Вскоре после опубликования статьи, в которой, в частности, шла речь о выпуске 1940-го года (http://proza.ru/2022/07/04/1267), я получил запрос от одного из читателей: «Уважаемый Нил! Нашёл у своей тещи, выпускницы Винницкого мединститута несколько фотографий. Может Вам будет интересно. С уважением, Jerry». В приложении: одна из страниц альбома.
Ответил, что рад был бы посмотреть альбом полностью. И почти сразу же вслед за этим обнаружил в своём «почтовом ящике» фотографии всех страниц альбома. Огромное спасибо Jerry R. из США!
Винницкий государственный медицинский институт (ВГМИ) восстановил свою деятельность немедленно после освобождения города, в конце марта 1944-го года (данные В. Я. Куликова — см. далее). И поступившие в тот год на 1-й курс как раз и составили основную массу выпускников 1949-го года, о коих сейчас пойдёт речь.
Можно к этому добавить, что, хотя сих данных у меня нет, на протяжении всех тогдашних пяти лет обучения к курсу добавлялись студенты, начинавшие своё обучение в других городах, а потом переведшиеся в Винницу. Кое-кто из студентов, наоборот, выбыл.
Такое происходило на каждом курсе института в разное время, а в первое послевоенное — тем более.
В альбоме имеются только фотографии дипломированных в 1949-м году врачей, больше — никаких: ни преподавателей, ни хотя бы кого-то из руководителей вуза. Указана владелица альбома (о ней - ниже), а под фотографиями - фамилии и имена-отчества выпускников (в единичных случаях Ф.И.О. почему-то отсутствуют).
Всего в альбоме представлены 166 врачей, из них — 145 женщин и только 21 мужчина (13%). Это, понятно — результат завершившейся несколько месяцев перед приёмом в институт страшной войны. И тогда никакой - со стороны военкоматов - контроль полового состава зачисленных в институт помочь не мог (впредь требования военкоматов стали выполняться — и было из кого выбирать будущих военных врачей).
За малым исключением, вузы страны в первые послевоенные годы проваливали планы по приёму абитуриентов. По весне винницкие (как и в других городах) школы наводнялись «лоббистами» со многих концов СССР, расхваливающими свои учебные заведения и убеждавших выпускников получить высшее образование именно у них. «Вербовщики» приезжали не только из Центральной России, но и с юга (например, из Новочеркасска в Ростовской области — издавна славившегося как город студентов), из Сибири, Прибалтики, не говоря уже о крупнейших городах Украины: Киеве, Одессе, Львове, Днепропетровске, пр.
Наезды, выражаясь нынешним языком, пиарщиков прекратились в 1953-1954 годах. Тогда же возникли, наоборот, конкурсы поступающих во все более-менее престижные вузы. На одно студенческое место в медицинских институтах претендовали до 7-10 абитуриентов.
В Виннице 40-х годов были только два вуза: медицинский и педагогический. Выбора особого не представлялось, поэтому школьные выпускники со склонностями к техническим дисциплинам покидали город. Оставались желающие в будущем учить детей или лечить всех. Большинство студентов были горожанами: бедное до невозможности послевоенное село не могло обеспечить свои детям жизнь в городе в течение четырёх - пяти лет. Мест в общежитиях было недостаточно, значит надо было ещё платить за жильё.
С деньгами было очень туго: в тощих колхозных хозяйствах за трудодни расплачивались натурой, которую надо было превратить на рынках в кэш, как сейчас называют на сленге наличные деньги.
Вот и ездили в выходные дни студенты из сельской местности домой, запасаясь там на пару недель картошкой, салом, мукой, сахаром и прочим.
Студенты-горожане не очень переживали о том, что их могут распределить после окончания вуза в далёкие от дома места: спрос на учителей и врачей в само'й послевоенной Виннице был огромный. Конечно, существовали разнарядки, но освоение целинных земель в Казахстане началось несколько позже, в 1954-м году. А в Донбасс же поехать на работу охотно соглашались многие. Там было легче и с получением жилья, и с карьерным ростом, и с заработками. И с … приплатой от пациентов: шахтёры, сталевары и прочие представители физически тяжёлых, вредных и опасных для жизни профессий зарабатывали «сумасшедшие деньги». И «по-братски» делились ими с врачами.
Это так — краткие штрихи той эпохи.
