Художник Анатолий Зверев написал очень много картин. Более 30 тысяч. Можно брать любую. Не принципиально. Потому как в нашем случае личность художника куда как интересней, чем его творчество.
А личность фантастическая, невероятная и в человеческом плане совершенно уникальная. Я думаю так, что не только у нас, но и во всей мировой живописи. Его считают гением от живописи. Его очень высоко ценил Пикассо. А Фальк, будучи сам маститым художником, считал, что каждый его мазок драгоценен и вообще такие художники рождаются раз в сто лет. Я под впечатлением от таких высказываний.
Самое интересное, что Зверев Анатолий Тимофеевич высшего художественного образования не получил. То есть хотел получить, и даже поступил в Московское училище памяти 1905 года ( уровень академии). Но его исключили через несколько месяцев по чрезвычайно интересной причине. Из-за богемно-анархического поведения. То есть, прилежное изучение композиции и перспективы – это не для него. Свободы нет во всём этом. Так что он постигал искусство живописи самостоятельно в полной свободе самовыражения. Да и ничего нового и исключительного в этом нет. Вот и Малевич с Кандинским с целой толпой авангардистов и андеграунда тоже не имели художественного образования. А это никак им не помешало считать себя великими гениями. И считают.
И у него получилось, раз его признал сам Пикассо. Хотя у самого Пикассо с композицией и перспективой было не так чтобы очень.
Так из какого же сора вырос этот свободолюбивый живописный цветок? Начиналось всё заурядно. Родители его были простейшими людьми. Детство его прошло на окраине Москвы, в крестьянской семье, после революции переехавшей из деревни в город. Отец получал пенсию как инвалид гражданской войны, мать работала уборщицей. А детей в семье было несколько, и семья жила очень трудно.
Я не могу здесь не вспомнить и мое собственное детство. И я тоже родился на окраине Москвы. Только с другой стороны большого города. Он в Сокольниках, а я за Даниловским рынком. Детство моё прошло в старом-престаром деревянном доме. А вокруг одни серо-зеленые бараки в два этажа. Жили в страшной скученности и тесноте. Мой приятель жил в однушке барачной. Их было шестеро. Это была, как я понимаю сегодня, повсеместная, откровенная, злая нищета. Но что вы хотите. Первые послевоенные годы.
Учился Толя так себе, зато хорошо рисовал. Он поступил в художественное ремесленное училище. Учился, повидимому, хорошо, потому как на экзамене получил высокий разряд. Профессия его по диплому называлась так: маляр-альфрейщик. Проще – маляр по художественной отделке.
А потом была воинская служба. Его призвали на флот, но прослужил только восемь месяцев. А матросская служба в те годы была 4 года. Не знаю почему, его комиссовали. Возможно его патологическое неприятие дисциплины сыграло свою роль. Решили, что у него с психикой что-то не так. И какой из него матрос. На боевом корабле. Но и 8 месяцев – это тоже не мало.
А потом он поступил в выше указанное Училище художественное имени 1905 года. Очень серьёзное училище, существующее и ныне. А через несколько месяцев – позвольте вам выйти вон. И всё по той же причине. Отсутствие дисциплины и богемный образ жизни.
После на что жил – неясно. Временная халтурка. А он ещё и женился на «смешливой курносой Люсе» И было двое детей , мальчик Миша и девочка Верочка. Но и тут не заладилось. Развёлся. Скорее всего, тоже выгнали. Детей после почти не видел.
*****
А потом началась та самая богемная жизнь, почти бездомная, больше похожая на существование бомжа. То есть квартира-то была. Однушка, в которой жила его мать. Но этот дом он не любил. Ночевал у друзей, знакомых, собутыльников и вообще, где придется.
Он был женат вторым браком. Но и здесь он отличился образом необыкновенным. То есть брака, как такового, и не было. (Какое неприятное слово - брак) Он женился на вдове известного поэта Асеева. Они прожили 17 лет вплоть до её кончины. Её звали Ксения Михайловна. И всё бы ничего, да только вдова поэта была старше художника на 39 лет. Не слабо.
В молодости она блистала красотой Её первый супруг поэт Асеев посвящал ей стихи. Такие, например:
И жемчуг северной Печёры
Таили ясных глаз озера…
Или такие :
Не за силу, не за качество
золотых твоих волос
сердце враз однажды начисто
от других оторвалось.
