Полная версия: https://vk.com/club87908871
Джон Г. Бурк. «На границе с Круком». Из главы 10.
Резня в Пещере Скелетов.
Тропы были неровными, а скалы в основном состояли из гранитов, порфира и пудингового камня, часто редкой красоты. В предгорьях в изобилии росли мескаль, кактус чолла, мансанита, испанский штык (юкка), питахайя, и кустарниковый дуб, но поднявшись выше на Сосновый хребет (Pinal Range), нам попался сначала можжевельник, а затем пошла сосна внушительных размеров, и в большом количестве. Пейзаж на вершине хребта был волнующим и живописным, но ветры были жестокими, а земля покрыта глубоким снегом, так что мы не жаловались, когда маршрут марша привел нас к лагерю на северо-западной оконечности, где мы обнаружили, что вода стекает по склонам хребта в красивый узкий каньон, крутые стены которого скрывали нас от любопытных взглядов вражеских шпионов, а также защищали от ветра. Склоны эти были покрыты сочной травой грама и усеяны дубами, которые изящно располагались группами по двое и по трое, давая благодарную тень людям и животным. Далеко над нами покачивались ветви высоких сосен и кедров, а у их подножия виднелись снежные сугробы, но здесь внизу было намного комфортней, и погода была ближе к южному умеренному, или северному теплому поясу.
Эта быстрая смена климата превращала разведывательный марш по Аризоне в очень сложноую задачу. Во время этой кампании нам часто приходилось покидать теплые долины по утрам и подниматься на более высокие высоты для обустройства бивуака на вершинах, где снега было по пояс, как на Матицале, или на плато Могольон и Сьерра-Анча (Matitzal, the Mogollon plateau, and the Sierra Ancha). Вдобавок к общему дискомфорту, древесина сосны была так пропитана снегом и дождем, что совсем не горела, и если не удавалось найти кедр, то значит команде не повезло. Наши разведчики-апачи, под командованием Макинтоша, Фелмера и Бесиаса находились от двенадцати до двадцати четырех часов впереди основных сил, но всегда были на связи с нами. Они использовались только для определения местонахождения противника, позволяя солдатам выполнять их прямую работу по усмирению. Было трудно сдерживать скаутов, которые слишком любили войну для того, чтобы упустить хоть малейший повод для драки, и, следовательно, у Макинтоша было две или три стычки с противником, не имевшие большого значения, но показавшие, что на его скаутов можно положиться как на следопытов, так и на боевую силу. В одной из деревень, или «ранчерии Чунца» (“rancheria” of “Chuntz”), состоящей из двенадцати «хакалей» ( “jacales”, хижин), были полностью уничтожены все зимние запасы продовольствия, но только один из противников был ранен, в то время как все обитатели ранчерии спаслись, скрывшись в направлении каньона Рио-Саладо, или Соленой Реки (Ca;on of the Rio Salado or Salt River). Продвижение разведчиков было обнаружено одной из ихних скво, которая подняла тревогу, что и позволило всему контингенту своевременно ретироваться.
Через день или два после этого разведчики снова напали на след врага и вступили с ним в жестокую схватку, убив нескольких и взяв в плен троих. Апачи готовились к посеву грядущей весной, вырыли оросительные каналы, а также накопили большой запас всевозможных продуктов, подходящих для их нужд, среди прочего имелся печеный мескаль, а также различные семена трав, подсолнечника и бобов мескита, которые составляют важную часть их рациона. Насколько можно было определить, это было около истока небольшого ручья, отмеченного на картах как Раккун-Крик, на южном склоне Сьерра-Анча (Raccoon Creek, on the south slope of the Sierra Ancha). Неподалеку находились доисторические руины, стены которых, сложенные из бутового камня (куски природного камня неправильной формы), все еще были высотой в три фута (0,9144 метра). На другом (южном) берегу Солт-Ривер мы прошли под хорошо сохранившимся скальным жилищем в каньоне Пинто-Крик – местом, которое я затем тщательно обследовал, выкопав сандалии из волокна «пальмильи», сушеный мескаль, кукурузную шелуху и пр., а также
несколько небольших кусков текстильных тканей, пару-тройку каменных топоров и молотков, а также обломки стрел и наконечников, которые и следует ожидать в подобных случаях. Мы продвинулись к началу Гор Суеверия (Superstition Mountains). Делать было почти нечего, и было очевидно, что то ли из-за страха перед нашими и другими командами, которые должны были быть замечены, то ли из-за желания сплотиться во время холодов, почти все враждебные апачи покинули эту часть страны, и нашли себе убежище где-то в другом месте.
Наши скауты- апачи, однако, настаивали на том, что мы должны были найти целую «кучу» (скопление) индейцев «poco tiempo» (очень скоро). По их совету, большинство из наших офицеров и солдат обзавелись мокасинами, которые не производили шума при карабканье по камням, или спуске по тропам, когда катящиеся камни могли разбудить спящего врага.
Один из следопытов Крука.
