13-й Автобусный Парк.
Часть 7. отрывок
– Эта премия — не вершина моих желаний. Она лишь подчеркивает мое нынешнее положение, нахождение в новом коммьюнити, в сообществе кинорежиссеров, журналистов и литераторов, так сказать, сообщество художников новой современности.
Меня так воспитали, что я не могу и не хочу оставаться в стороне явной несправедливости. А сейчас мы все попадаем под несправедливый гнёт обезумевшей толпы, самой гонимой безликими чабанами. Появилась возможность, которую я сам себе создал, и с помощью, Божьей ли или людской, я справился с этим соблазном. Тяжело было вести репортаж в условиях всевраждебности: меня там не ждали ни местные, ни свои же войска, ни простой народ (хотя, именно ради простого человека я и затеял эту авантюру со смертью). Ну а так, мы со смертью играем в игры с самого рождения, отчего же мне отказываться от очередной партии. На войне нет большой правды. Тяжело показать человека и его поступок благими без внешней загрязняющей составляющей. Иначе человек со всеми своими атрибутами будет выглядеть неживым, надуманным, срежиссированным и постановочным. Потом и кровью — только так добиваются результата на войне. А кто хочет, чтоб его окровавленные руки и сердца явили свету? И вот я такой же солдат по одну из сторон баррикад, который не гордится тем, что находится в этом зале. Мне сказали, если я зайду в нужные двери и пожму важные руки, будет мне фильм, будет мне огласка.
«Мы на окраине» получила свою огласку потому, что я пошел на компромисс. А я, как многие могли увидеть из репортажа, не сторонник компромисса. Да и нет его на войне. Только после очередной битвы, когда статус-кво перевешивает, стороны приходят к соглашению. Сначала выстрел, затем подпись. Так работает современное общество. И так работают механизмы власти. Чего же мне стоило войти в этот зал! Я не стремился показать хорошее и плохое, хороших и плохих. Я показал людей, разных людей по обе стороны. Там такой винегрет в каждом полку. Вы же сами все видели. Из соображений не вызывать дополнительный гнев и ненависть к конкретным персонажам, их лиц не было показано. Я в эти лица смотреть больше не желаю. Эта печаль духовной бедноты, искаженная современными реалиями. Винить власть, что она порождает такое поколение? Безусловная чушь! Человек сознательный сам определяет свой выбор. А вот эти оправдания… Есть то, что человек может и не может, и то, что человек хочет и не хочет. Все! Сторонние факторы, влияющие на решения людей, никогда не станут им в оправдание. Присутствующие здесь должны понимать, что философия экзистенциализма строится, прежде всего, через преодоление человеком своей сущности. Не признавать наши животные потребности, но говорить о духовных и моральным ценностях, — вот истинная ложь современного лицемера. Вчера ты несправедливо уволил сотрудника только потому, что он не вписывается в ваши разговоры в курилке, а сегодня ты заговорил о справедливости. Разве не обманываете вы себя? Каждый поступает в угоду своим страстям и прихоти. В сложное время много падальщиков становятся перебежчиками: где хорошо кормят, там они и ютятся. Невыгодно сейчас быть патриотом своей страны. Честь и достоинство проявляется в сложные времена. Один человек в кутузке идейный и три идиота: двое из которых мародеры, а последний — простой беспредельщик. И напротив такой же состав: 3 идиота, двое из которых обыкновенные сволочи, один — бестолковый ведомый, и последний лишь идейно защищающий свою территорию. Соотношение примерно такое. Меня за эти высказывания сейчас начнут поносить со всех неприметных углов. Один брата тащит под крыло, второй — ювелирный грабит. И совсем неочевидна их принадлежность к лагерям. Да какая там может быть принадлежность! Сволочь — она без нашивки. Я говорю одному «брат, не нужна тебе эта грязь. Ты выше этого», а он лишь отмахивается от меня бессовестным и холодным «эээээээ…». На войне без потерь не бывает. И много будет несправедливости. Оттого вина лежит на тех, кто эту войну затеял. Но, если вы думаете, что ее определил один только лишь человек, поставивший свою подпись под холодным февральским маршем, вы сильно ошибаетесь. Очень сильно. И глупо, так глупо, что сами чуть ли не становитесь невольными виновниками. Это большая вековая игра. И мои, и ваши руки такого ярко-алого цвета, как и те сказочные спасительные паруса. 