Я тебя запомнил докрепка,
ту, что много лет назад
без упрека и без окрика
загляделась мне в глаза.
Я люблю тебя, ту самую, —
все нежней и все тесней, —
что, назвавшись мне Оксаною,
шла ветрами по весне.
И поэт Велимир Хлебников Посвятил ей целую поэму «Синие оковы».
Понятно, что к 70 годам от красоты красавицы осталось не так, чтобы очень много, но достаточно, чтобы воспламенить душу художника. Художника Зверева. Она жила в самом центре Москвы. В Камергерском переулке, в доме рядом с театром МАХТ. В доме жили знаменитости, сегодня на нём мемориальные доски.
Говорят, что неотразимое обаяние Ксении не поддавалось времени, она зажгла в сердце Зверева самую безумную любовь. Он страдал, ревновал, устраивал грандиозные погромы в элитной квартире, вышвыривая тома всех советских классиков в окно. Срывал фотографии, испепеляя ненавистное имя мертвого соперника, поэта Асеева.
У него было очень специфическое отношение к классикам литературы и имел своё суждение на каждого. Не любил и Пушкина. Говорил, что строка «Мороз и солнце, день чудесный» не хороша. Лучше было бы так: « Мороз и солнце – дерутся два японца» И это не шутка.
Он был добрым человеком, но иногда впадал в неописуемую ярость. Дама сердца пугалась приступов зверевского гнева до шока, но иногда осмеливалась запираться на ключ и не впускать его. А он с мясом отрывал дубовую дверь добротной писательской квартиры. Дверь летела в лестничный пролет.
Она вызывала милицию. Милиция приезжала. Бомжеватый художник начинал драться. Когда стражи порядка засовывали буяна в лифт, вдова поэта провожала их с мольбой и слезами в глазах, заламывая руки:
«Товарищи милицьонэры, будьте с ним осторожней. Он великий русский художник, не делайте, пожалуйста, ему больно. Пожалуйста, берегите его руки!» Милиционеры сочувственно улыбались милой старушке.
Однажды он пришёл в дом знакомой ему поэтессы Аделины Адалис (в девичестве Эфрон). Она была возлюбленной Брюсова. Пришел не один, с компанией. Пришёл выпить и закусить по-свойски, почитать стихи и поиграть на рояле. Но поэтесса денег не дала и выпить не предложила. А выпить очень хотелось. Что делать? Он распахнул окно и прыгнул на подоконник. «Старуха! Если денег не дашь, прыгну с десятого этажа! Будут судить!»
*****
А как он познакомился со своей будущей пассией? Это интересно. Однажды зимой он проходил с компанией друзей по Камергерскому переулку, поскользнулся и подвернул ногу. Кто-то вспомнил, что по соседству, в писательском доме, живет «добрая душа» Ксения Михайловна Асеева, и пострадавшего привели к ней, заверив, что на следующий день его заберут. Скорее всего, это был трюк, чтобы пристроить у одинокой женщины бездомного художника. Через три дня Ксения Михайловна взвыла от его лексики и постоянного требования алкоголя. Она была в ужасе, на диване лежал грязный, заросший дикарь, размахивал руками и что-то выкрикивал.
Никто не собирался его забирать. Бедная Ксения не знала, как от него избавиться. Однажды он куда-то ненадолго вышел. Ксения попросила бабушку срочно к ней прийти, и они целый день держали оборону, не открывая ему дверь. Он в бешенстве орал на весь коридор. Возмущенные соседи вызвали милицию, и его увезли в отделение, но вскоре он опять вернулся под дверь к Ксане, крича и плача, что не может без нее жить. Стыдясь соседей, Ксана пустила его в квартиру. Летом она увезла его на дачу. Там он меньше пил, много рисовал — натюрморты, женские портреты. Он снова стал жить в Москве.
*****
Но слава нашла художника. Его стали называть гениальным художником, русским Ван Гогом, виртуозным портретистом, символом свободного «неофициального искусства». И всё это было правдой. Вот это, наверное, и увидела в нем Ксения, и, сознавая свою историческую миссию, терпела его выходки и обывательские сплетни. Как некогда Айседора Дункан терпела хулиганство и пьяные выходки великого поэта Есенина.
Организуют выставки Зверева. Часто выставки закрытые,
в дорогих и не всем доступных салонах. На них всегда центральное место занимают солнечные портреты Ксении Михайловны Асеевой».