Я заметил, что апачи набивали свои мокасины сухим сеном, и было также очевидно, что они знали в совершенстве все тонкости походной жизни. Как только они добирались до лагеря, то те из них, кого не выставляли в качестве охраны или не отправляли в разведку небольшими группами по пять-шесть человек, посвящали все свое внимание приготовлению мест для ночлега: траву поблизости срывали горстями и расстилали на гладкой поверхности, на которой двое или трое разведчиков намеревались спать вместе. Полукругом из приличных обломков скалы образовывался ветрозащитный барьер, затем на уложенную траву расстилались одно или два одеяла, и на них ложились все трое, тесно прижавшись друг к другу, каждый закутавшись в свое одеяло. Всякий раз, когда разрешалось разводить костры, апачи разжигали небольшие и ложились рядом с ними ногами к огню. Согласно теории индейца, белый человек устраивает слишком большой костер, что не только привлекает внимание, но и делает его таким жарким, что никто не может к нему приблизиться, в то время как апачи, более благоразумные, довольствуются небольшой кучкой тлеющих углей, над которыми они могут при необходимости присесть и согреться.
Прекрасное состояние наших вьючных повозок вызывало постоянный интерес и наилучшие отзывы, а мулы следовали за нами по некоторым из наихудших троп Аризоны но были все так же свежи, как и при отъезде из Гранта, и готовы для самой тяжелой работы, за исключением двух, один из которых съел, как предполагалось, насекомое, известное как «Compra mucho» или «Ni;a de la Tierra», которое чрезвычайно ядовито для тех животных, которые проглатывают его с травой, в которой оно сидит. Этот мул умер. Другого укусила в губу гремучая змея, и хотя благодаря быстрому наложению припарки из травы под названием «голондрина» (golondrina) нам удалось продлить его жизнь на несколько дней, он тоже умер. На Рождество к нам присоединились капитан Джеймс Бернс, (Пятый Кавалерийский полк), лейтенант Эрл Д. Томас из того же полка, а также команда, состоящая из сорока рядовых роты «G» и отряда, насчитывавщего около сотни индейцев пима.
Апач-явапаи Майк Бернс.
Они выехали из Макдауэлла шесть дней назад, пересекли самую высокую точку хребта Матицаль и уничтожили «ранчерию», убив шестерых индейцев и пленив двоих. Одну, скво, отправили в Макдауэлл, а другого - маленького, но очень смышленого и активного мальчика, мужчины взяли на воспитание и ему было присвоено имя Майк Бернс (в честь капитана), которое он сохранил и по сей день. Этот мальчик, которому тогда было не более шести или семи лет, уже был экспертом в обращении с луком и стрелами, и - что гораздо больше подходило капитану Бернсу - он мог сбивать перепелов камнями и добавлять тем самым много дополнительного удовольствия к очень скудной трапезе, поскольку громкая стрельба из оружия не разрешалась. В течение последних двадцати лет Майк Бернс, благодаря вмешательству генерала Крука, был отправлен в Карлайл и там получил начатки образования. Мы встретились в агентстве Сан-Карлос и поговорили о старых временах, и я узнал то, что тогда не было известно: что в схватке Бернса с бандой на вершине Четырех Пиков (Four Peaks), семеро последних были убиты, а мужчины и женщины, которым удалось спастись, под руководством собственного отца Майка поспешили в крепость в каньоне Солт-Ривер, где все они были убиты нашим отрядом несколько дней спустя.
28 декабря 1872 года: резня в Пещере Скелетов.
Вечером, 27 декабря 1872 года, мы расположились бивуаком в узком каньоне под названием Коттонвуд-Крик (Cottonwood Creek), впадающем в Саладо (Salado) у восточного подножия Матицаль (Matitzal), когда майор Браун объявил своим офицерам, что цель, ради достижения которой генерал Крук послал именно этот отряд, почти достигнута. Что он совещался с Нантахе (Nantaje), одним из наших разведчиков-апачей, который вырос в пещере в каньоне Salt River (Соленой Реки), и что он выразил желание привести нас туда, при условии, что мы решим отправиться в путь до рассвета, поскольку позиция врага была такова, что, если бы нас обнаружили на тропе, то ни один из нашего отряда не вернулся бы обратно живым. Апачи хорошо знакомы со звездами, и Нантахе сказал, что, если мы отправимся в путь, то он хотел бы начать рейд только с первым появлением над восточным горизонтом определенной, известной ему звезды.
Скаут Нантахе (Cabinet Photograph of Apache Scout Nantaje, Awarded the Congressional Medal of Honor for Action Against Apaches on 12 ...)
Браун приказал, чтобы все офицеры и солдаты, которые находились не в лучшем состоянии для совершения сурового марша и преодоления скалистых гор, остались с вьючным обозом и оберегали его от любой подкрадывающейся банды индейцев. Во-первых, была сооружена груда апарехо и припасов, которые в случае необходимости могли послужить бруствером для тех, кто за ним скрывался. Далее, была протянута веревка, к которой можно было привязать всех мулов и лошадей и держать их под укрытием от огня. И, наконец, каждый офицер и солдат тщательно осмотрели все свое оружие и боеприпасы. Мы должны были начать пеший подъем по неровному склону Матицаль в каньон Соленой Реки, а затем к тому месту, где мы должны были наткнуться на пещеру, заполненную врагами, которых мы и искали. Каждый наш пояс был набит патронами, а двадцать дополнительных лежали в одеялах, которые каждый носил на плечах и в которые помещались также и скудные запасы хлеба, сала и кофе, взятые в качестве провизии, и еще фляга с водой. Разведчики - апачи попросили разрешения приготовить и съесть мула, который умер тем утром, и, поскольку небо было затянуто тучами и свет маленьких костров не был хорошо виден, майор Браун согласился с ихним предложением, и они наелись до отвала трапезой, которая имела немалое сходство с «Festins ; manger tout» (праздник еды, живота), упомянутым отцом Лафито, Паркманом и другими писателями. К восьми часам мы уже были в пути и быстро шли к вершине высокой плоской горы, окружавшей каньон.