***
Вглядываясь в фотографии врачей, получивших дипломы, когда я учился ещё в 4-м классе, одних туманно вспоминал по портретам, других — по фамилии. Впрочем, фамилии в альбоме и в то дальнейшее время, когда я этих лиц видел- слышал-знал, могли и не совпадать: большинство выпускниц вышли замуж после выпуска — и многие из них сменили свои фамилии на мужнины.
Но то ли это были истинные мои воспоминания, то ли — мираж? И лишь в пяти случаях сомнений не было никаких: этих врачей я знал лично, встречался с ними не один раз. Это происходило в Виннице, и в других местах.
1.
Но сначала — несколько слов о владелице этого альбома. По моей просьбе, сии данные сообщены её родственниками.
Софье Марковне Валецкой в настоящее время 102 года. Проживает она в Нью-Йорке.
Работала долгое время в 1-й детской поликлинике, потом — в 4-й городской больнице терапевтом и участковым врачом. Оставила работу, в связи с отъездом в США, почти уже 70-летней. Была очень дружна с врачом-терапевтом Марией Жук. Там же с ней работала врач Бердичевская. [Понятно, что в этом возрасте уже многого не вспомнить.]
Думаю, что это последняя из оставшихся в живых врачей выпуска ВГМИ 1949-го года.
Наконец, ещё один интересный факт: София Марковна Валецкая является внучатой племянницей знаменитого Боруха Львовича. Её мать, в девичестве Львович - дочка Фроима Львовича, брата Боруха.
2.
Теперь о са'мой первой среди лично хорошо мне известных, об одной из наиболее впечатляющих красавиц, наверное, не только этого выпуска врачей ВГМИ. О Майе Михайловне Сонкиной.
С её родителями моя мать была знакома ещё до войны. Когда мы возвратились из эвакуации летом 1945-го года и временно остановились у маминой приятельницы Ф. Г. Литинецкой, то квартира Сонкиных оказалась совсем рядом. С того времени и я знал её — М. М. Сонкину.
Речь идёт о так называемом костёльном дворе, как неофициально называлось большое пространство в центре города, расположенное вокруг и за костёлом. О нём подробно написано в «Моей Виннице».
В длинном ряду прилепившихся друг к другу квартир одноэтажного, возведенного - по частям и не в одно и то же время - уродливого строения, можно сказать, «архитектуры» типа таковой на Ерусалимке, квартира Ф. Г. Литинецкой была где-то 3-4-й слева, а Сонкиных — последней справа. Между ними — 2-3 квартиры . Все — без даже намёков на удобства (например, водопроводный кран невдалеке). У Ф. Г. «анфилада» проходных комнат располагалась в направлении от входной двери (непосредственно со двора в комнату) до выходной двери в запущенный сад (когда-то принадлежащий монастырю). А у Сонкиных — «анфилада» из трёх комнатушек пролегала параллельно саду; входная же дверь вела не в первую из комнат, а в пристроенный углом к строению тамбур. Выход в сад был из одной из комнат.
Водопроводная колонка, мусорная (помойная) яма и общественный туалет находились в другом конце костёльного двора, имевшего сложные очертания. Водопроводный кран в тамбуре у Сонкиных появился намного позже.
Я описываю всё это для того, чтобы вы себе представляли, как жила интеллигенция (выражаясь сегодняшним языком, чем-то напоминающая «средний класс») в «стране победившего социализма» предвоенных лет и ещё минимум двадцать лет послевоенного времени. А ведь Михаил (отчество не вспомню) Сонкин управлял базой «Заготскот», контора которой находилось на тогдашней улице Свердлова, где-то на уровне ответвления от неё дороги на пляж военного санатория. Я в конторе той был однажды, но с какой целью — не вспомню. Наверное, срочно передавал (по заданию отчима) какие-то судебные материалы.
То есть, повторяю, семью Сонкиных я знал с лета 1945-го года. Глава семьи попал в - забыл уже какую точно - неприятную историю с заготовками скота, на него завели судебные дела, он нередко проводил вечера у нас (с моим отчимом-адвокатом). Это было несколько позже, в году 1947-м-1948-м, когда мы уже жили в своей квартире, в соседнем с костёльным дворе.
Но Сонкин к тому времени уже тяжело болел — и вскоре умер от почечной недостаточности.
