Трамвай подошёл вовремя, я даже замёрзнуть не успел – это хорошее предвестие замечательного дня. Бездельников (а кто ещё будет кататься в общественном транспорте в 11 часов дня?) в салоне было немного и я сразу стал их рассматривать – привычка, доставшаяся мне от пращуров: им же надо было сразу определить, с кем дружить, а от кого подлянку можно огрести. Подлянки не намечалось, и душа уже стала приходить в благое расположение, как взор мой упал на черевички ехавшей напротив – через проход – дамы. Благодушие как рукой сняло! Сегодня же сухо, солнышко светит, а обувь моей попутчицы хранила все прелести вчерашнего возмущения природы: дождь лил, ветер весь день дурачился, лужи сбивая в непроходимые хранилища воды. Немудрено было туфли мутными подтёками разукрасить и грязью заляпать. Но утро-то зачем?! В порядок себя и одёжку-обувку приведи, неряха, на люди ведь идёшь, дура! Это же неуважение к нам – к окружающим замечательным людям. Смотреть противно. И лицо: нос острый, вездесущий; глазки зыркают, губы презрением исковерканы – удручающее зрелище.
Смотреть сил нет, опустил глазоньки свои… о-па: господи-боже-мой! – А туфельки-то мои похлеще, чем у этой дамочки будут. Сунул ноги в них перед выходом, не удосужившись отвлечься от мысли интересной вдруг набросившейся, да и дёрнул в мир – собой его радовать. Не разглядел ведь, глаз-то на ногах не имеется! Может и эта… поторопилась, опаздывала на важную встречу, а может задумалась о чём-то для себя важном. А может и не для себя – о ближних переживала…
Перевёл взгляд я на туфли её: нормальные туфельки. А в запарке что только не случается. И личико: нос курносенький вздёрнутый, к солнцу тянется, глазки миром упиваются, и на что ни глянет – улыбкой светозарной одаривает.
Симпатичная.
Через пять остановок после моей, пришёл к выводу:
Красавица.