Ночь стала чрезвычайно холодной, и мы были только рады возможности энергично продвигаться вперед и очень сожалели, услышав шепотом команду остановиться и лечь, пока не подтянется последний из арьергарда. Разведчики апачей, бывшие впереди колонны, заметили огни и заверили майора Брауна, что они должны исходить от костров индейцев, которых мы искали. Пока они ушли дальше, чтобы точно установить, в чем дело, остальные из нас были вынуждены лечь ничком на землю, чтобы дать противнику наименьший шанс обнаружить нас раньше времени. Разговаривали тихим шепотом, и даже когда холод заставлял кого-либо из группы кашлять, это делалось под накинутым на голову одеялом или плащом. Нантахе, Бокон и другие были заняты осмотром тропы, индейцам почудился след человека, но когда все прижались к земле, накрыли головы одеялами и чиркнули спичкой, это оказался след большого медведя, очень похожий в темноте на след человека. Через несколько мгновений Фельмер, Арчи и другие, посланные выяснить причину увиденных впереди огней, вернулись с известием, что апачи только что совершили набег на поселения белых и индейцев пима в долине Гилы и угнали пятнадцать лошадей и мулов, которые были изранены от подъема по каменистой тропе вверх по склону горы, и были брошены в укромном месте, где было немного травы и воды.
К этому времени мы стали довольно нервными, так как все еще помнили, что Нантахе сказал накануне вечером об убийстве последнего врага и о том, что нам придется пробивать себе дорогу назад с боем. Нантахе был полностью спокоен и лишь улыбнулся, когда кто-то из группы высказал сомнения относительно существования какой-либо крупной «ранчерии» по соседству.
«Поживем-увидим» — вот и весь ответ, которого тот удостоился.
По совету Нантахе, майор Браун приказал лейтенанту Уильяму Дж. Россу идти вперед по тропе с двенадцатью или пятнадцатью лучшими стрелками из числа солдат и с теми упаковщиками, которые получили разрешение сопровождать команду. Нантахе вел их по скользкой, каменистой, опасной тропе в стене сумрачного каньона, который в холодном сером свете медленно наползающей зари наводил на мысли о Долине Теней Смерти.
«Они должны быть здесь совсем рядом» - сказал майор Браун. «Боже мой! Да что это такое?!». Это был шум, сравнимый разве что с грохотом батареи шестифунтовых орудий, выстреливших одновременно. Браун знал, что произошло нечто очень серьезное, и он был не из тех, кто будет дожидаться прибытия гонцов. Он приказал мне взять на себя командование первыми сорока людьми в наступлении, не дожидаясь того чтобы увидеть, белые они будут или красные, солдаты или упаковщики, и бежать по склону каньона, пока я не присоединюсь к Россу и не займу позицию как можно ближе к противнику, не вступая в бой. Тем временем он собрал всю остальную команду и последовал за мной так быстро, как только мог. Спуститься по этому каньону не составило труда, трудность заключалась в том, чтобы удержаться на тропе, а если бы кто-нибудь потерял равновесие, то он бы не остановился до тех пор, пока не столкнулся бы с течением вод Саладо, в сотнях футов ниже. Несмотря ни на что, мы спустились вниз и, по счастливой случайности, не сломали свои шеи. Обойдя стену под резким углом, мы увидели положение дел наиболее полно.
Обрыв, образующий ту сторону каньона, был высотой в сотни футов, но в одном месте, где-то в четырехстах или пятистах футах ниже гребня, склон переходил в уступ, на котором располагалась пещера небольшой глубины. Перед пещерой большие каменные блоки представляли собой естественный вал, находясь за которым гарнизон мог бросить вызов нападению почти любого врага. В этом гнезде группа «Нанни-чадди» (Nanni-chaddi) чувствовала себя в такой же безопасности, в какой мог бы чувствовать себя только орел или стервятник, в уединении покрытых льдом головокружительных вершин Анд. С уступа, на котором они жили, эти дикари, которые, как мне кажется, были последними обитателями утесов в пределах наших границ, несколько раз наблюдали за командами Сэнфорда и Карра, пытающимися пробраться вверх по течению в каньоне ниже. Существование одной или, может быть, двух ранчерий где-то в этом мрачном каньоне давно подозревалось, но до сих пор так и не было доказано. Когда мы присоединились к Россу, мы услышали его историю, рассказанную в нескольких словах: он и его небольшая группа из двенадцати человек следовали за Фелмером и Макинтошем вниз по склону утеса, пока не достигли небольшого открытого пространства перед пещерой.
