно, ходить в магазин одной, потому что девочек интересовали бусы, серьги, клипсы и прочая ерунда. Моим же любимым местом универмага был отдел канцелярских товаров. Там были тетради и блокнотики, ручки и кисточки, карандаши и клей. Уж тогда я незаметно для себя готовилась к учительской работе. А в отделе «Музыка» продавали гармошки и грампластинки. Моя мама так хотела, чтоб я научилась играть на гармони, что ведь купили они с папой мне двухрядку, целых сорок семь рублей выложили. И я не помню, чтоб дед ругался. Но я мелодий пять разучила, да и то только одной рукой. И всё! Не довелось деду спеть его любимый «Ой, мороз, мороз…» под музыку… А гармошкин запах помню: вкусно пах клей её мехов!
Не зря мама всегда называла меня «книжкиной душой»! Самый мой любимый магазин в городе – книжный. Самый вкусный запах – это запах новенькой книги, её иллюстраций. Всё на свете забывала я в книжном магазине, редко уходила без покупки. Книга никогда не была для меня вещью. Она была мне другом, советчиком. Боже мой! Что было в доме, если я видела заложенный уголок книжной страницы, если книгу положили небрежно. Все боялись моего праведного гнева. Поэтому так больно мне видеть, как относятся к книгам сейчас.
В народе говорят: «Все мы родом из детства». Это совершенно верно. Именно там, в далёком детстве складывались наши характеры, интересы и вкусы. Любимые и нелюбимые запахи – тоже.