Глава одиннадцатая. Какая ещё любовь в шестнадцать лет?!
Ирина не менее, нежели Константинов, а может даже ещё более, чем он, была взволнована встречей. В тот вечер они с сыном вышли прогуляться по городу, заглянули в городской сад, постояли на набережной величавой Волги. Сын рассказывал об экзамене, а она и слушала, и не слушала. Она думала о том, что вот здесь, быть может даже по этой набережной в городском саду много лет назад гулял Константинов. Да, она думала о нём, хотя это могло бы показаться странным, ведь между ними практически ничего не было. Танцы, прогулка по бульвару и поцелуй, единственный, хоть и долгий поцелуй, причём, для неё самый первый в жизни.
Но не минутами встречи, порой, измеряются чувства, они измеряются часами, днями, даже неделями ожидания. Вот и для неё встреча с Константиновым измерялась месяцем ожидания его звонка, месяцем мыслей, удивлений, сомнений, приведших к разочарованию, причём, разочарованию, навеянному извне.
Родители часто забывают о том, что когда-то сами были молодыми, сами влюблялись, сами любили, страдали, а, порою, и отвоёвывали сами у своих родителей право на любовь.
Иринин отец, генерал-майор, не мог не знать о том, что в Московском военном округе начались крупные учения, не мог не знать и о том, что Московское высшее общевойсковое командное училище практически в полном составе участвует в них.
Академия, конечно, не состояла в подчинении МВО, но гарнизон то один, а учения – не буря в стакане воды где-то на соседнем столе. На каждых войсковых учениях решались и решаются самые различные вопросы. На каждых войсковых учениях могут по необходимости присутствовать и офицеры различных академий в разных качествах. Поле – солдатская академия! Но поле и офицерская академия.
Словом, отец Ирины не мог не знать о столь важном событии в жизни одного из главных объединений Вооружённых Сил – Московского военного округа.
Конечно, в ту пору учения не афишировались так, как афишируются теперь. Но человеку военному достаточно было обратить внимание на несколько поменявшуюся тематику публикаций и в «Красной Звезде» и в газете МВО «Красном воине», чтобы понять – войска вышли в поле, и началась серьёзная боевая учёба, сочетающаяся с проверкой боеготовности и боеспособности частей, соединений и объединений.
Ну и отец Ирины узнал об учениях хотя бы уже потому, что командировал на них офицеров своей кафедры. А узнав, он призадумался. Начиная с субботы, то есть с того самого дня, когда у них в доме появился курсант Московского ВОКУ Николай Константинов, и сам он, и его супруга Екатерина Петровна потеряли покой. Особенно волновался сам генерал, поскольку он смотрел гораздо дальше, нежели его супруга. Зная непреклонный, твёрдый, можно сказать, несгибаемый характер свой дочери – которым он, кстати, всегда гордился, повторяя, мол, вся в меня – он предвидел, что всё, что произошло в субботу, только цветочки. Ягодки могут быть впереди, если своевременно не выкорчевать рассаду.
Нельзя сказать, что курсант ему не нравился. Напротив, он видел, что паренёк вполне воспитанный, из культурной семьи, но профессию-то…, какую профессию выбрал… Ну, чтобы этому Николаю не позвонить ему, минувшим летом? В два счёта все вопросы решили бы. И учился бы Николай Константинов уже не курсант, а слушатель, на инженерном факультете одной из академий. Какой? Это и дело техники, и выбор самого Николая.
А теперь? Что теперь? Пройдёт какое-то время – совсем непродолжительное время, и этот курсант станет лейтенантом. А если отношения с Ириной не только не прекратятся, а лишь упрочатся – вон она в каком восторге, словно на крыльях по квартире летает – что тогда? Это военного инженера можно оставить в Москве, в каком-то НИИ, и он там, если толков в технике, может сделать какую-никакую карьеру. А какую карьеру может сделать в Москве общевойсковой командир? Ну что, взять да пристроить его командиром взвода в роту охраны академии? Так ведь там можно этим самым взводным неведомо сколько прослужить. Да и пойдёт ли? Парень, чувствовалось, боевой. Захочет служить в войсках, осваивать боевые машины пехоты, новую тактику действий. А это значит сорвёт он с места Ирину. А её образование? Разве можно жертвовать её образованием, её будущим. Сложится семья или не сложится, кто знает? Растёт в стране количество разводов, неуклонно растёт. Конечно, в армии этот рост парткомы сдерживают, да ведь держи не держи…
Почему его мысли приняли такой оборот? Да потому что успел посмотреть на то, что вокруг делается. Жена, конечно, знала и понимала меньше, но и её волновало то, что, если не оборвать эту только ещё, как ей казалось, налаживающуюся связь дочери с курсантом, потом поздно будет.