Что касается Майи, то она была общительной девушкой, любила танцы, вечеринки и постоянно отбивалась от многочисленных поклонников. Покорил её обаятельный майор, москвич по происхождению. Звали его Виктор Гаал. Родился сын Михаил. Но потом эта семья распалась, Виктор уехал в Москву. За сим последовал непродолжительный брак Майи с её давним воздыхателем-винничанином, после чего нашей семье был представлен новый муж Майи — красивый военный (звание не вспомню) Юрий Васильев. С ним-то М. М. и прожила до конца жизни. У них родилась дочь (Светлана?).
Немало лет Юрий служил на восточном краешке СССР — на Сахалине (Камчатке?). Майя там работала заведующей отделением в больнице. Как только Юрий вышел в отставку, они приобрели жильё в Минеральных Водах, где и произошла наша последняя встреча (до этого мы раз-другой виделись во время приезда их в отпуск в Винницу). Я собирался (из Казани) в очередной вояж по Кавказу и мать, снабдив меня координатами Васильевых, наказала посетить их. С удовольствием провёл с Васильевыми целый день. Это было вроде бы в начале 70-х.
Нина Абрамовна - мать Майи - доживала свои годы у дочери.
А вскоре после смерти мужа она, наверное, никогда не работавшая, но насмотревшаяся и познавшая немало во время судебных перипетий мужа, была избрана народной заседательницей. Тогда она была ещё видной дамой (до войны, мне говорили об этом некоторые наши знакомые — писаная красавица), даже мечтала о замужестве. Но позже прозябала на мизерную пенсию, сменив свою убогую трёхкомнатную квартиру на однокомнатную в новом доме по ул. Киевской, взяв студентку-квартирантку. Дочь, конечно, помогала, но не щедро.
Разумеется, я могу к этому добавить ещё много разнообразных сведений, но все они будут мало радостными. Сейчас мне очень чётко видится, в какой, по сути, нищете мы жили. Практически - все.
И — в заключении этого раздела. Васильевы купили квартиру, как мне сейчас помнится, в большом деревянном доме, расположенном в центре Минеральных вод, в районе, полном растительности. Там, на веранде мы и вели беседы о нашем житии между винницкими временами и тогдашним «временем застоя (стагнации)».
Давно уже нет Майи и Юры, я не имею никакого представления о судьбе их детей. Но улица, на которой стоял их дом, та улица с ещё относительно свежими тогда табличками «Улица 50-летия Октября», изменилась только внешне. Она теперь застроена многоквартирными домами; судя по интернетовским картам, на месте их деревянного дома находится пятиэтажка. Но название улицы осталось прежним — и улица уверенно смотрит вперёд, в предстоящее 105-летие Октября.
«Ничто на земле не проходит бесследно ...», - проникновенно пел недавно ушедший от нас Александр Градский. «Ни юность, ни Октябрьский переворот 1917-го года», - дополню я автора слов этой чудесной песни - Николая Добронравова.
3.
Андрей (Фёдорович?) Звершхановский — высокий красавец- парубок, оказывается, тоже учился в Виннице! Никогда бы об этом не подумал, никогда от него ни слова о Виннице, о нашей с ним общей Alma Mater не слышал. Но он-то знал, откуда я!
Великий физиолог Иван Михайлович Сеченов (1829-1905), получавший образование и занимавшийся научными исследованиями, среди прочих мест Европы, в различных городах Германии (в том числе, в бывшем «моём» Лейпциге), возглавлявший пять лет (1871-1876) кафедру в Одессе профессор Новороссийского университета, памятник которому установлен на Аллее выдающихся ученых Днепропетровской (ныне - Днепровской) медицинской академии [«деколонизирован» ли уже?] утверждал, что «сон — это небывалая комбинация бывалых впечатлений».