Там они увидели всего в нескольких ярдах от себя группу разбойников, только что вернувшихся из поселений Гилы, которые и оставили на пастбище табун из пятнадцати пони, которых мы видели. Эти воины танцевали либо для того, чтобы согреться, либо в рамках какого-то религиозного обряда, как это обычно бывает у племен на юго-западе. Рядом с ними согнулись полдюжины скво, пробудившихся ото сна, чтобы приготовить еду для голодных храбрецов. Пламя костра, каким бы маленьким оно ни было, отражалось от высоких стен, придавая призрачное пляшущее освещение, и позволяло белым лучше прицеливаться в своих ничего не подозревающих жертв. Росс и Нантахе посовещались шепотом, и сразу же было решено, что каждый должен с наименьшим шумом взвести курок и прицелиться в одного из группы, не обращая внимания на то, что может делать его ближайший сосед. Если бы апачи не интересовались лишь собственным пением, то они наверняка услышали бы тихий шепот: «Готово! цель! Огонь!», но было бы уже слишком поздно, ибо жребий был брошен, и их час пробил.
Страшный шум, который мы слышали, отдаваясь эхом от вершины к вершине и от утеса к утесу, был ружейным залпом, выпущенным Россом и его товарищами, который отправил шесть душ на тот свет и прозвучал похоронным звоном мощного оркестра. Удивление и ужас дикарей были настолько велики, что они думали только о безопасности, которую обеспечивала внутренняя часть пещеры, и, как следствие, когда моя группа прибыла на место происшествия - хотя в нас и было выпущено несколько стрел, когда мы спускались по тропе и поворачивали за угол - все же никто из врагов не предпринял попытки контратаки, и прежде чем апачи смогли оправиться от изумления, две объединенные группы, насчитывавшие почти шестьдесят человек, заняли позицию в тридцати ярдах от одного фланга пещеры и в сорока ярдах от другого, и каждый стрелок разместился за камнями таким образом, что с таким же успехом он мог бы находиться в стрелковой яме. Мне было приказано не вступать в бой, а поджидать апачей на выходе из пещеры, если они попытаются вырваться из ловушки, и приказать всем своим людям максимально укрыться. Майор Браун был убит при первом обмене выстрелами, и еще двое были убиты либо за мгновение до его прибытия, либо сразу после. Одним из них был скаут из пима, один из наших союзников, который упорно игнорировал приказы и подставил себя под вражеский огонь, получив пулю и умерев прежде чем понял, что его сразило. Другим был один из апачей, который прокрался вдоль нашего правого фланга и пробирался наружу, чтобы попытаться установить связь с другой деревней и заставить ее жителей напасть на нас с тыла. Он пал жертвой собственной беспечности: забрался на вершину высокой скалы на некотором расстоянии вниз по каньону, и там, вообразив себя в безопасности от наших выстрелов, обернулся, чтобы издать вызывающий вопль. Его фигура, очерченная на фоне неба, была отличной целью, и среди нас был отличный стрелок, готовый в полной мере воспользоваться этим предложением. Кузнец Джон Кэхилл молниеносно вскинул винтовку и выстрелил индейцу в туловище. Во время боя мы не знали, что дикарь был убит, хотя Кэхилл настаивал на том, что он застрелил его, как описано, и как считали те, кто был рядом с ним. Труп не мог быть найден в скалах до нашего отъезда и поэтому не был учтен, но скво в Сан-Карлосе уже давно сказали мне, что их родственник был убит там, и что его останки были найдены после того, как мы покинули место боя.
Первой задачей Брауна было убедиться, что вся линия фронта неприступна для нападения со стороны осажденных в пещере, а затем он приказал своим переводчикам призвать всех врагов к безоговорочной капитуляции. Единственным ответом был крик ненависти и неповиновения, угрозы того, что мы должны были ожидать, вопли ликования при мысли, что ни один из нас никогда не увидит свет другого дня, но будет устраивать пир для ворон и сарычей, и несколько разрозненных выстрелов, произведенных в чистой браваде. Браун снова призвал всех сдаться, и, когда их единственным ответом снова стали насмешки, он призвал апачей позволить своим женщинам и детям выйти и заверил их в добром отношении. На это ответ был таким же, как и раньше: насмешки и крики осажденных уверяли наших людей в том, что они совершенно серьезно заявляют, что намерены сражаться до самой смерти. На несколько мгновений апачи прибегли к старой тактике, вынудив некоторых из наших неосторожных солдат высунуться над стеной, за которой майор Браун приказал всем спрятаться. Шляпу или боевой чепец надевали на конец лука и держали так, чтобы казалось, будто за камнем стоит воин, и побуждали кого-нибудь, гордящегося своей меткостью, выстрелить в краснокожего человека, который сам поразит стрелка, лежа рядом с тем местом, где его скво держала на луке головной убор-приманку. Но такие уловки были слишком очевидны, чтобы обмануть многих, и через короткое время сами апачи устали от них, и начали пробовать новые методы. Казалось, они были в изобилии снабжены стрелами и копьями, и на первых они не экономили, а посылали их высоко в воздух в надежде, что упав на землю сверху, они смогут поразить тех из нашего арьергарда, которые не заботились о себе так хорошо, как их братья на передней линии перестрелки.
