Не следует питать иллюзий, что в общественной жизни всё разумно и осознанно. Этого не будет даже при чётко выстроенной общественной системе, потому что такова истинная природа вещей. Общественное бессознательное всегда будет преобладать как и в индивидуальном сознании, оттесняя осознанную разумность в любой общественной системе вопреки наивным чаяниям гуманистов и вранью демократов. Осознанная разумность в ней — это даже не вершина айсберга, а вершина его вершины. Недооценка этого научного факта и является залогом всех общественных катастроф и революций, как их разновидности. Бессознательное в общественной жизни является не менее весомым фактором, чем в индивидуальной, при том, что оба они ещё и недооценены. Вот только к понятию бессознательного надо подойти строже и разумнее (в науке разумность обязана доминировать), чем рекомендует лженаучное представление Фрэйда, укоренённое в массовом сознании, но не принёсшее пользы. Но Человеку Разумному (Homo sapiens), как биологическому виду из отряда приматов, кажется, что всё вокруг него тоже разумно или подчиняется разуму. Видимо, поэтому древний человек и поклонялся «разумным» явлениям природы, и человек до сих пор пребывает в иллюзиях доминанты разумности и осознанности во всём, особенно, что касается его и общества. А это далеко не так, в том числе, и в общественной жизни, что и вызывает необходимость изучить то, что находится под верхушкой айсберга и под верхушкой верхушки, с тем, чтобы разумнее подойти к вопросу о правильном построении общества; разумнее, т.е. с учётом природы человека, сознания и общества в целом.
Прежде всего, для темы общественного устройства, порядка и надёжности важны инстинкты, особенно инстинкты социальной группы. Конечно, все инстинкты человека так или иначе имеют отношение к его общественной жизни: прямо или косвенно, ближе или дальше; но инстинкты социальной группы влияют на неё непосредственно, и даже более того — они её определяют, как определяют жизнь стай и других высших млекопитающих со всем их чётким укладом и безупречным внутренним порядком. Так определялась и жизнь племён каменного века, так должна была бы определяться структура и деятельность современных племён нашей общественной жизни в их новых и современных интерпретациях, как бы это не казалось странным «цивилизованным» людям, настроенным на ложные идеи гуманизма и демократии. В недоучтении этого и заключается основная ошибка проектировщиков нашего общества, ведь никто пока что в реальности не получил устойчивого положительного результата среди массивной говорильни, но при отсутствии чёткой науки об этом. И, чем ближе жизнь современных племён к основополагающей природе, тем устойчивее эти «племена», т. е. всевозможные сообщества, составляющие этнос. И, чем больше таких надёжных сообществ, соответствующих инстинктам социальной группы, тем крепче, надёжнее и гармоничнее этнос. Поэтому инстинкты социальной группы — это первооснова, первооснова общественной жизни. Они определяют репутационный порядок в стаях всех высших млекопитающих, определяли аналогичный порядок и в стаях человека, т.е. в настоящих племенах в полном смысле этого слова, и, конечно же должны были бы определять его и в современных сообществах, если бы не проблема репутационного механизма с обозримостью и искусственными мерами, основанными на фантазиях и выдумках законодателей, чья деятельность зачастую не соответствует природе вещей, если речь не идёт об их личной жизни. И подавление в современном обществе репутационных механизмов приносит свои негативные плоды.
Инстинкты есть то бессознательное начало начал, которое лежит в основе не только индивидуального поведения человека, как и других млекопитающих, но и его общественной жизни, тоже, как и у других высших млекопитающих. Инстинкты — врождённые директивы поведения, восприятия и мышления. Они требуют, конечно, смысловой адаптации и корректировки к сложной и переменчивой реальности по необходимости, но они всё равно первичны и непреложны. И, как всякие директивы, они определяют лишь приближённые направления индивидуального или общественного поведения, поэтому и требуют некоторой корректировки по ситуации, но не более, в виду их фундаментального значения в природе. Можно сколько угодно выстраивать общество в обход всеобъемлющей инстинктивной базы, можно даже вопреки ей, но тем менее устойчивыми будут сообщества, составляющие этнос, и тем менее устойчива будет его формальная система — государство. Истинный социализм может быть построен только с учётом инстинктов социальной группы и репутации, как их интегративной функции с учётом, конечно, и других инстинктов тоже. Из этого становится ясным и провал марксистско-ленинского социализма коммунистов. Из этого ясна и бесконечная, постоянно усиливающаяся кризисность капитализма, а также окончательный крах монархий, кроме игрушечных, конечно, именуемых конституционными, которым тоже положен уже назревающий предел вместе с капитализмом. Инстинкты — это ум, честь и совесть любой эпохи, потому что разум играется на струнах инстинктов большого фортепьяно. А честь и совесть, как и другие так называемые «духовные» категории, являются прямыми проявлениями инстинктов социальной группы, а не гуманистическими выдумками о «чистом» разуме, и в огромной степени они предопределены врождённо и только в некоторой степени воспитательно, о чём немного далее. Инстинкты, как проявления безусловных рефлексов в фазе мышления (если смотреть на вещи шире и методичнее, чем психология, которая их вообще не изучила), зависят от гормонального влияния, и они не преодолимы ни в какой сфере жизни безнаказанно и ни при каких условиях, хотя и в разной степени. Здесь можно провести параллель с генами, мутации в которых по-разному влияют на жизнеспособность: мутации в одних генах будут летальными; мутации в других — лояльными; в третьих — влиятельными, но в меру и в разной степени. По аналогии с этим на индивидуальную жизнь человека больше влияют инстинкты, которые теснее связаны с его физиологическими потребностями, нуждами и самосохранением. А на общественную жизнь в большей степени влияют инстинкты социальной группы, как и в регулировке стайной организации, хотя на функцию индивидуального выживания они влияют в меньшей степени. Здоровье общества — это здоровье его инстинктивной базы, где в первую очередь необходимо опираться на инстинкты социальной группы, не забывая и обо всех остальных инстинктах без исключения. Таковым должен быть главный тезис идеального государства.