Нынешнее время, в котором господствует знающая всё обо всём и обо всех ловчая сеть (всемирная паутина), позволяет говорить о возникновении небывалых впечатлений от комбинации бывалых событий. Подумать только: учёба А. Ф. Звершхановского в Виннице, усовершенствование — ровно через 30 лет после получения врачебного звания - на руководимой мною - выпускником ВГМИ 1961-го года - кафедре в Тернополе, альбом 1949-го года, присланный из США, и сохранившиеся тернопольские фотографии 1979-го года… И всё — в мгновенно возникающих на экране компьютера кадрах! От волнующих впечатлений, вызванных такой комбинацией имевшего место былого, быстро не отойти…
Я был в достаточно дружественных отношениях с сыном Андрея Ф. (отец на фото — третий справа в верхнем ряду) - ассистентом нашей кафедры. Феликс Андреевич, 1943-го года рождения - на общей фотографии курсантов и преподавателей он сидит второй справа в светлом костюме. [Между мною и Ф. А. - доцент кафедры, будущий профессор, выпускник ВГМИ 1962-го года: Єпішин Анатолій Васильович — Вікіпедія (wikipedia.org) ]. Ф. А. - по духу, несмотря на свою польскую по происхождению фамилию, отличался от коренных жителей бывшей столицы Восточной Галиции. Я бывал у него дома (у родителей — лишь однажды), мы занимались на пару экспериментами на животных, писали совместные статьи. И даже, уже уехав в Москву, я помогал ему в получении от видных специалистов отзывов на его докторскую диссертацию. И он бывал у меня дома. То есть, наши отношения были более тесными, чем обычно принятые между профессором и ассистентом.
Мать его была гинекологом, а отец — участковым терапевтом. Но — весьма известным в городе, работающим не только в поликлинике, но и как частнопрактикующий врач. Пациентов посещал он, подобно принятому в старину, с небольшим врачебным саквояжем.
Немало времени прошло уже со смерти А. Ф., да и сын его, ставший профессором-терапевтом, скончался несколько лет тому назад. А единственный сын самого Феликса ещё в прошлом веке вместе с матерью эмигрировал в Аргентину, где у первой жены Ф. А. имелись состоятельные родственники. Эта семья распалась ещё во время моей жизни в Тернополе.
4.
Врача Пистермана (его инициалы в альбоме — Б. М., хотя звали его, по моей памяти, Эдик, что подтвердили весьма преклонные винничане, у которых я справлялся по этому поводу по телефону). [Не миновало и суток, как я получил письмо из Израиля от дочери Пистермана - Аллы Капустян. Она и пояснила, что в метрике Пистерман именовался как Бенедикт Моисеевич, а в обиходе - Эдуард Михайлович. Алла внесла и другие уточнения, которые тут же мною были приняты.] Мать его была известной в городе аптекаршей (работала в аптеке №1 на углу улиц Ленина и Козицкого; здание развалили, освободив место для площади перед мэрией). Отец работал где-то бухгалтером.
Эдик был весьма уважаемым доктором, его любили больные и всегда отмечало начальство 2-й поликлиники, где он служил участковым терапевтом. Ему принадлежит рекордное достижение: претворение в жизнь «профилактического направления советского здравоохранения», о коем пропаганда трубила днём и ночью (но уровень качества и охват населения при этом, мягко говоря, желали быть лучшими).
Доктор Пистерман, работая много лет на одном и том же участке, добился прихода к нему в поликлинику для профилактического осмотра всех (без исключения!) подопечных ему взрослых жителей. Часть их пришлось ему, по разным причинам, расспросить и осмотреть у них на дому. О таком я нигде не слышал и не читал!
Другого бы с подобными достижениями не отпускали от себя корреспонденты газет, начальство приглашало бы в президиумы всевозможных совещаний, и тому подобное. Но Эдик только получал одну за другой благодарности (с записью об в этом в трудовую книжку) — и был доволен тем, что «Дни благодарения ему» праздновались не широко публично, а в узком кругу сотрудников поликлиники.
Доктор был хронически болен — и эпилепсия накладывала особенности на его отношение к жизни. Припадки были не частые (регулярный приём лекарств предупреждал приступы). В молодые годы Эдик был большим шутником (причём остро'ты его были далеко не «плоскими»), но с возрастом то, что происходит почти со всеми с нами (нарастающая ограниченность интересов), проявилось у него отчётливей, чем у других. [Я написал так со слов его лучше меня знавших, причём не только в Виннице, но и беседовавших с ним по телефону в Израиле. Однако дочь Эдуарда Михайловича вспоминает иное: "... до последних дней жизни был активен, любил путешествовать и интересовался всем происходящим вокруг.] Завершил он свою жизнь в Тель-Авиве (после тяжёлой операции) в 2000-м году.
5.
Ещё с институтских лет дружил Пистерман со своей однокурсницей Фаней Евсеевной Чесновецкой - дочерью Р. Е. Воловер, заведующей детской поликлиникой №1. Но поженились они через значительное количество лет после окончания института. Фаина — умница, мягкая по характеру, работала невропатологом (моя мама говорила, что её останавливает болезнь Эдика, все козни и опасности которой ей-специалисту были досконально известны). Друзья Эдика считали, наоборот, что это он долго не мог решиться сделать Фане предложение.