Наступило затишье на несколько минут, каждая сторона оценивала свои силы и силы своего противника. Было очевидно, что любая попытка эскалации без лестниц приведет к потере более половины нашего отряда. Огромная каменная стена перед пещерой была не менее десяти футов в высоту в самой нижней точке и гладкой, как ладонь. Было бы безумием пытаться взобраться на нее, потому что в тот момент, когда нападавшие достигнут вершины, брошенные копья смогут отбросить их обратно на землю, раненных насмерть. Три или четыре наших отобранных стрелка были размещены на подходящих позициях с видом на места, где, как было замечено, апачи выставляли себя напоказ. Это было сделано в надежде, что любое повторение подобной глупости даст возможность снайперам показать свое мастерство. Из основного отряда половина находилась в резерве в пятидесяти ярдах за линией перестрелки - если так можно назвать то место, где все вокруг было сплошной линией перестрелки - с заряженными и взведенными карабинами, с горстью патронов на чистых камнях впереди, и каждый человек был настороже, чтобы предотвратить побег противника, даже одного воина, если ему посчастливится проскользнуть или прорваться через первую линию. Людям на первой линии было приказано стрелять так быстро, как они могут, целясь в свод и стены пещеры, чтобы пули поражали рикошетом тех апачей, которые скопились сразу за скальным валом.
Этот план сработал превосходно, и, насколько мы могли судить, наши выстрелы действовали на апачей и раздражали их до такой степени, что они больше не искали укрытия, а смело встречали наш огонь и энергично отвечали на него, оружие мужчин перезаряжали женщины, которые рисковали как и воины. Вопль скво и слабый крик маленького ребенка были доказательством того, что смертоносные снаряды находили не только мужчин. Браун приказал прекратить огонь и в последний раз призвал апачей сдаться или позволить ихним женщинам и детям беспрепятственно выйти. Со своей стороны, апачи также прекратили все враждебные демонстрации, и некоторым из нас, американцев, показалось, что они, должно быть, готовятся сдаться и обсуждают этот вопрос между собой. Наши индейские проводники и переводчики подняли крик: «Берегитесь! Звучит песня смерти; они собираются атаковать!». Это было странное песнопение, которое совсем нелегко описать: наполовину вопль, наполовину ликование — безумие отчаяния и дикий крик о мести. Затем раздраженный и ворчливый дискант скво попадал в такт шаркающим ногам, и снова раздавалось глубокое рычание диких бульдогов, олицетворявшее мужественность в этой пещере.
«Берегись! Вот они идут!». Через вал, ведомые единым порывом, двигаясь так, как будто все они были частью одного тела, прыгнули и побежали двадцать воинов — все они были великолепно выглядящими молодцами, каждый нес на спине колчан, наполненный длинными тростниковыми стрелами и держал в руке лук и ружье, последнее на боевом взводе. Половина отряда стояла на переднем валу, что давало им некоторую возможность разглядеть наших людей за небольшими скалами впереди, и палили они изо всех сил — демонстративно, чтобы привлечь наше внимание, в то время как другая часть внезапно соскользнула вниз и обогнула наш правый фланг, и направилась наружу через скалы, которые так эффективно прикрывали убежище того, кому почти удалось сбежать ранее утром. Их мотивы были разгаданы, и эта попытка прорыва была сорвана. Наши люди бросились в атаку, как фурии, и каждый, казалось, стремился сразиться с врагом в ближнем бою. Шесть или семь врагов были убиты на площади менее двадцати пяти квадратных футов, а остальные были загнаны обратно в пещеру, все они были с различной степенью ранений.
Несмотря на ужасный шум от криков, стонов, воплей скво внутри убежища и эха залпов со стен каньона, наша команда вело себя превосходно, все приказы исполнялись четко. Вторая линия так и не сдвинулась со своего места, и хорошо, что она осталась именно там. Один из атакующих, видя, что справа от нас сосредоточено столько внимания, незаметно соскользнул с вала, пробрался к промежутку между нашими двумя линиями, вскочил на вершину огромного валуна и оттуда начал свой боевой клич в знак приветствия ободрения для тех, кто все еще отстает. Я полагаю, что он не знал о нашей второй линии и думал, что, оказавшись у нас в тылу, укрывшись в удобном уголке в скалах, он сможет застать нас врасплох, расстреливая в свое удовольствие. Его песнопение оказалось одновременно его песнью славы, и смерти. Он прорвался через нашу линию огня только для того, чтобы встретить жестокую смерть. Двадцать карабинов поблескивали в лучах солнца, едва освещавших скалы, сорок глаз высматривали цель вдоль стволов. Апач посмотрел в глаза своим врагам, и ни в одном из них он не увидел ни малейшего признака милосердия; он попытался что-то сказать, но что это было, мы так и не смогли понять. «Нет! Нет! солдадос!» - на ломаном испанском - вот и все, что мы смогли разобрать, прежде чем оглушительный залп выпустил еще одну душу на свободу, и позволил окровавленному трупу упасть на землю, как мокрый мокасин. Он был действительно красивым воином - высокий, стройный, мускулистый, со смелым, мужественным лицом. «Застрелен насмерть» - таков был вердикт всех, кто останавливался, чтобы посмотреть на него, но это и наполовину не отражало реалии: я никогда не видел человека, более изрешеченного пулями, чем этого; казалось, каждая пуля попала в цель, и не менее восьми или десяти из них нанесли смертельные ранения.