Но есть и следующий эшелон влияния на общественную жизнь. Вторичный. Степень свободы его несколько выше, чем у первичного — инстинктивного, но несколько ниже степень влияния на общественную жизнь, хотя эта степень влияния достаточно велика и значительна. Это категория мотивов.
Что есть мотивы? Они принадлежат ещё пока к первому диапазону сознания (от рефлексов до элементарных представлений), далёкому от смысловых функций, поэтому в общем положении он ещё определяются в сфере бессознательного, но уже воспитуемого в отличие от инстинктов. Собственно воспитание в его природном понимании и есть подконтрольное, целенаправленное и методичное формирование важных для общества мотивов. Это тоже было бы учтено, если бы педагогика не была бы лженаукой, пользующейся неясными измышлениями, прикинутыми наугад вслепую, и не подтверждёнными никакими практическими проверками и испытаниями. Уж поверьте, никаких теоретических и практических исследований лабораторного характера в области педагогики не существует. Ещё сам Макаренко называл её шарлатанством, и с тех пор ничего не изменилось в её природе.
Но что такое мотивы, как оплот воспитательного аспекта, столь важного для человеческого общества? Каковы их природа и место в структуре сознания?
Интуитивный уровень сознания, являющийся одним из наивысших в первом диапазоне, относится ещё пока к бессознательному. Но он открывает двери в сферу осознанного. Он создаёт такие объекты сознания, как представления, если ставит точку в их завершении образов предметов; а также производит и мотивы, если дело касается тех жизненных аспектов, которые содержат в себе неопределённости. Надо сказать, что не следует абсолютизировать определённость, как в науке, так и в жизни. Где-то в самых азбучных основах определённость строго необходима, но в разборе сложных систем она будет уже вредна, как была бы вредна инструкция на все случаи жизни. И даже, говоря о сугубо научных объектах, следует учитывать их неоднозначность, а, тем более, о социальных.
Не все неопределённости практично и целесообразно развенчивать до их противоположностей, т.е. до замкнутой логической схемы, иначе теряется гибкость сознания в подстройках к реальности. Неопределённости тоже надо уважать, ценить их и, тем более, отдавать себе отчёт в их объективной неизбежности и даже необходимости. Педагогика постоянно и повсеместно создаёт ложные определённости, на деле оказывающимися грубыми инструкциями, ведущими лишь в тупики заблуждений. Так что помимо чётких наших представлений интуиция создаёт и мотивы — продукты незавершённые, неопределённые, но зацикленные, поскольку интуиция неопределённо долго обеспечивает их цикличность. И мотивы создают некую общую тенденциозность для любого индивидуального сознания, некий фон настроек и установок на текущую жизнь. Проработка таких мотивов и есть воспитание, как процесс создания общих и наиболее важных директив на общественную жизнь каждого индивидуального сознания.
Мотивы, конечно, могут вырабатываться и негативные, несущие вред индивидууму и обществу, если они вырабатываются под влиянием катастроф или дурных примеров, но воспитательная задача заключается в их правильной проработке на пользу обществу и индивидууму. Общество ведь развивается, и каждую сотню лет заметно эволюционирует, так что одними инстинктами его приспособленность к реалиям не обеспечить. Одних врождённых механизмов тут мало, требуются ещё и воспитательные: такие как индивидуальные мотивы и общественные традиции, которые можно определить как мотивы сообществ.