Первая зарубежная персональная выставка Зверева состоялась в 1965 году в парижской галерее «Mottе». А ранее его работы выставлялись в Нью-Йорке, Париже, Копенгагене, Вене, Лондоне, Брюсселе. Была и одна персональная выставка на Родине уже в предперестроичные годы в 1984 году.
*****
Вот ведь как интересно получается. Сначала его известность не выходила за рамки круга знакомых художников. Художников диссидентствующего андеграунда. Почему? А потому, что Зверев был абсолютно свободным во всех смыслах художником. Можно сказать смело, был он не от мира сего. Не терпел никакого давления на себя. Не примкнул ни к одной из школ.
Да только в те времена, кому он был нужен такой. Судите сами. Неустроенная жизнь свободного художника-бродяги, прятался от милиции, жил без паспорта. Денег у него не было. Да и не очень они ему были нужны. Делал портреты за бутылку водки. Сегодня они стоят сотни тысяч долларов.
Хотя он вместе со своей матерью имел отдельную квартиру, дома он почти не жил. То он снимает комнату, то уезжает в другой город, то ночует у друзей, а в теплую погоду иногда вообще ложится спать где-нибудь на бульваре, сделав себе ложе из опавших листьев. Он привередлив в еде и скорее вообще предпочтет не обедать, чем сядет за стол без вина или водки. Его любимые блюда: грибной суп и жареное мясо.
*****
А делать он мог только то, что делал. То есть рисовать. И вне этого во всей своей человеческой сущности он и помыслить себя не мог. Ему не важно было – есть у него краски и кисти, или нет. Он просто не мог не рисовать.
Из воспоминаний современников : «…Глядя на его работы, трудно представить, что он создавал их за считанные минуты, пуская в ход не только традиционные кисти-краски, но и все, что под руку попадется, – свеклу, веник, сапожную или зубную щетку, творог, воду из-под акварельных красок…В дело шли бумага, картон, холст, тряпки, деревяшки. Он мог рисовать и красками, и зубной пастой, и окурками».
И при этом слава и известность пришли к нему сначала за пределами страны. Его картины выставлялись во Франции, Швейцарии, США, ФРГ, Австрии, Англии, Дании и других странах. Его картины демонстрировались в Париже и Женеве, были приобретены «Метрополитен – музеем» в Нью-Йорке.
Актрисы и жены иностранных послов приходили к нему на поклон и просили нарисовать за бутылку их портреты. Одно его имя за границей получило брендовую притягательность.
А как он создавал свои портреты? А вот как. Приходит к нему красивая девушка, боясь шелохнуться, сидит она в кресле. Она знает, что художникам нужно позировать неподвижно. Но она старается напрасно. Неряшливый тридцатипятилетний мужчина, весь вымазанный в краске, за время сеанса ни разу даже не взглянул на нее. С искаженным от напряжения лицом он прямо из баночек льет на бумагу краску, лихорадочно размазывает ее клочком ваты и процарапывает линии ногтями. Через десять минут он кисточкой или просто пальцем выводит подпись. А Зверев облегченно улыбается и вытирает лоб испачканной рукой. Портрет готов.
Или вот другой пример. Жена одного дипломата в Москве договорилась, что Зверев напишет ее портрет. Зверев встретил ее опухший, небритый, однако тут же достал лезвие и кисточку для бритья. Смущенная, что он собирается при ней бриться, она подумала: «Что ж, все же лучше поздно, чем никогда». Однако, ни слова не говоря, Зверев ткнул бритвенную кисточку в краски и начал энергично водить ею по бумаге, кое-где делая резкие штрихи бритвой. Вскоре портрет был готов. Жена дипломата ушла, унося свое оригинальное изображения под мышкой. Ушла очень довольная.
*****
Его назвали первым русским экспрессионистом. А что такое7 А это от французского une expression – выражение. Это художественное течение, получившее наибольшее развитие в первые десятилетия двадцатого века, преимущественно в Германии и Австрии. Это стремление не столько к воспроизведению действительности, сколько к выражению эмоционального состояния автора. Это восприятие действительности субъективно, через призму таких эмоций, как разочарование, тревога и страх.