7 минут и 40 секунд — таков хронометраж интервью с президентом, где ничего не вырезано, все записано одним кадром. Сильная личность, мудрая. Неоднозначная ли? —такого сказать не могу. И помните, у всего есть цена. За таким характером скрывается не мало печали, и выплачено было сполна. И по сей день за такую силу приходится платить. Если вы обладаете чемпионским поясом в боксе, на него всегда будут покушаться иные претенденты. И твою силу возжелают отобрать. В способах никто не церемониться. Было много споров этого человека со своей администрацией и приближенными, касательно той формы, в которой мне будет дозволено показать наш диалог. Еще до я просил и настаивал, что нельзя ничего трогать и резать. Было удивительно, что меня выпустили и дозволили все отснять. После возвращения, конечно, началась такая котовасия: хорошо, что весь грязный эфир был продублирован. Надо и фантики показывать и начинку дать попробовать, чтобы люди смогли сами для себя определить, нравится им такой десерт или нет. Вот стоит на витрине абсолютно одинаковый марочный сок, но кому-то он не нравится, кому-то по душе приходится, а у третьего и вовсе аллергия. Так и с моим репортажем: я вам показал, а вы сами будете решать, вкусно ли вам. Кто изначально заряжен агрессией, ему точно по вкусу придётся, — ведь он на провокацию то и дело, что рассчитывал. Кто ждал проблесков света, тот их определенно увидит. Те, у кого аллергия, пока могут не пробовать, не смотреть. Но лишь до тех пор, пока эта зараза не постучится в их окна и двери.
Вопрос из зала:
– Профессор Мишин, а как же вас пропускали и там, и тут?
– А никак! До сих удивляюсь, что живой.
…
Вопрос #:
– Йоанн Андерсон, «Первая шведски газета». Скажите, уважаемый Андрей Александрович, я до конца так и не понял, какую позишн вы заняли в этом конфликт? Чью сторону вы приняли?
– Я гражданин России! Какую я могу принять сторону! Я желаю справедливого мира для граждан России. А сейчас нас загоняют, как скот, в стойла. Мне больно видеть, что наше поколение и последующее живет и будет еще долго жить в состоянии войны. В наших силах этот конфликт подавлять, образумить (насколько это возможно) политическую и гражданскую необразованность в своей стране, в своих домах и в соседских дворах. Люди всю жизнь живут в состоянии войны. Не вынуждайте меня повторяться, ранее я высказался про незрячих. Но слепы они лишь до тех пор, пока к ним на террасу не заглянет дуло танка.
– Вы считаете, что с нынешней властью у руля это возможно?
– Возможно. Поймите, мы многого не знаем. Закулисье — очень страшное и темное болото. Тяжелейший труд за плечами тех, кто работает над внешним освещением вопроса и конфликта.
Вопрос #:
– Виталий Стогнадзе, «Вечерние Новости». Профессор Мишин, собираетесь ли вы еще раз отправиться за линию фронта для нового материала?
– Ну, будет вам, какой я профессор? Собираюсь, конечно, собираюсь. Сейчас у меня немного иная миссия. Я выполнил условия того самого «компромисса», которые позволят мне заняться тем, для чего я и выбрал этот путь. Я буду освещать события и вести диалог с представителями европейских и американских объедений. Высшим советом президента, а, если говорить, как устроено в нашей стране, самим президентом, я назначен первым представителем по внешней политике и переговорам по вопросам нынешних событий на Украине и России.
– А с украинской стороной вы не станете вступать в переговоры?
– С украинской стороной, к сожалению, диалога сейчас нет. Есть диалог с солдатами, есть диалог с местным населением, даже с агрессивно настроенными национал-либералами. Вы же сами все видели в репортаже. Это был самый разочаровывающий для меня момент. Те, кто просил открытости и слова, сами закрылись от правды.