Такое явление, как мотивы, замечено даже у животных: и у млекопитающих, и у птиц; а у человека и подавно оно просто обязано быть. Мотивы являются фактором психической стабильности общества в том смысле, что они стабилизируют имеющиеся в нём тенденции, и, надо сказать, не всегда положительные. Вот почему к вопросу воспитания в обществе следует подойти научно, а не педагогически и не психологически, где всё наизнанку и на глазок, без научных оснований и без рациональных идей. Надо сказать, что педагогические методики хуже спонтанных интуитивных подходов в этом деле, потому что последние опираются на воспитательные инстинкты человека и зачастую дают здоровый результат, в отличие от педагогики. Если бы отбросить педагогику и взяться за это дело действительно научно, проследив феномен воспитания от инстинктивных человеческих основ, то общество в своём развитии, в своём прогрессе сделало бы гигантский шаг вперёд.
Итак, мотивы и традиции — это второй эшелон механизмов общественного регулирования, и они вместе с инстинктами являются бессознательной платформой обеспечения порядка. Мотивы, как вторичный эшелон в данной системе должен избегать противоречий с инстинктами, потому что инстинкты исходят из нашей биологической природы, которая останется неизменной, и которую необходимо уважать со всей серьёзностью. Если инстинкты — это основа основ не только индивидуальной, но и общественной жизни, то мотивы — это, скорее, непосредственная её основа, которая эволюционирует в отличие от инстинктивной, навечно остающейся в каменном веке, как бы это ни коробило гуманистов. Но вот мотивы и традиции действительно прорабатываются под новые реалии, и это определённая степень свободы, столь необходимая для регулирующихся систем, к коим, конечно же относится и общество. И это, к сожалению, не учитывается политиками, которые, почему-то считаются мастерами общественного построения и управления, хотя даже среди них изредка встречаются и те, кто интуитивно находит верное решение, хотя и не радикальное. Увы, адекватной этому науки ведь пока не существует. Правильные адекватные мотивы и традиции прорабатывались бы в обществе даже без надлежащей науки при условии всё того же древнего природного фактора — репутации, которая на самом деле является абсолютно фундаментальным механизмом общественного регулирования. Но, надо повториться о том, что данный механизм работает только в условиях строгой обозримости на пространстве племени, общины, клуба или подобного им сообщества, имеющего разумные границы, традиции и устав. И мы, к сожалению, ещё пока не научились научно учитывать своей коренной природы, особенно в общественном построении. Ведь не секрет, что чем крупнее мегаполис — тем больше в нём безобразий, и это именно в связи с потерей обозримости и страдающей на этой почве репутации, как фундаментального механизма, требующего такого непременного условия для безупречной работы.
Таким образом, бессознательное в нас имеет двойную природу. Что-то мы в себе сохраним как вечно неизменное, что относится к инстинктивной базе, а что-то в определённой мере будет обновляться и эволюционировать, сверяясь с инстинктами, чтобы избежать радикальных противоречий. И это мотивы, а так же традиции. Можно сказать, что традиции — это общественные мотивы. Эти категории не врождённые, а вырабатываемые в течение жизни, и они довольно устойчивы, лишь слегка уступая по устойчивости инстинктам. Поэтому вырабатывать мотивы и традиции следует под чётким научным контролем общественных технологий, чего пока нет. Их ведь легче выработать, чем потом с ними справиться, если они оказались негативными. Они, как и инстинкты, должны были стать важным объектом психологии, но ни инстинкты, ни мотивы с традициями таковыми не стали по причине лженаучности психологии и педагогики. Скорее тут нужны принципиально новые науки, способные установить консенсус между врождёнными инстинктами и приобретёнными мотивами с традициями. И только тогда можно будет регулировать этот консенсус уже договорённостями — третьим эшелоном, определяющим общественную жизнь, если, конечно, будет бесперебойно функционировать репутация, как основной закон построения общества. Ведь только при этом условии договорённостями будут заниматься действительно достойные и адекватные данной задаче люди, а не избираемые раз в четыре года по рекламной компании, которая называется предвыборной, в которой, как и в любой другой рекламной компании с лихвой хватает вранья и мошеннических манипуляций.
Можно ли высшей формой договорённости считать закон? Сам по себе он таковым не является. Вопрос в том, кто его пишет, кто исполняет, кто судит с его применением. Во всяком случае, в демократических реалиях мы нигде не могли убедиться в его дееспособности. Демократия — это сказка, в которую верят даже взрослые. Взять хотя бы такие аспекты как неподсудность высших чинов (начиная с некоего уровня государственного статуса, например, министров); неподсудность богатейших лиц государства; торговлю законом в парламенте, называемую лоббизмом, имеющую совершенно легальный статус, на деле являющуюся дозволенной завуалированной коррупцией парламента. Сказка о демократии, как справедливом государстве, увы, завоевала умы. Наверное, это не единственная сказка с таковым свойством. Если бы закон в самом деле был бы в руках достойных людей, которые отобраны исключительно репутационным общественным природным механизмом, то исключительно только в таких условия закон мог бы работать действительно качественно в силу качественного формирования и применения. И жёсткий непреклонный репутационный способ — это единственный способ, определяющий на высшие места достойных людей, и это не просто способ, а природный механизм. И это единственный способ формирования качественных законов, их качественного исполнения и качественного суда, которых не деле нет при демократии.