Но свадьба в конце-концов состоялась, родилась дочь. Семья эмигрировала в Израиль — для меня их след давно затерялся. Конечно, я видел их часто, здоровались мы — и всё. Эдик с Фаней были у нас дома, как мне помнится, всего пару раз: после свадьбы и на каком-то мамином торжестве.
6.
Этих супругов я не знал, но Винокур Раиса Моисеевна (05.02.1926-13.09.2014 ) и её муж - Шмулензон [правильно: Шмуленсон] Рувим Матусович (10.04.27-17.06.1969, погиб при автомобильной катастрофе) включены в коллаж по причине получения о них точных сведений. Р. М. - родная сестра моего одноклассника, проживающего ныне в США. Борис сообщил мне все данные о близких ему людях, поженившихся ещё на 2-м курсе института. [Он прислал мне фотокарточку «14 группа II курс ВМИ» (14 студенток и всего три студента; на Рувиме и ещё одном студенте — гимнастёрки, которые они д о н а ш и в а л и после армии; время - 1946-й год).]
Молодожёнов распределили в город Волковыск Гродненской области Белоруссии. Р. М. работала там рентгенологом, её супруг — главным врачом (хирургом) детского костно-туберкулёзного санатория. У них было двое сыновей. Врачи-рентгенологи рано выходили на пенсию и нередко продолжали работать по иной специальности. Так и Раиса Моисеевна (возвратившаяся в Винницу в связи со вторым замужеством: её супругом стал винничанин Пётр Борисович Бердерский, директор школы) - школьным врачом в поликлинике 1-й городской детской больницы.
В США эмигрировала она в преклонном возрасте.
7.
Теперь — о выпускнице, фотография которой всколыхнула мои - далёкие от основной темы этой статьи, от судеб врачей, получивших дипломы в 1949-м году - «вредные мысли».
Всего несколько слов о Т. А. Ширковой. Я объясню — почему. Конечно, я её видел многократно в институте и во 2-й городской больнице, где она работала ассистентом на кафедре госпитальной терапии. Но я ни разу с ней не общался, как и с несколькими другими выпускниками (выпускницами) 1949-го года, которых (только по лицам!) я помню (уже как винницких врачей). Но Тамара — бросающаяся в глаза яркая женщина, напоминающая мне, положим, местных жительниц Азербайджана или других кавказских регионов — была бывшей женой старшего сына врача-отоларинголога В. Я. Куликова, с младшим сыном которого - Дмитрием - моим одноклассником (а потом — и однокурсником) я дружил. Владислав был намного старше Дмитрия, позже переехал с Пушкинской в свой новый дом по тогдашней ул. Клары Цеткин (по левой стороне при спуске к реке) — и я с ним чаще случайно встречался в городе, чем в доме его родителей. Когда он с Тамарой поженились — не могу сказать, когда развелись — тоже. Даже не уверен в поле общего ребёнка (дочь?). Владислав был, как и его отец, врачом-отоларингологом. По какой причине он начал злоупотреблять водкой — ранее я об этом не задумывался. А вот сейчас не раз пытаюсь это понять, ибо ни отец, ни Дмитрий (не говоря уже о матери и сестре Марине) никакого пристрастия к алкоголю не имели.
Когда я прочитал в публикации С. Гула о том, что Владислава опрашивали в связи с обстоятельствами смерти Л. С. Ратушной, ещё раз задумался (при критическом разборе этих материалов, впервые представленных в открытой печати), чем занимался Владислав во время оккупации, почему В. Я. Куликов, упоминая не раз о всех прочих членах семьи, ни разу ничего не сообщает о Владиславе: I. Споры вокруг жизни и смерти героини Л. Ратушной (Нил Крас) / Проза.ру (proza.ru) ?! Единственное, что свидетельствует в книге о наличии у него старшего сына (Владислава) — фотография семьи Куликовых, датированная маем 1941-го года (на 34-й странице «Свидетельств очевидца»).
Но никто не мог (не захотел, ни отважился, пр.) хотя бы предположительно высказаться по этому поводу (включая публикатора «Свидетельств очевидца» - внука автора). Меня не отпускает мысль о том, что за этим скрывается какая-то тайна [как и плохо утаённые и мною раскрытые факты, «позабытые» В. Я. Куликовым (1892-1977) или вычлененные из воспоминаний деда его внуком].
