1.
Все знали, Витька Белов с самого детства – отпетый собачник. Ни о чем другом говорить не мог. И сам Витя сколько себя помнил: у него всегда были собаки. Все началось с отцовского подарка на семилетие – породистого щенка немецкой овчарки. Держа в руках этот теплый пушистый черный комочек с короткими лапами, Витя хотел одного, чтобы ощущение восторга и счастья продлилось как можно дольше. И детская привязанность к собакам с годами переросла во что-то большее и серьезное. В любую погоду, едва дождавшись окончания уроков и закинув дома портфель, торопился с четырехлапым другом в парк на собачью площадку для ежедневной тренировки.
После окончания школы Виктор пошел на завод. Год перед армией пролетел незаметно, словно его и не было. Бывшие одноклассники разбежались кто куда, редко кого на улице встретишь, все как-то резко повзрослели, и в воздухе разливалось что-то такое непривычное и тревожное. Призвали его только в конце осени. Направили в спецшколу служебного собаководства. Место подмосковное тихое дачное, недалеко от железнодорожной станции. После выпускных экзаменов получил воинскую специальность «Младший проводник-инструктор собаководства». И два рубиновых треугольника появились в петлицах. По приказу начальника школы для прохождения дальнейшей службы оставили здесь же обучать молодых курсантов.
Однажды в ворота школы неспешно въехала полуторка с крытым брезентовым верхом. Шофер, развернув машину, подал задом, и автомобиль остановился почти напротив столовой, одноэтажного деревянного барака. Водитель-ефрейтор откинул задний борт, и на землю высыпались рослые солдаты в незнакомых серых подогнанных мундирах, под погонами пилотки. Они весело меж собой переговаривались на своем языке. Эти ребята прибыли сюда для прохождения практики. СССР помогал Германии готовить военные кадры: пилотов для люфтваффе, танкистов, собаководов…
Один из солдат отделился от своей группы и, смущенно улыбаясь, подошел к Белову, курившему возле бочки с водой, где плавали курсантские окурки:
– Добрый день! Желаете хорошую сигарету? Ваша издает отвратительный запах, – и щелчком ногтя ловко подбросил тонкую сигарету из пачки в целлулоидной облатке.
Типичный баварец. Загорелое и пышущее здоровьем добродушное лицо, голубые глаза, светлые и коротко подстриженные волосы. На солнце блеснули серебром руны-молнии на отложном воротничке короткой куртки цвета фельдграу. У Белова еще в школе по немецкому языку – жалкий трояк. Но разговорный немецкий все же понимал. Даже бегло читал учебники. Он не спеша докурил свою толстую папироску, выбросил в бочку с водой, затем также с достоинством принял от немца сигарету и прикурил от его никелированной бензиновой зажигалки. Глубоко затянулся и со знанием дела выдал:
- У вас слабые сигареты. Против нашего табака слабоваты будут!
Но баварец не обиделся. Еще шире разулыбался. Видно, что добрый парень.
До службы в войсках Михаэль Шульц увлекался зоологией, учился в колледже и получил степень бакалавра. Но любовь к фюреру, его пламенные и зажигательные речи, обращенные к германской молодежи, сделали свое дело. После выпускных экзаменов отправился на призывной пункт. После короткой подготовки в тренировочном центре в предместье Берлина его направили в школу служебного собаководства. И уже оттуда по обмену опытом дрессировки собак караульной породы оказался под Москвой на тихой дачной станции. После обязательного карантина «новобранцев» переодели в форму красноармейцев. Шульц со смехом разглядывал себя в зеркале. Ему казалось, его новая форма – маскарадный костюм. Его забавляли широкие, безразмерные штаны и нелепые гимнастерки цвета пожухлой травы. То ли дело германская форма! Удобная и красивая. А вместо армейского вещмешка походный ранец, обшитый оленьим мехом…
Каждый день теория в классах, затем работа с собаками на площадках. Немцы тоже привезли своих подросших щенков. Так получилось, что Шульц попал именно в группу Белова. Ему досталась кавказская овчарка Марс. Пятидесятикилограммовый пес угольно-черной масти. Только все четыре лапы в белых «сапожках». И на лбу белела аккуратная звездочка. Белов от сердца оторвал любимую собаку. Марс к Михаэлю быстро привык. Тот всегда приближался к его клетке с каким-нибудь лакомством, например, с кусочком колбаски. И проводил с ним почти все свободное время.
Однажды, попивая в станционном буфете пиво, Шульц спросил своего нового друга:
- Вайс, а почему на пропускном пункте ваш фельдфебель во время осмотра не выдает вам наличных денег и средства личной гигиены (презервативы) для хорошего времяпрепровождения в городе? Разве ваша страна не заботится о здоровье своих солдат?
Виктор даже поперхнулся. Ему нечего было сказать. Он просто пожал плечами:
- Не знаю. Наверно, наши девушки нам доверяют. Да мы и сами начеку.
К слову, местные девушки заглядывались на красивого стройного Шульца. Он отвечал им неизменной белозубой улыбкой и нетерпеливо спрашивал у Белова: где же здесь бордели? Белов опять же растеряно отвечал, что такого у них не водится. Для Шульца все это было непонятно и скучно. В увольнении они просто гуляли и ели мороженое. Даже уличных клозетов не было. Как собака, справляешь нужду где придется.
Но все рано или поздно заканчивается. На прощальном вечере в клубе Михаэль и Виктор традиционно обменялись наручными часами. Шульцу достались большие, похожие на шайбу «кировские». Белов же с удовольствием застегнул на своем запястье стальной браслет швейцарских часов с гравировкой на задней крышке «Fur deutsche Herren»,что в переводе означает «Для германских господ».
– Дорогой мой друг Вайс, - почти на правильном русском проговорил Шульц, - когда кончится вся эта заваруха в Европе, приезжай ко мне в Баварию. Я угощу тебя настоящим пивом (а не тем, что вы обычно пьете). А девушки у вас очень красивые. Только их надо приодеть по моде, - щелкнул пальцами баварец.
2.
В марте сорок первого младший сержант Виктор Белов в команде проводников отправился нести службу в Западный особый военный округ. После летних боев и отступления его ранили и взяли в плен. Дальше лазарет для военнопленных с советскими же пленными военврачами. Потом концлагеря на территории Белоруссии, Украины сменились на немецкие. И вот концлагерь в Померании под Бреслау. Небольшой город с неприметной железнодорожной станицей и чистыми улицами, мощеными булыжником. Меж старых домов с черепичными крышами растут ярко-синие и лиловые колючки – соцветия вереска. На главной площади, естественно, католический собор.
За темной дубовой рощей, за колючей проволокой лагерь с двумя ровными рядами одинаковых аккуратных бараков. Застоявшийся холод в них пронизывает до костей. Собственно, кости только и остались. Заключенные еле передвигаются на ногах. Кормят раз в день, в горячую воду подмешивая картофельные очистки и подгнившую брюкву. У широких дверей крематория штабелями лежат трупы дожидаясь своей очереди. Кто еще способен работать, выворачивают камни в местном карьере. Часовые с автоматами и собаками зорко следят сверху за лагерниками. Надо бежать, но куда и как? Родина далеко. До нее не добраться. В декабре сорок четвертого стал слышен грохот артиллерии. Иногда над лагерем на большой высоте, опасаясь скорострельных зениток, пролетали советские истребители. Иногда они сбрасывали листовки, и они, кружась, тихо опускались и на аппельплац. Поднимать запрещено. Иначе расстрел на месте! Но все знали, что в них написано. Призывы на русском языке к германским солдатам немедленно сдаваться!
Сменился начальник охраны лагеря. Новый начальник прибыл и тут же на рассвете приказал выстроить всех заключенных перед бараками. Белов стоял в первом ряду. Прозвучала команда лагерного старосты капо: «Шапки снять». Лагерный староста зорко следил, чтобы головные уборы одновременно слетали с обритых голов. За промедление в секунду – удар резиновой палкой. Зябко кутаясь в черный кожаный плащ с серебряными молниями на воротнике, надвинув на самые глаза фуражку с высокой тульей и рельефной кокардой мертвой головы, штурмбаннфюрер проходил мимо полосатого строя заключенных в ярком блуждающем свете мощных прожекторов. Вот он поравнялся с Беловым, равнодушно скользнул взглядом и сделал шаг дальше. На поводке, прижимаясь к высокому сапогу офицера, двигалась здоровенная длинношерстная собака угольно-черной масти, за исключением белых четырех лап и аккуратной белой звездочки на лбу.
Виктор машинально и еле слышно произнес:
- Марс, собачка моя…
Собака эссэсовца мгновенно повернула морду в его сторону и рванула натянутый поводок. Приблизившись к Белову, она села на задние лапы, потерлась носом о сжатый Витькин кулак и тихо заскулила. Все оторопели. Начальник охраны быстро подошел к заключенному и пристально всмотрелся в его серое изможденное лицо:
- Виктор… Вайс… - прошелестел одними губами когда-то очень веселый баварец.
Начальник охраны концлагеря штурмбаннфюрер Михаэль Шульц сам опасался на себя доносов в гестапо. Потому подкармливал своего русского друга с большой осторожностью, вызывая в свой кабинет якобы для прояснения некоторых вопросов по его личному делу. Потом Шульц перевел его из каменоломни на более «легкую» работу в крематорий, где Виктор выгружал вагонетки у печей.
В январе сорок пятого, в последнюю ночь перед бегством нацистов поступил приказ о полной ликвидации заключенных. Шульц предложил Белову бежать с ним. Новые документы готовы. А Витькины лагерные Шульц тут же сжег в камине. В его «Опеле» под охраной бронетранспортеров они попытаются пробиться к американцам. А оттуда на подводной лодке в Аргентину или Парагвай, где у нацистов военизированные поселения еще с тридцатых годов. Ведь, наверняка, из немецкого Виктор Белов угодит в русский концлагерь. Но Виктор ему не поверил и отказался. До прихода своих он прятался за газовыми баллонами. С Михаэлем Шульцем они никогда больше не встретились. Личный же пес начальника охраны концлагеря избежал участи других караульных собак, которых уничтожили вместе с заключенными в последнюю ночь перед побегом. Лежа на мягком обтянутом кожей диване «Опель-адмирала» рядом с хозяином, Марс дремал, положив морду со звездочкой на белые лапы, покачиваясь в такт движению автомобиля…
После освобождения из концлагеря и окончания войны Белова арестовали. Капитан из СМЕРШа недоумевал, почему всех в лагере расстреляли, а Белов один живой остался. И не сохранились именно его лагерные документы. И бывший красноармеец, а теперь осужденный по пятьдесят восьмой за измену Родине, до середины пятидесятых восстанавливал Беломорканал. В Карелии под Медвежьегорском трудился на лесопилке. Даже был санитаром в лагерной больничке. После реабилитации уехал на Урал. Работал слесарем на металлургическом заводе. Поступил в политех на заочный. После окончания строил шагающие экскаваторы для угольных разрезов. И по-прежнему души не чаял в собаках. Ни о чем другом говорить не мог.