Легенда о законе восходит к древним временам. До сих пор почему-то уделяется особое значение так называемому римскому праву, которое на деле было орудием передела власти и присвоения чужого имущества, если обратиться к истории, и положило начало рабовладению. Даже пришлось придумать такую общественную формацию, как рабовладельческую, хотя она была свойственна далеко не всем регионам, да и вообще противоречит человеческой природе. Таким образом, современная демократия апеллирует к основам рабовладельческого общественного устройства, стыдливо забывая от этом упомянуть, фактически транслируя эти свойства незримо, и прикрывая их массированной пропагандистской болтовнёй о справедливости. И все мы фактически находимся в постоянной погоне за этой самой справедливостью, как в погоне за горизонтом. В этом есть цель погружения народных масс в нескончаемую суету и бессмысленную веру.
Мог ли бы закон, как документально зафиксированная договорённость, быть действительно справедливым, актуальным и действенным? Т.е. быть высшей формой общественной договорённости? Мог бы. При двух условиях: во-первых, при научном формировании, а не на основе сомнительных опыта, морали и эрудиции депутатов; а во-вторых, это было бы возможным, если бы всё общество было бы пронизано репутацией, определяющей его структуру от самого низа до самого верха. Только при этих условиях закон стал бы действенно наивысшей формой общественной договорённости. Тогда он должен был бы учитывать, прежде всего, инстинктивную базу человека и общества во всём объёме и во всех направлениях, быть внимательным к приоритету мотивов (а это требует мудрости), и подчиняться репутации, и не только ей. А дело в том, что репутация, как природный механизм, действует только в условиях обозримого племени, а племена могут объединяться (или другие адекватные сообщества), и их предводители с фактическим статусом вождей тоже формируют своё племя (сообщество, совет или что-то вроде этого), и за счёт этого природно формируется союз сообществ. Но и этим дело не кончается, потому что согласно природе союзы склонны также объединяться в союзы союзов по тем же иерархическим репутационным механизмам, что и отмечено в истории. И такая сложная иерархическая пирамидальная система отношений с многократной репутацией, определяется нами как культура, и она как раз и является ещё одним фундаментальным общественным механизмом, который объединяет сообщества в этнос с пирамидальной структурой. Конечно, для поддержания такой структуры требуется чёткая формальная система, которая собственно, и имеет название государства. Таким образом, природно определённое общество значительной величины и объединённое общей культурой, мы и называем этносом, а его формально-учётную систему мы называем государством. И, что характерно, согласно природе оно неизбежно приобретает пирамидальную структуру со статусными ярусами, и такую структуру мы определяем как империю. Репутационно-иерархическая империя, как структура рационального, справедливого и устойчивого неравенства; неравенства, соблюдающего баланс прав и ответственности, а не безусловных одинаковых прав. Конечно, некая минимальная база прав должна соблюдаться по отношению ко всем: физиологически нормальные питание и проживание, может, что-то ещё по минимуму, но всё остальное — по репутационной заслуженности и культурному соответствию. Именно такая имперская общественная структура и будет носить высокое звание социализма, как бы это парадоксально не звучало сегодня. А почему? А потому, что социализм, как понятие, должен опираться на природные социальные законы, а не противоречить им, как это вышло у коммунистов, из-за чего собственно и рухнул весь соцлагерь. И в этих природных социальных законах заложены, увы, репутационная иерархия и культурный контроль. Это просто соответствие природе — и не более, но и не менее. Таким образом, термин «СОЦИАЛИЗМ» в своё время был предложен неправильно, потому что не соответствовал законам природы по формированию общества, а был чистейшей выдумкой гуманистов, отвергающих природу человека и его общества. А измышления Маркса о нём не являются правильными, потому что созданы с помощью экономики, не имеющей никакого отношения к фундаментальным наукам о природе, в силу того, что экономика не базируется ни на одной из них, а вытекает просто из самой себя, как некая искусственная система, игра ума.
Так что, третичность общественных договорённостей, высшей формой которых может являться закон, может определяться первичностью инстинктов человека, особенно инстинктов социальной группы; вторичностью мотивов и традиций, учитывающих все человеческие инстинкты. Тогда с учётом природы и без выдумок может быть построено устойчивое общество, устойчивое государство.