На фото Владислав и его сестра Марина (15.03.1927 - 04.06.2016), выглядят погодками: кто из них старше — сказать с уверенностью трудно. Марина поступила в Винницкий медицинский институт в 1945-м году и окончила его в 1950-м (вместе с мужем-хмельничанином — будущим профессором-нейрохирургом Георгием Афанасьевичем Педаченко, 17.07.1923 - 26.07.2001). Они и являлись, кстати, родителями внука В. Я. Куликова - публикатора «Свидетельств очевидца» об оккупации Винницы. Внук — ведущий нейрохирург Украины, академик Национальной академии медицинских наук Украины Евгений Георгиевич Педаченко (род. 21.10.1949 г.) - нигде, сколько я не искал, не высказался по поводу опубликованных им воспоминаний деда. О неловкой попытке его сына (профессора-нейрохирурга, правнука В. Я. Куликова) уличить - в личной переписке - меня в искажении фактов, я уже писал).
Я не имею сведений о том, когда Владислав Куликов поступил и когда окончил медицинский институт. Но мне намного важнее знать, почему о нём нет ни слова в книге его отца, чем он занимался во время оккупации Винницы, служил ли он в армии, вызывали ли его в «шоколадный дом» (здание временного расположения Управления НКВД по Винницкой области во время восстановления частично разрушенного здания по улице Дзержинского), который многократно, как я предполагаю, по своей воле и, как написал об этом сам В. Я. Куликов, по приглашению, посещал его отец. И — всё с этим связанное.
Отец Владислава написал об этом маловразумительную чепуху, думая, что ею отделался от естественно возникающих при чтении его мемуаров вопросов. Или (я всегда сие акцентирую) не результат ли это работы публикатора — целенаправленного, тщательного отбора для включения в книгу определённых отрывков из воспоминаний и, наоборот, исключения из будущей книги «кое-чего» по его собственному разумению (внутренняя цензура) или совету «компетентных органов»?
Я не собираюсь тут рассказывать о причинах возникновения хронического пьянства. Вы и без меня из книг и из жизни знаете, что нередко запускается оно каким-то тяжёлым затяжным стрессом, который для сторонних лиц может быть неведом.
Возможно, как раз тут и лежит источник срыва и последующие сложности в жизни Владислава, необъяснимые для непосвящённых.
***
И напоследок — ещё один нигде не обсуждаемый вопрос, связанный с оккупацией Винницы: о нумерации выпусков врачей Винницкого медицинского института.
Меня особо интересуют выпуски от 1940-го до 1949-го годов.
На альбоме выпуска 1940-го года означено – VII-й выпуск, на альбоме 1949-го года – XIII-й выпуск.
Считаем: в 1941-м — 8-й выпуск, в 1948-м (обратный счёт от XIII-го выпуска) — 12-й, в 1947-м — 11-й, в 1946-м — 10-й, в 1945-м — 9-й (институт снова заработал, по свидетельству В. Я. Куликова, с марта 1944-го года; а он, как следует из его жизнеописания, тут же устроился преподавателем на кафедру отоларингологии).
Всё сходится, кроме одного: выпуска 1942-го года. Его как бы не было. Но были занятия, выпускные экзамены, дипломы. Об этом подробно написал В. Я. Куликов. А я, насколько смог, пояснил многое из высказанного им в книге, а также кое-что добавил из опущенного им (или публикатором): Винницкий медицинский институт Забытый учебный год (Нил Крас) / Проза.ру (proza.ru). В частности, то, что среди преподавателей выпуска 1942-го года были лица, работавшие в институте на тех же самых кафедрах как до, так и после (!) войны. То есть, их преподавательская деятельность в институте оккупированного и управляемого нацистами города как бы посчиталась вполне совместимой с последующей работой в советском вузе. Никакого коллаборационизма, только самоотверженный труд по подготовке будущих советских врачей!
Попросту говоря, этот - 1942-го года - учебный год как бы официально признан советской властью. Более того, В. Я. Куликов, объяснивший, с его позиций, полезность и своеобразную законность означенного учебного года, аргументирует сие, среди прочего, и дальнейшей судьбой выпускников 1942-го года.
«Большинство из них в первый же год возобновления работы Винницкого медицинского института сдали государственные экзамены и стали полноправными советскими врачами.»: стр. 344 книги «Оккупация Винницы (18.07.1941 — 20.03.1944) Свидетельства очевидца. Киев — 2012».
«… первый же год возобновления работы» - это, с его же слов, 1944-й. Значит был выпуск в 1944-м году? Или всё же в 1942-м (1944-м)? Обозначайте этот выпуск - с двумя выпускными («государственными»?) экзаменами III-го рейха и СССР - так, как вам это заблагорассудится, но, «счетоводы институтских выпусков», перестаньте лукавить!
Консервировать историю, выбрасывая из неё плоды с червоточиной, запрещено!
Запишите это себе на лбу как афоризм моего авторства!
Сохранять в неизменном виде историю (переносный смысл слова «консервировать» по отношению к историческим документам и фактам, то есть, к реальным событиям) необходимо «без следующих консервирующих средств»: без сахара лести и угодничества (подхалимажа), без приводящего в восторг спирта или, наоборот, без крепкого рассола негодования, а также - без дегидратации (сушки), превращающей «живую» историю в перечень сублимированных фактов.
P. S.
Если хотите знать, то написал я эту статью и для того, чтобы в очередной раз напомнить о некоторых из б е с с ч ё т н ы х белых пятнах новейшей истории Винницы. Под новейшим временем я понимаю советский период, включающий годы оккупации города вермахтом. Сколько из того времени винничанам преподносили и представляют до сего времени в извращённом виде!
Прилагаю два документа, имеющие отношение к этой и предыдущей [Et vos, Brutes? И Вы, Бруты? (Нил Крас) / Проза.ру (proza.ru)] моим статьям. Каждый из них я кратко прокомментирую.
№ 141
ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА НАРКОМАТА ЗДРАВООХРАНЕНИЯ УССР СОВНАРКОМУ УССР О ПОДГОТОВКЕ И РАСПРЕДЕЛЕНИИ ВРАЧЕЙ И СРЕДНЕМЕДИЦИНСКОГО ПЕРСОНАЛА НА ПЕРИОД ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ
22 июля 1941 г.
За время с 4 по 20 июля с. г. прибыло и зарегистрировано по Наркомздраву профессорско-преподавательского состава и врачей из эвакуированных областей в количестве 433 человек и лиц среднемедицинского персонала —160 человек. Наркомздравом они распределены следующим образом: врачей в Харьковскую область — 96 человек, Полтавскую область — 38 человек, Сталинскую область —103 человека, Днепропетровскую область — 26 человек, Ворошиловградскую область — 94 человека, Сумскую область — 18 человек и другие области — 58 человек.
Указанные распределенные врачебные контингенты в основном использованы для вновь развертываемых госпиталей.
Что же касается вузов, то по заранее намеченному плану 1-й и 2-й Киевский медицинские институты переводятся в г. Харьков и распределяются по соответствующим медицинским институтам (1-й Киевский в 1-й Харьковский, 2-й Киевский во 2-й Харьковский), Киевский стоматологический институт переводится в Харьковский стоматологический институт; Винницкий медицинский институт переводится в Сталинский медицинский институт.
Согласно телеграфному распоряжению Наркома здравоохранения Союза ССР т. Митерева контингенты последнего курса (пятого) эвакуированных медицинских вузов (Киева, Винницы и Одессы) выпускаются заурядврачами, причем военнообязанные направляются в распоряжение облвоенкоматов, а остальные в распоряжение облздравотделов — для направления их на практическую работу, в основном на сельские участки.
В общем намечено выпустить в качестве заурядврачей до 2000 человек.
Контингенты приема по институтам сохранены в пределах установленного Совнаркомом количества: 2-й Харьковский медицинский институт — 400 человек, Одесский медицинский институт — 700 человек, Днепропетровский медицинский институт — 650 человек и Сталинский медицинский институт — 400 человек (всего по мединститутам 2150 человек), в Харьковский стоматологический институт — 200 человек; в фармацевтические институты: в Харьковский и Одесский — по 175 человек, в Днепропетровский —150 человек. Однако необходимо указать на весьма ограниченное количество подавших заявления. Так, например, во 2-й Харьковский медицинский институт подано на 400 мест — 375 заявлений, в фармацевтический институт на 175 мест — 85 заявлений, а в стоматологический институт — 28 заявлений на 200 мест.