Дикари в пещере, когда смерть теперь смотрела им в лицо, казалось, не теряли мужества — или, скажем так, отчаяния? Они возобновили свое пение и пели энергично и смело, пока Браун не решил, что битва или осада должны наконец закончиться. Наши две шеренги теперь были объединены в одну, и каждому офицеру и солдату было приказано приготовить упаковку патронов. Затем так быстро, как только можно было открыть и опустить затвор карабина, мы должны были стрелять в устье пещеры, надеясь нанести наибольший урон скользящими по стенам рикошетом пулями, а затем атаковать через вход на нашем правом фланге, позади скального вала, который служил входом и выходом для противников, когда они совершат свою атаку. Шум и суматоха усилились в двадцать раз по сравнению с прошлым разом, свинец лился как из ведра, но, как ни странно, на минуту или две наступило затишье, причем без приказов. Маленький мальчик-апач, не старше четырех лет, выбежал из пещеры и остановился, засунув большой палец в рот, в безмолвном изумлении и негодовании глядя на изрыгающие огонь стволы. Ему не грозила большая опасность, потому что все карабины были нацелены вверх, на свод пещеры, тем не менее пуля — то ли выпущенная прямо с нашей линии, то ли срикошетившая вниз со скалистого потолка — попала ребенку в череп и проложила себе путь к задней части шеи, оставив рубец размером с палец. Малец был сбит с ног, и его вопли добавились к реву и эху боя. Нантахе, как олень, подскочил к тому месту, где лежал мальчик, схватил его за руку и побежал с ним за большой камень. Наши люди спонтанно прекратили стрельбу на одну минуту, чтобы подбодрить Нантахе и малыша, затем бой возобновился с большей силой. Апачи не ослабляли огня, но по нарастающим стонам женщин мы поняли, что наши пули поражали в пещере либо всех подряд, либо попадали в их родственников и родных среди мужчин, по которым они громко скорбели.
Это было в точности похоже на борьбу с дикими животными в ловушке: апачи решили умереть, если помощь не придет к ним из других ранчерий, которые, как предполагалось, находились поблизости. С самого раннего утра никто не видел Бернса и Томаса, а также людей из роты «G». С отрядом проводников пима их отправили по следу пятнадцати пони, найденных на рассвете. У Брауна сложилось впечатление, что группа налетчиков, засевших в пещере, могла разделиться на две или три части, и что некоторые из последних могли попасть в ловушку во время подъема на гору. Это было до того, как Росс, Нантахе и Фелмер обнаружили пещеру и начали бой. Эта часть наших войск прошла большое расстояние вниз с горы и возвращалась, чтобы присоединиться к нам, когда грохот карабинов известил их о том, что идет наихудшая битва и что их помощь будет крайне необходима. Они вернулись максимально быстро и, как только достигли вершины обрыва, остановились, чтобы дать людям отдышаться. Это была большая удача, что они сделали это именно в этом конкретном месте. Капитан Бернс и еще несколько человек подошли к гребню и наклонились, чтобы посмотреть, из-за чего весь этот ужасный гвалт. Они видели, что под ними происходит сражение, и, несмотря на дым, смогли разглядеть, что апачи прижались вплотную к скальному валу, чтобы по возможности избежать попадания пуль, которые дождем сыпались с крыши их дома в «орлином гнезде».
Бернсу не потребовалось и пяти секунд, чтобы решить, что следует делать; он приказал двум своим людям привязать подтяжки к своим товарищам, и заставил их сильно наклониться над пропастью, в то время как упряжь использовалась для удержания их на месте; эти люди должны были стрелять из своих револьверов во врага внизу, и для залпа или около того они проделали очень эффективную работу, но их ирландская кровь взяла верх над их разумом, и в своем возбуждении они начали метать свои разрядившиеся револьверы во врагов. Этот вид боеприпасов был довольно дорогостоящим, но он предлагал новый метод уничтожения враждебных. Бернс приказал своим людям собраться вместе у нескольких огромных валунов, покрывавших поверхность горы, и сбросить их вниз, на ничего не подозревавшего врага.