Это искусство вне зависимости от времени его создания, которое ставит перед собой задачу не столько воспроизведения действительности, сколько выражения порождаемых этой действительностью эмоциональных переживаний. Звучит сложно. Чтобы понять, посмотрим картину «Крик» Мунка. Типичный образец экспрессионизма. Вот так определили творчество Анатолия Зверева.
*****
Зверев был за границей. Был не где-нибудь, а в Париже. Был на выставке, на которой экспонировались его работы. Он имел успех. С ним познакомились, его признали. И он мог бы остаться за границей навсегда. Как сделали многие его собратья по кисти. Не буду цитировать кто. Их имена известны. Остались и хорошо устроились.
А вот художник Зверев провёл в Париже едва два дня. Больше не мог. Он понял, что жизни за границей жизни у него не будет в Париже. Он понял что он всем сердцем, всей душой привязан к месту, где родился. К среде, к миру, к которому принадлежал всем своим существом. В нем он все, а в Париже он никто. Хотя умозрительно он мог бы порассуждать на эту тему. К примеру, почему в чужой земле его признают , а на Родине не очень. В подпитии мог сказать: «Я в этой стране никто. А там меня за гения держат».
Хотя надо сказать, что его тянуло назад вовсе не потому, что ему очень нравился политический режим. Он был совершенно политически неграмотен и аморально очень устойчив. Его могли бы и посадить в те времена очень легко за высказывания, которые он и не скрывал. Вот на пример за такие:
«Советская власть — мистификационное понятие. Чтобы в нем разобраться, надо побывать в вытрезвителе: там обворовывают, кладут в обоссанную до тебя постель и больно избивают. И занимаются этим такие женщины, здоровые как лошади».
«Наш говновоз вперед летит, в коммуньке остановится».
«Советский Союз — это ералаш. Страна — блатняческая. Социализм — не утопия, но бардак и обман».
Зверев был человеком совсем иной формации, чем люди его времени. Он делал такие поступки, которые советскому человеку могли присниться лишь в страшном сне. Так, он мог встать в центре вагона метро и громко, в голос проорать: «А теперь выбирайте: или Ленин, или я!».Ему прощали и это.
Мог подраться с милиционерами, которые не раз заставали его пьяным на улицах Москвы. На вид был неприятным бомжом: носил старые свитера и пиджаки, которые часто отдавали ему заказчики за работу, спал порой в подворотнях, а рубашки всегда носил швами наружу. «Швы давят, говорил он». Возможно поэтому его и не трогали. «Ну, сумасшедший, что возьмёшь» - как пел Высоцкий.
Такого эпатажного непризнанного гения у нас никогда не было. То есть непризнанного гения у нас. А там признанный. Вот как о нём писал Пикассо.
«Народ, имеющий такого художника, как Зверев, не нуждается в том, чтобы искать законодателей искусства за пределами своей страны».
Он часто продавал свои работы за гроши. Однажды Третьяковка предложила купить у него несколько работ. Он отказался. У него было железное обоснование для отказа. « А зачем, - ответил он. Чтобы они пылилсь у вас в запасниках? Нет, пусть уж они будут у моих друзей на стенах. И их хоть кто-то увидит.»
*****
Он умер 9 декабря 1986 года в своей малогабаритной квартире в московском районе Свиблово. И я тоже жил в Свиблово. Но я его там не встречал. Ему было 56 лет. Скончался, как говорят, при невыясненных обстоятельствах. Хотя… Известны эти обстоятельства. И главное обстоятельство – водка. Он часто пил её прямо из горла. Рассказывают, что «умер от того, что не смог приобрести спиртного на опохмелку». В Москве тогда были проблемы с приобретением спиртных напитков по причине антиалкогольной кампании, затеянной Горбачёвым. Его похоронили на кладбище в Долгопрудном.
Его иной раз называли юродивым от искусства. Зверев писал для себя, для души, а не на продажу. Ему нравился голландский художник Ван Гог. Их в чём-то даже и сравнивали. Ван Гог тоже был как бы не от мира сего. Его не понимали. За всю его жизнь ему удалось продать только несколько картин. За гроши. И кончил он жизнь в психиатрической клинике выстрелом из пистолета.
Но нельзя сказать про Зверева то же, что про Ван Гога: в отличие от голландца первый русский экспрессионист не был обделен вниманием и почитателями. Прежде всего на Западе. А потом и у нас. Особенно в наши дни. Тут нельзя сказать, что «так проходит земная слава». Наоборот. В нашем случае она только возрастает.