Переходными учебными планами (на военное время) все институты обеспечены. По намеченному плану все курсы начинают учебные занятия 1 августа, а по 1 курсу — 1 сентября.
Контингенты приема по линии среднемедицинских школ остаются в пределах цифр, утвержденных Совнаркомом для каждой области, кроме отдельных областей.
Учебные планы по профилям проработаны с учетом ускоренного выпуска и направлены во все облздравотделы с оставлением следующих профилей: фельдшерские, акушерские, сестринские, зубоврачебные, лаборантские и рентгеновские лаборанты.
Состояние сети среднемедицинских школ требует уточнения, поскольку, по имеющимся у нас данным, в ряде областей помещения медшкол переданы для разворачивания ряда объектов.
Институты усовершенствования врачей, кроме Киевского, переключены на подготовку специалистов, необходимых на военное время.
Заместитель Народного комиссара здравоохранения УССР
Калиниченко
[ЦГАОР УССР, ф. 2, оп. 7, д. 343, л. 1. Подлинник.]
К этому достаточно добавить два предложения из ВикипедиИ, чтобы оценить информированность и понимание истинной ситуации заместителем министра (ко дню подписания им этого документа - 22.07.1941-го года):
а) «19 июля 1941 года немецкие войска заняли Винницу» (согласно «Докладной записке...», Винницкий мединститут 22.07. 41 всё ещё «п е р е в о д и т с я»),
б) «19 октября 1941 года немецкая 1-я танковая армия прорвалась в Сталино.» (нынешний Донецк).
Совершенно ясно, что Винницкий медицинский институт в Сталино эвакуироваться не мог. Да и никуда в другое место — также.
К началу нападения нацистской Германии на СССР в Украине имелись 16 медицинских вузов. В Докладной записке упомянуты не все: в частности, Львовский институт, так как город был оккупирован ещё 31-го июня. Учитывая скорость продвижения вермахта (от Львова до Винницы — менее, чем за три недели), допустимо полагать, что Докладная записка составлялась уже не в Киеве, до которого расстояние от Винницы на треть меньше, чем до Львова. Министерство здравоохранения УССР не могло оставаться в столице до последних дней перед захватом города.
Как же тогда объяснить объявленные приёмы в вузы Украины, причём «Контингенты приема по институтам сохранены в пределах установленного Совнаркомом количества ...»? Когда, спрашивается, установленного? Ещё до начала войны? Тогда — самое время на них ориентироваться.
А сетования «на весьма ограниченное количество подавших заявления»: неужели их причины не были очевидны и сохранение контингента приёма не было явным бахвальством, игнорированием реальной ситуации?
Киев обороняли с неутомимым упорством — и он продержался ещё ровно в течение двух месяцев после падения Винницы (до этого нацисты вступили 25 августа в Днепропетровск), а Одесса и Харьков были оккупированы лишь в октябре (16-го и 25-го, соответственно). Но всё же ни на чём не основанные и ничем не объяснимые планы министерства не могут не вызывать удивление.
[Я нигде не смог обнаружить ни одной аналитической (критической) публикации об эвакуации медицинских учреждений УССР в 1941-м году.]
****
Разведывательная сводка 4-го Управления НКВД УССР № 11 (819/СП) о положении в оккупированной противником Винницкой области по состоянию на 30 сентября 1942 г.
15 октября 1942 г. // ЦА ФСБ России.
«31 августа 1942 г. фашистская радиостанция Братиславы передала:
"В г. Виннице строительный техникум объявил условия приема студентов.
Начал работать фармацевтический факультет".
18 сентября 1942 г. фашистская радиостанция сообщила, что в г. Виннице открыто 9 украинских школ, в том числе строительная, фармацевтическая, музыкальная, ремесленно-техническая и 5-й курс медицинского института.»
Это — пример того, насколько информированы были советские «компетентные органы» о положении в оккупированной Виннице, откуда они брали «сведения» для своих так называемых сводок. Неправда — в обоих абзацах сей Филькиной грамоты, названной для важности «Разведывательной сводкой … ». Включили радиоприёмник — и «разведали» смутно кем-то составленное и зачитанное.
А сколько книг написано о наших разведчиках в городе!
О них — тут (Истина, заблуждение, преднамеренная ложь? (Нил Крас) / Проза.ру (proza.ru) , Епитимья роману, где с правдой авторам по барабану (Нил Крас) / Проза.ру (proza.ru) , и др.).