Шум был ужасающим, а травмы и разрушения вызывали отвращение. Наши залпы по-прежнему были направлены по внутренним стенам пещеры и своду, и апачи, казалось, поняли, что их единственная безопасность заключалась в том, чтобы спрятаться поближе к большой каменной куче впереди, но даже это ненадежное укрытие было теперь уничтожено; воздух был наполнен прыгающими и падающими осколками камней, обрушивающимися вниз с инерцией, полученной при спуске с высоты в сотни футов. Ни один человеческий голос не мог быть услышан в таком урагане, облако пыли было настолько плотным, что ни один глаз не мог проникнуть сквозь него, но слева от нас, казалось, по какой—то причине мы все еще могли различить несколько фигур, охраняющих этот край вражеской линии - старого «Знахаря», который, одетый во все регалии, с перьями на голове, украшенной на спине рубахе и со всеми священными знаками отличия, известными его народу, бросил вызов приближению смерти и остался на своем месте, хладнокровно стреляя во все, что двигалось с нашей стороны, что он только мог видеть. Его винтовку перезарядили и вернули его помощники - то ли женщины, то ли дети - невозможно было сказать, кто именно, так как в воздухе можно было различить только оружие. Майор Браун подал сигнал Бернсу, чтобы тот прекратил поливать их валунами, и в то же время нашим людям было приказано прекратить огонь и приготовиться к атаке. Огонь апачей прекратился, и их крики неповиновения стихли. У всех в команде было такое чувство, как будто мы собирались ворваться в ворота кладбища, и что внутри нас ждет ужасное зрелище, но в то же время, что вполне возможно, апачи отступили в какие-то тайники в самых сокровенных глубинах пещеры, неизвестных нам, и были готовы напасть на всех, кто отважится пересечь стену впереди.
Ровно в полдень мы двинулись вперед, капрал Хэнлон из роты «G», (Пятой Кавалерийской), был первым, кто преодолел парапет. Я надеюсь, что мои читатели будут удовлетворены самым скудным описанием ужасного зрелища, представшего нашим глазам: там были мужчины и женщины, мертвые или умирающие в предсмертных муках, и с ними несколько младенцев, убитых нашими срикошетившими по стенам пулями, или градом камней, обрушившихся на их головы сверху. В то время, как одна часть команды работала над извлечением тел из-под груды мусора, другая стояла на страже со взведенными курками револьверов или карабинов, готовая вышибить мозги первому раненому дикарю, который в отчаянии попытается убить одного из наших людей. Но эта предосторожность была совершенно излишней. Всякая мысль о сопротивлении была полностью выбита из голов выживших, которых, к нашему удивлению, оказалось более тридцати.
Как кому-либо из индейцев удалось спастись от такого шквала снарядов – пуль и камней - поначалу было для нас загадкой, поскольку пещера вообще была не пещерой, а скорее обиталищем в скале, причем небольшой глубины. Однако внутри было много больших плит из плоского тонкого камня, либо созданных самой природой, либо принесенных скво, для использования в различных домашних целях. За ними и под ними ползали многие из скво, а другие складывали мертвых, чтобы защитить себя и своих детей от ярости нашего нападения. Тридцать пять, если я правильно помню, были еще живы, но в это число включены все, кто еще дышал, а многие уже умирали, и почти половина была мертва до того, как мы покинули это ужасное место. Никто из воинов не был в сознании, кроме одного старика, который спокойно ожидал последнего выстрела: он получил пять или шесть ран и был практически мертв, когда мы перепрыгнули через переднюю стену. Было общее чувство скорби по старому «Знахарю», который так яростно сражался слева от линии апачей. Мы нашли его еще теплый труп, лишенный всякого подобия человеческого, под огромной каменной глыбой, которая также одним ударом погасила свет жизни скво и молодого человека, который остался рядом с ней.
Количество добычи и всевозможных припасов было чрезвычайно велико, и группа, населявшая эти скалы, должно быть, жила с некоторым комфортом. Там было много еды — жареный мескаль, всевозможные семена, вяленое мясо мула или пони и все остальное, что эти дикари обычно запасали на зиму. Луки и стрелы в любом количестве, копья, боевые дубинки, ружья различных видов, с боеприпасами. Идеальная крепость, хорошо снабженная. Им разрешили взять столько мескаля и другой еды, сколько наши разведчики пожелали унести на своих спинах, а все остальное было предано огню. Не было предпринято никаких попыток похоронить мертвых, которые, за исключением нашего собственного следопыта - пима, были оставлены там, где они упали.
Брауну не терпелось поскорее убраться из каньона, так как пленные скво сказали ему, что в горах Суеверия, на южной стороне каньона есть еще одна ранчерия, и вполне вероятно, что индейцы, принадлежащие к ней, придут сюда, как только услышат новости о битве, и попытаются атаковать нашу колонну с тыла, когда она будет пробиваться обратно к вершине пропасти. Люди, которых Росс застал танцующими, как раз в этот момент вернулись из набега на деревни пима и окрестности Флоренса (Florence) в долине Гила, где им удалось заполучить найденных нами пони, а также убить нескольких белых и дружелюбных индейцев, живущих там. Мы не уничтожили всю группу, обитавшую в пещере, было шесть или семь молодых женщин, которые спаслись и спустились к подножию обрыва, а затем к течению Саладо, и они наверняка доберутся до другой ранчерии, о которой нам говорили.
Как им удалось спастись: с первыми лучами солнца или, возможно, незадолго до этого, их послали — шесть молодых девушек и старую женщину — осмотреть большую яму с мескалем в каньоне, и определить, готово ли содержимое к употреблению. Мы чувствовали пикантные запахи, исходящие из ямы, когда спускались по склону утеса в начале дня. Джон де Лает (John de Laet) описывает кучу мескаля, или печь из земли, покрытую горячими камнями, на которую чичимеки (название, которым испанцы в древние времена обозначали все дикие племена в северной части своих владений в Северной Америке) клали кукурузную пасту или оленину, а затем другие горячие камни, и, наконец, снова землю. Этому способу приготовления, по его словам, подражали испанцы в Нью-Мексико. (Lib. 7, cap. 3.) Индейцы племени апачей-мохаве из агентства Сан-Карлос до сих пор периодически оплакивают смерть семидесяти шести своих соплеменников в этой пещере, и когда я был среди них в последний раз, они рассказали странную историю о том, как один человек ускользнул от нашего пристального внимания после того, как мы овладели крепостью.