Вопрос #:
– Простите, что вмешиваюсь. Вы ответили моему коллеге, что вас ждет много работы по внешней политике, т.е. сейчас вы будете тратить время.. Я правильно говорю? Терять время на переговоры. А если будет согласие, соглашение, вы поедете делать репортаж о новом мире?
– Не обманывайтесь этими заявлениями и не дурманьте головы гражданам. Ну, какое перемирие? О чем вы? Это затяжная война. Она уже сколько лет идет, а вы все встрепенулись, лишь когда открыто об этом заговорили. Даже если вам скажут, что все устали и пошли спать, за ширмой вы услышите стоны да крики. Наш новый мир выглядит теперь так. И его уже так скоро не переделать. Так что я еще вернусь в эти окопы или в другие.
– И вы совсем не, как это сказать.. страх? Вам не было страшно?
– Страшно. Простите, как вас?
– Йоанн, Йоанн Андерсон.
– Йоанн, а вам не страшно было приезжать в Россию сейчас?
– В России я чувствую себя более безопасный, чем в Швеции.
– Замечательная ремарка. Страшно сидеть и бездействовать.
Вопрос #:
– Надежда Плаксина, «Радио Небосвода». Андрей Александрович, вы стали чуть ли не первым человеком, которому было дозволено провести, если так можно сказать, неформальную встречу с президентом Российской Федерации Владимиром Владимировичем. Как вы думаете, почему? И почему в вашу журналистскую работу не стали вмешиваться, позволив опубликовать данные кадры? Все же они очень неоднозначны и могут скомпрометировать многие позиции.
– Кадры вполне понятны. И позиция, и мнение президента лично мне стала ясна и понятна тоже, именно потому, что интервью осталось не замыленным, не правленным. И по той же причине я, высказав свою позицию на счет будущего резонанса, получил зеленый свет. Надо все же понимать, что в нынешнее время мало, кто ведет открытую игру. И это интервью показало всю нашу страну более открытой и более готовой к диалогу. А весь репортаж явил собой, что простые люди и солдаты, и даже старшие в чинах военнослужащие по обе стороны так же открыты и беззащитны. Репортаж позволил всем высказаться.
– Спасибо.
Вопрос#:
– Андрей Александрович, позвольте пожать вам руку.
…
Аплодисментов в зале не было. Каждый желающий подходил и здоровался, кто крепкой рукой, кто нежным легким постукиванием по плечу, а кто еле заметными, но такими же нежными и крепкими объятиями, сдабривая пожеланиями удачи в этой нелегкой миротворческой миссии. Были и те, кто молчаливо удалился из помещения.
Оставшись наедине со своим ассистентом, разгребающим различные письма и документы по папкам, профессор Мишин, склонившись над пустой аудиторией, смачно втянув ноздри выплевался вниз со скамьи.
– Как некрасиво, Андрей Александрович!
– Будет тебе, Лизонька. Ты же сама видела все прелести этой лицемерной вечеринки. Сколько еще мне предстоит таких выступлений?
– Тот самый компромисс. Но зато вы будете услышаны.
– Это всего лишь слова. Сколько раз я слышал эти обещания. Я сам неоднократно страдал от этих самых обещаний, страдали и люди, которые надеялись и полагались на меня. А что я? Что я мог сделать, если сам изначально пошел по неверному пути. Как бы и сейчас меня не затянуло в этот вихрь пустословия.
– Вы что хотите снова за камеру взяться и туда рвануть. Вы что, думаете, вы первый военный журналист, которого сдерживают власти? Полно вам, Андрей Александрович. Может вам чаю заварить зелёного?
– А давай-ка мы с тобой, Лизонька, вдоль по Пятницкой и до самой Лубянки, загребая веслами барные розливы, орошать пойдем земли русские песнями да поэзией, да красивыми россказнями.
– Значит верно, я перед выступлением в магазин зашла.
– Верно ли нет, мы за истиной в кабак не ходим.
…