Волновало и ещё одно обстоятельство. Николай Константинов казался ей по сравнению с Ириной, уж очень взрослым. А у взрослого парня иные интересы, нежели у школьника. Конечно, и школьники уже стали другими – продвинуты они во всех нюансах отношений с девушками – куда там старшему поколению!.. Но курсант-то, курсант, наверное, интересы имеет весьма конкретные. Словом, беспокоило многое. Упустишь вот теперь, а потом, уследишь ли?
Но и генерал и его супруга прекрасно понимали, что вот просто взять и запретить Ирине встречаться с курсантом они не смогут. Будет взрыв, будет вообще неизвестно что. И это неизвестно что может вбить такой клин в отношения её с родителями, что потом его, клин этот, никаким другим клином не выбить.
Каждую минуту, когда их не могли слышать дети, родители Ирины размышляли над внезапно возникшей проблемой.
И вот в конце недели генерал пришёл домой не в меру озабоченный.
Ирина отправилась к подруге, жившей по соседству, за каким-то учебником, Андрейка заигрался в своей комнате, ну а они, устроившись на кухне, заговорили всё об одном и том же.
Генерал сообщил супруге:
– Уж и не знаю, какую новость принёс, хорошую или плохую. В субботу наш новоявленный жених в увольнение не придёт. Не придёт и в воскресенье.
– Что так? И откуда тебе известно? Что или позвонил и попросил не пускать? – спросила Екатерина Петровна.
– Ну что ты, за кого ты меня принимаешь? Да и бессмысленны такие шаги. Нет, здесь другое. Училище на учениях. Так что на неделю встреча их с Ириной откладывается. И вот вопрос, что сказать Ирине? Сделать вид, что ничего нам не известно? Нам это может быть известно, а может, и нет.
– Она же будет переживать и ждать звонка, – сказала Екатерина Петровна. – Даже не знаю, как быть.
– А может пусть ждёт, пусть волнуется. А ты этак вскользь намекни, мол, такие они, мужчины-то, голову вскружат, да и забудут.
– А хорошо ли это? – усомнилась Екатерина Петровна.
– Для блага дочери всё хорошо. А то ведь, думай, думай. Не углядим. Дело молодое! – сказал генерал, который прекрасно знал, на что надо давить в разговоре с женой.
– Знаешь, на подлость всё-таки не надо идти. И потом, почему мы вдруг решили, что так уж этот курсант влюбился в Ирину? Если б связи хотел завести, так год назад бы позвонил. А то ведь, как Ирине рассказывал, сам бился как рыба об лёд, даже в академию Куйбышева пытался попасть, да вот ничего не вышло. Но может и просто так позвонил. Вечер провёл перед училищем, ну и всё. Ведь и позвонил он не в начале каникул, а в самом конце.
Екатерина Петровна внимательно посмотрела на мужа. Он не спешил отвечать. Думал.
– А что, может, ты и права. Хорошо. Тогда так. Мы ничего не знаем ни о каких учениях, а ты всё же намекни насчёт легкомысленности нашего брата военных. Всегда ж меня в том упрекала. Ну и теперь, давай, давай, покажи коготки, как бывало в молодости.
На этом разговор пришлось прекратить, потому что хлопнула входная дверь. Ирина вернулась от подруги.
Она пришла на кухню, сказала, что не откажется от чашечки чая и весело так сообщила:
– До субботы осталось два денёчка. Два денёчка, мамочка, – она обняла мать и тут же села за стол.
Отец сделал вид, что ничего этого не заметил.
В субботу Ирина, вернувшись из школы, пообедала, быстро сделала какие-то уроки, и села возле телефона с книгой. Нужно было читать что-то по программе.
Когда отец заглянул к ней, спросила:
– Па-ап, ты не знаешь, в котором часу курсантов в увольнение отпускают?
– Ну откуда же мне знать?
– А у вас слушателей, ну тех, что не офицеры?
– У нас совсем другое дело. У нас помещения, где они живут, общежитием называется, а не казармой. Словом, не могу точно сказать, – уклонился он от иных пояснений, да и вообще предпочёл уйти, потому что одно дело отвечать нейтрально, другое – лгать, если будет задан прямой вопрос.
Ирина прождала до самого вечера. Отец хмурился, у матери сердце кровью обливалось. И Ирину было жалко, и страшно было за неё – неужели это действительно любовь, настоящая любовь? Вот тут как бы не переиграть в свои родительские защиты.
«Но нет, нет, какая ещё любовь в шестнадцать лет, – успокаивала она себя. – Тем более видела то этого курсанта всего два раза. А он то, он за два с половиной года первый раз позвонил».
Даже надежда появилась: «Вот, пройдут учения – уже две недели после субботней встречи гарантировано не увидятся. Может, чуточку сгладится всё? Может, и у курсанта появятся какие-то иные планы».
И подумалось: «Ну и времена настали! Бабушка рассказывала, что в её-то время только пикнула о том, что любит не того, за кого сватают, так родители так цыкнули, что и думать забыла. Правда на вопрос, счастлива ли была с избранником родительским, так ничего и не ответила».
Да и как могла ответить? Они вон с дедушкой и отца Ирининого вырастили, и других сыновей, и дочерей…
В воскресенье Ирина снова сидела у телефона. Даже идти гулять с братишкой отказывалась до самого обеда. Только потом её убедили, что, раз уж утром в воскресенье не отпустили в увольнение, значит, и вообще не отпустят. Кроме того, мама пообещала, если Николай всё-таки позвонит, передать ему, что Ирина с Андрейкой гуляют в Милютинском садике. Там он их и найдёт. И тут мама сделала первый шаг. Прибавила, вздохнув:
– Если, конечно, захочет.
– Что ты говоришь? Почему ты так говоришь, мама? – спросила Ирина, и голос её стал суровым и требовательным.
Екатерина Петровна давно уже стала побаиваться вот этаких изменений в настроении дочери – чувствовала, что характер дочери сильнее её характера. Понимала, что с каждым годом будет всё труднее разговаривать на темы, на которые у каждой свой взгляд образовался.
– Нет, нет, это я так, доченька. Так просто, к слову. Хотя, ты знаешь, опыту моему поверь – мужчины, народ ветреный. Они, что пчёлки, то с одного цветка нектар снимут, то с другого. Особенно военные.
– Почему военные, причём здесь военные? И папа тоже? Как ты там сказала, нектар снимает?
Отец вошёл в комнату дочери и постарался снизить градус разногласий. Он сказал, что, конечно, речь не обо всех и не о нём уж точно, но, увы, бывает, бывает то, о чём мама поведала. Правда, объяснил более понятно:
– Ты знаешь, вот ведь какое дело. Сидит курсант недели напролёт в училище, а потом выберется, звонит своей знакомой, а её и след простыл.
– Не понимаю, – начала Ирина.
– А что тут понимать? Редкая девушка дожидается курсанта, редкая не соблазняется на развлечения нашего века.
– Не понимаю, причём здесь Николай?
– Да мама же не о нём, вовсе не о нём. Просто, действительно, к слову. А ты думаешь нам, родителям, приятно смотреть, как ты от телефона не отходишь. А он не звонит. Почему не звонит?
– Папа, папочка, – вдруг оживилась Ирина. – А может, ты завтра в училище позвонишь? Узнаешь, что там случилось? Почему Николай не пришёл? А вдруг заболел? Я бы съездила. Наверное, к больным пускают. У них там что, своя больничка?
– Санчасть у них там. Но туда не пускают, – сказал отец. – А вот звонить я не буду. На каком основании? – и тут нанёс ещё один укол. – А вдруг он сам тебе звонить не хочет? Это что же получится тогда?
– Действительно, Ирочка, – поддержала мать. – Ведь если бы захотел, наверное, нашёл бы возможность как-то сообщить, почему в увольнение не пришёл. А может и был в увольнении, да времени позвонить не нашлось.
Трудно дочери ли, сыну ли, когда родители единым фронтом выступают и преследуют цели, совершенно конкретные. Трудно разобраться, когда не говорят вот так в лоб – забудь и всё! Выкинь из головы, и точка! А вот этак пользуются ситуацией. А пользоваться ситуацией было ещё как легко – не может же Ирина отрицать, что Николай за два с лишним года и не вспоминал о ней, а тут вдруг вспомнил. А какие у неё контраргументы? Только эмоции! Только воспоминание о том волшебном вечере, о восторженных его словах, о его взглядах, о том, как кружил её по бульвару, крепко держа в своих сильных и очень надёжных руках. Или ещё его горячие поцелуи в лифте?!
Но это и не аргумент для родителей, да и не та информация, в которую их посвящать можно.
Что же оставалось Ирине? Ждать. Ждать очередных выходных. Ждать субботы, если отпустят в субботу, или воскресенья, если отпустят в воскресенье утром. Николай обрисовал все варианты увольнений в город.
Долго не могла заснуть. Думала, думала, думала. То вспоминала мамины намёки и начинала волноваться, то перед глазами вставал Николай, пробегало всё, что было вечером после дня рождения. Это сразу успокаивало. Нет-нет, он не такой. Что-то случилось. Или просто не пустили, а позвонить из училища практически невозможно. Об этом он говорил.
Так незаметно с думами о Николае и уснула.
А с утра снова завертелась учебная неделя. Занятия, приготовление уроков, гулянье с братишкой. Медленно приближались выходные, как никогда медленно, но всё-таки закончилась неделя, и наступила суббота. И снова надежды, снова ожидание у телефона. С трудом уговорила мама в воскресенье утром пойти в Милютинский садик. Аргумент вполне нормальный. Николай приедет в бабушке, а от неё до садика три минуты ходьбы.
Мама уговаривала не случайно. Очень они с отцом боялись субботнего – но тут обошлось – и воскресного звонков. Мало, мало прошло дней. Не унялось в сердечке у Ирины то, что взорвало его в день её рождения.
Но звонка не было. Это уже начинало озадачивать и родителей.
– А выходит ты была права, когда сказала, что это халиф на час. Убил вечер перед училищем, последний вечер каникул. Ну и был таков. А какие претензии? Пришёл поздравить старую знакомую, пусть даже попутчицу. Подарок достойный, да и цветы. Всё достойно. Да ведь увидел же, что она ребёнок, совсем ребёнок. Зачем связываться, тем более отец генерал – не пошалишь.
Так рассуждал отец, ощущая полную поддержку со стороны супруги.
После этаких размышлений произошло некоторое чудо – им стало обидно за дочь. Ишь ты какой! Даже позвонить не считает нужным. Ну, хорошо, был на учениях. Понятно. А теперь-то, теперь-то что?! Генерал даже не поленился узнать у кого-то из знакомых, когда сводный полк училища вернулся в своё расположение. В пятницу вернулся. Значит, в субботу или в воскресенье курсант мог быть в увольнении.
– А если всё-таки не пустили, почему-либо? – высказала предположение Екатерина Петровна.
– Знаешь, в этом случае мы в училище делали просто. Просили кого-то из уволенных позвонить из города, ну и передать, что нужно. Нам ещё сложнее было – телефонов то тогда раз два и обчёлся. А теперь раздолье – на каждом шагу телефон автомат, и в каждой квартире телефон.
– Не звонил? – с этим вопросом вернулась с гулянья Ирина.
– И он не звонил, и никто от него не звонил, – сообщила мама.
– Опять какие-то загадки?! Что значит никто от него? – настороженно спросила Ирина.
– Да вот папа тут рассказал о том, как они, если вдруг лишали увольнений или там в санчасть определяли, передавали сведения на волю. Те, кто шёл в увольнение, сообщали о том, что случилось. Вот и все дела. Захотел бы – нашёл, как дать о себе знать.
Ирина нахмурилась и ушла в свою комнату. Возразить родителям было нечего.
Вот таким образом и настроилась она будущий разговор, потому так и говорила с обидой и довольно дерзко. Даже не выслушала объяснений. Потом себя ругала и ждала, что Константинов позвонит, но он больше не позвонил.
И лишь спустя годы, когда погиб отец и покинул муж, мама однажды разоткровенничалась и рассказала о тех давних тревогах родительских. Скрыли от неё, что Константинов и не мог позвонить, потому что был на учениях, да и специально настраивали против него. Вот и настроили…
Ирина оторвалась от воспоминаний и подумала:
«Да что это я, в конце концов, может, ничего бы и не сложилось у нас. И с чего вдруг так разволновалась. Ну встретились случайно, встретились и разошлись. Может и не встретимся больше».
Подумала-то подумала, да сердце не хотело успокаиваться. Сердце не соглашалось с разумом.