Он был тяжело ранен пулей в икру левой ноги в самом начале боя, и залег за одной из больших каменных плит, которые были прислонены к стене. По мере того, как бой становился все жарче и жарче, другие раненые индейцы искали укрытия рядом с тем же место, и через некоторое время трупы убитых были сложены там в виде своего рода бруствера. Когда мы убирали мертвых, никому из нас и в голову не пришло заглянуть за каменные плиты, и этому факту индеец был обязан своим спасением. Он слышал разговор скаутов и знал, что мы собираемся совершить быстрый марш, чтобы воссоединиться с нашим вьючным обозом и другими скаутскими отрядами. Он подождал, пока мы не отправились в путь, а затем сделал себе шину для поврежденной ноги из сломанного древка копья, и пару костылей из двух других. Он полз на стену каньона, а затем пробирался по тропе к ручью Тонто, чтобы встретить и повернуть назад большую группу своего племени, которая спускалась, чтобы присоединиться к Нанни-чадди. Он спас их от майора Брауна, но это был случай прыжка со сковороды в огонь. Они укрылись на вершине Таррет-Бютт (Turret Butte) - места, которое считалось вторым по неприступности после пещеры Солт-Ривер и, как предполагалось, обладало особыми «целебными» (магическими) свойствами, которые помешали бы врагу завладеть ими. Но здесь они были застигнуты врасплох командой майора Джорджа М. Рэндалла, (Двадцать Третьего Пехотного полка), и полностью уничтожены, о чем будет рассказано на другой странице.
Мы ушли из каньона с восемнадцатью пленными, женщинами и детьми, некоторые из которых были тяжело ранены. Мы могли бы спасти больший процент от общего числа найденных в пещере в момент нападения, но нам не предоставили медикаментов, бинтов или чего-либо для ухода за больными и ранеными. Этот единственный пункт покажет, насколько оторванным от мира был департамент Аризоны в то время, как было трудно привлечь туда офицеров-медиков, и в результате положение дел было настолько несправедливым как по отношению к офицерам, так и к солдатам, что генерал Крук не оставил камня на камне, пока не исправил его. Пленников усадили на пони пима, оставленных на вершине горы; эти животные были почти измотаны, их ноги были разбиты вдребезги, когда они поднимались по каменистой тропе в темноте ночи, и колючки кактусов чолла, все еще торчавшие у них в ногах, свидетельствовали о том, что их гнали с с такой скоростью и в такой темноте, что они не имели возможности сами выбрать дорогу. Но они были лучше, чем совсем ничего, и использовались до конца того дня. Гонцов послали через холмы к вьючному обозу, и им было велено вести его к небольшому источнику, хорошо известному нашим проводникам, высоко на носу Матицаль, где мы все должны были объединиться и разбить общий лагерь.
Это были отдых и подкрепление, крайне необходимые после карабканья, поскальзывания и сползания по осыпающимся камням, которые в течение предыдущих двух дней были удостоены названия марша. Нашим пленникам уделялось все внимание, которое мы могли оказать, и, казалось, они быстро поправлялись и к ним вернулось хорошее настроение, которое обычно присуще апачам. В лагерь Макдауэлл заранее были отправлены конные курьеры, чтобы сообщить, что мы прибываем с ранеными, и на следующее утро мы отправились на этот пост, следуя по течению так называемого Сикамор-Крик к реке Верде, которую мы пересекли перед постом.
В День памяти в 1985 году над братской могилой был установлен надгробный камень. Одной из целей мемориального мероприятия было рассказать молодым людям об этой истории.
Скелеты были найдены в Пещере Скелетов в каньоне Солт-Ривер после того, как 5-й Кавалерийский полк США оставил там тела в 1872 году. Согласно официальным отчетам армии США, 54 члена племени явапаи были убиты и 20 захвачены в плен, в то время как только один член атакующей стороны был убит, и один ранен.
Вход в пещеру снизу.
Пол пещеры мягкий и песчаный. Ее человеческая история рассказана на стенах: следы от пуль в битве 1872 года, надписи посетителей за 140 с лишним лет.
Западней от пещеры.
«Это одно из самых мрачных воспоминаний нашего штата о 1800-х годах - резня «во имя прогресса», которую до сих пор трудно полностью осознать.
Еще более странным является тот факт, что в нескольких тысячах футов ниже пещеры по озеру Каньон курсируют дорогие лодки, а семьи играют и разбивают лагерь на его береговой линии, когда 150 лет назад это была неизведанная территория, за исключением тех небольших групп людей, которые называли ее домом в зимние месяцы»...
Книги - воспоминания апача-явапаи Майка Бернса.
«Рассказ Майка Бернса», в переводе Андрея Каткова: