О некомпетентности сталина в вопросе о языке

Борис Ихлов
О НЕКОМПЕТЕНТНОСТИ СТАЛИНА В ВОПРОСЕ О ЯЗЫКЕ

Борис Ихлов

За Сталина проголосовали пустые кошельки россиян и дикорастущие кладбища. За Сталина проголосовала та оголтелая кампания, которая была развернута в СМИ против всего, что было связано с СССР. Оказалось, либералы не в состоянии изобрести новое, они пользуются пропагандистскими клише, что были вброшены еще буржуазными западными СМИ времен Октябрьской революции. При внимательном анализе становится очевидно, что все они до единого фальшивые.
Сталину стали привержены и монархисты, и шовинисты, особо антисемиты, тем более, обыватели, которые ждут героя, чтобы при нем  жилось обеспеченно.
Сталина стали противопоставлять Ленину: Ленин развалил империю, Сталин якобы создал. Ленин якобы еврей  - Сталин не еврей. Ленин – догматик-марксист, Сталин отринул догматы марксизма-ленинизма в новой исторической обстановке. Сталин, как Илья Муромец с мечом-кладенцом, победил в войне. Сталин придумал атомную бомбу. Сталин своими руками возвел за две пятилетки 8600 предприятий, и т.д.
Дошло до того, что рядовые граждане стали говорить: «Они всё врали! Никаких репрессий не было». Хотя даже сталинисты не отрицают факт репрессий. Правда, считают, что все убиенные – сами виноваты, либо уголовники, либо настоящие вредители и шпионы.
Ни в одной капиталистической стране мира нет такого количества внутренних врагов – а в социалистическом СССР их оказались миллионы.
В лучшем случае - перекладывают вину тех, кто судил и убивал, на Ежова, на плечи доносчиков, рядовых граждан и прочих стрелочников – сам народ виноват, оказался недостойным идола.
Либералы отождествляют два разных периода истории СССР. В качестве мотива своей активности они назвали тоталитаризмом эпоху Брежнева, когда уже не было ни концлагерей, ни повальных арестов, ни «троек».
За Сталина проголосовали Тузла, Белград, Багдад, Триполи, Дамаск, голосовали фальшивки с башнями-близнецами, с бостонским терактом, с Катынью.
Обыватель указывает на достижения СССР в космосе, но продолжает винить «хрущевщину», хотя именно при Хрущеве СССР достиг отрыва от США в космосе.
Одним из важнейших разделов сталинистской мифологии является легенда о мудрости вождя.

Язык и мышление

Некомпетентность (если так можно сказать) Сталина заставила Ленина отстранить его и Ворошилова от участия в военных действиях в период Гражданской войны. Сталин не был компетентен в марксизме, он был способен лишь повторять классиков, и сели классики ошибались – ошибался вместе с ними [1-3]. Его собственные или почти собственные теоретические построения нелепы [4]. Особенно ярко проявилась некомпетентность Сталина в военном деле во время Великой Отечественной войны [5].

В своей брошюре «Марксизм и вопросы языкознания» Сталин вывел закон, что мысли возникают лишь на базе языкового материала: «Говорят, что мысли возникают в голове человека до того, как они будут высказаны в речи, возникают без языкового материала, без языковой оболочки, так сказать, в оголенном виде. Но это совершенно неверно. Какие бы мысли ни возникли в голове человека, они могут возникнуть и существовать лишь на базе языкового материала, на базе языковых терминов и фраз. Оголенных мыслей, свободных от языкового материала, свободных от языковой “природной материи”, не существует. “Язык есть непосредственная действительность мысли” (Маркс). Реальность мысли проявляется в языке. Только идеалисты могут говорить о мышлении, не связанном с “природной материей” языка, о мышлении без языка».

Некие Белкин и Фурер задают вопрос Сталину: а как быть с глухонемыми? Сталин отвечает:
«Вы интересуетесь глухонемыми, а потом уж вопросами языкознания. Видимо, это заставило вас обратиться ко мне с рядом вопросов. Что ж, я непрочь удовлетворить вашу просьбу. Итак, как обстоит дело с глухонемыми? Работает ли у них мышление, возникают ли  у них мысли? Да, работает у них мышление, возникают у них мысли. Ясно. Что, коль скоро глухонемые лишены языка, их мысли не могут возникать на базе языкового материала…»
Откуда Сталин взял, что Белкин с Фурером интересуются, главным образом, глухонемыми? Но раз легко приписать кому-либо вину, навесить ярлычок «немецкий шпион» и пр., отчего не приписать Белкину и Фуреру то, чего не было: якобы они более интересуются глухонемыми.

 Итак, только что Сталин говорил, что мысли возникают исключительно на базе языкового материала, но пишет, что они возникают вне языкового материала.
Казалось бы, если ошибся, если признал ошибку – зачем еще что-то писать? Но Сталин продолжает:
«… Ваша ошибка…»
Какая ошибка? Белкин и Фурер задали вопрос, они не высказали какое-либо ошибочное суждение.
«… состоит в том, что вы смешали две разные вещи и подменили предмет… Я критикую в этом ответе Н. Я. Марра, который, говоря об языке (звуковом) и мышлении, отрывает язык от мышления и впадает таким образом в идеализм. Стало быть, речь идет в моем ответе о нормальных людях, владеющих языком».
Почему, где в словах Сталина указание, что речь идет только о нормальных людях? Нет этого указания, Сталин передергивает.

«Я утверждаю при этом, - продолжает Сталин, - что мысли могут возникнуть у таких людей на базе языкового материала, что оголенных мыслей, не связанных с языковым материалом, не существует у людей, владеющих языком. Вместо того, чтобы принять или отвергнуть это положение, вы подставляете аномальных, безъязычных людей, глухонемых, у которых нет языка и мысли которых, конечно, не могут возникнуть на базе языкового материала. Как видите, это совершенно другая тема, которой я не касался и не мог коснуться, так как языкознание занимается нормальными людьми, владеющими языком, а не аномальными, глухонемыми, не имеющими языка».

Нет, это не другая тема, эта та же самая тема – может ли возникнуть мысль без языка, и не имеет значения, у нормальных или у глухонемых, Сталин снова передергивает.
 
«Вы подменили, - обвиняет Сталин, - обсуждаемую тему другой темой, которая не обсуждалась… Из письма тов. Белкина видно, что он ставит на одну доску “язык слов” (звуковой язык) и “язык жестов”… Он думает, по-видимому, что язык жестов и язык слов равнозначны, что одно время человеческое общество не имело языка слов, что “ручной” язык заменял тогда появившийся потом язык слов.
Но если действительно так думает товарищ Белкин, то он допускает серьезную ошибку. Звуковой язык, или язык слов, был всегда единственным языком человеческого общества, способным служить полноценным средством общения людей. История не знает ни одного человеческого общества, будь оно самое отсталое, которое не имело бы своего звукового языка. Этнография не знает ни одного отсталого народа, будь он таким же или еще более первобытным, чем, скажем, австралийцы или огнеземельцы прошлого века, который не имел бы своего звукового языка… В этом отношении значение так называемого языка жестов ввиду его крайней бедности и ограниченности ничтожно. Это, собственно, не язык и даже не суррогат языка, могущий так или иначе заменить звуковой язык, а вспомогательное средство с крайне ограниченными средствами, которым пользуется иногда человек для подчеркивания тех или иных моментов в его речи. Язык жестов так же нельзя приравнивать к звуковому языку, как нельзя приравнивать первобытную деревянную мотыгу к современному гусеничному трактору с пятикорпусным плугом и рядовой тракторной сеялкой. … коль скоро глухонемые лишены языка, их мысли не могут возникать на базе языкового материала. … Не значит ли это, что мысли глухонемых являются оголенными, не связанными с “нормами природы”?.. Нет, не значит. Мысли глухонемых возникают и могут существовать лишь на базе тех образов, восприятий, представлений, которые складываются у них в быту о предметах внешнего мира и их отношениях собой благодаря чувствам зрения, осязания, вкуса, обоняния. Вне этих образов, восприятий, представлений мысль пуста, лишена какого бы то ни было содержания, то есть она не существует».

Сталин раздражен вопросом. Он начинает смешивать с грязью вопрошающих, выискивать у них ошибки. Обвиняет в подмене предмета разговора, но сам подменяет вопрос о наличии мышления вне слова вопросом о дополнительных источниках информации, обонянии и др.

Говоря о бедности языка жестов, Сталин записывает глухонемых в когорту людей с недоразвитым мышлением. Чтобы его в этом не упрекнули, он дозволяет глухонемым мыслить, но с добавлением осязания, вкуса, обоняния. Следовательно, Сталин выводит мышление за пределы и языка жестов, поскольку у человека нет знаковых систем, связанных, например, с обонянием, как у муравьев.

То есть. Ленин не боялся признавать свои ошибки в самые тяжелые для России времена. Сталин не умеет полемизировать, он боится, что его опровергнут, подорвут его авторитет.
Он мог бы ответить, что глухонемые мыслят именно в силу наличия у них языка, языка жестов, на который можно перевести любое звуковое сообщение. Но Сталин сам себе роет яму, говоря, что у первобытных людей существовало только звуковое общение.

Сталин утверждает очевидную чепуху: речь людей нижнего палеолита, первого периода каменного века (3 млн лет назад), когда гоминиды научились изготавливать каменные орудия, состояла еще из очень слабо дифференцированных звуков, однако первые орудия труда, палка-копалка, дубина, не обработанный камень для раскалывания костей и орехов, необработанный заостренный камень заостренная палка, т.е. то, что присуще человеческому обществу, появились гораздо раньше, и возраст – 3,3 млн лет (современная Эфиопия) - 3,5 млн лет.

Жестовый язык возник из непроизвольных, инстинктивных движений, а также из стремления формой жеста обозначить предмет (иконичность): дерево, медведя и пр.
Первый язык жестов возникает у первобытных людей более 3 млн лет назад. Сжатый кулак означает «замри», резко разжатые пальцы веером – «разбежались», большой палец вверх – «хорошо», вытянутый указательный палец – «вперёд, туда», один палец – «один», два пальца – «два» и т.д.
Некоторые жесты повлияли на первые формы письменности: пиктографию, идеографию. Так, в одном из африканских племен символ ;, означающий «ребенок, дитя», возник как отражение уже имеющегося жеста (палец, приложенный к губам: «не кричи»).
Сталин элементарно необразован: немецкий философ и психолог В. Вундт (1832-1920) и немецкий филолог Л. Гейтер (1829-1870) обосновали теорию, согласно которой звуковой язык в первобытном обществе возник и языка жестов. Этой же теории придерживались Кондильяк, Жан Жан Руссо.
Язык жестов наблюдается у многих современных племен. Напр., жестовый язык австралийского племени аранда насчитывает около 450 различных жестов, не только указывающих на конкретные
предметы, но и обозначающих общие представления. Жестовый язык до сих пор широко используется в межплеменном общении у индейцев Америки.
Жители Новой Гвинеи обозначают числа от 1 до 14, складывая кончики пальцев и указывая на ту или иную часть левой руки, на ухо, глаз и нос,  счет до 27 достигается обратным движением по правой стороне до мизинца. Южноафриканские бушмены, выслеживая дичь, прибегают к языку жестов.
Исследования американского приматолога Роджера Фоутса в 70-е годы показывают, что язык сперва нашёл воплощение в жесте и развивался из него одновременно с человеческим сознанием. Психолог Майкл Томаселло, содиректор Института эволюционной антропологии в Лейпциге, тоже считает, что звуковая речь произошла от жестов, другой психолог, Майкл Торбалис полагает, что это случилось всего 40 тыс. лет назад. Наконец, эксперименты исследователей Университета Западной Австралии совместно с коллегами из ФРГ и США подтвердили, что первым языком первобытных людей был язык жестов.
Обезьяны обладают развитым языком жестов. Сталин своим утверждением отрицает факт происхождения человека от обезьяны.
Несмотря на очевидное, у Сталина были последователи. Так, Поршнев связал мышление с речью «диалектически» [6].

Сталин жестко связывает мышление с наличием языка. Однако мыслят, способны к абстрагированию не только обезьяны, обладающие языком жестов и криков, но вообще животные, даже не стайные [7].
Есть общение и без какого-либо вербального или визуального контакта. Сталин не был знаком с Мессингом, хотя журналисты рисуют фантастические картины их встреч. Тем не менее, вождь слышал о нем и мог бы понять, что существует мышление и вне языка звуков и жестов.
Помимо рационального есть интуитивное мышление, об этом подробно писал Свасьян, когда рассуждал с марксистских позиций [8]. То есть, и у нормальных людей нельзя мышление жестко связать с речью.

Конечно, нет мысли самой по себе, вне мозга, нет качества предмета без самого предмета, но вопрос в другом – Сталин мышление накрепко связал мышление со звуковой речью. Именно со звуковой речью. Например, с выступлением с трибуны. Но Белкин и Фурер подвергли эту «теорию» сомнению. В этом истинная причина раздражения Сталина.

Попутно (ответ тов. А. Хлопонину) Сталин решает отвязаться и от навязчивого вопроса, почему социалистическое государство в СССР не отмирает, как этого требует марксизм-ленинизм. То есть, Сталин понимает, что это социалистическое государство должно отмирать. Сталин утверждает, что в условиях капиталистического окружения государство, увы, должно укрепляться. Т.е. Сталин подменяет вопрос об отмирании классовой структуры общества, которая и порождает государство, вопросом о защите от внешних врагов.
Но главная мысль статьи ясна: Сталин, говоря о надклассовости языка в конкретной нации, выводит надклассовый, общенациональный, общенародный единый язык, объединяющий все нации в стране, все слои общества, уравнивающий все слои общества, управляемых и привилегированных управляющих. То есть: верхи и низы в СССР якобы мыслят в одном ключе. На деле сытый голодного не разумеет, мышление рабочих радикально отличается от мышления буржуа.
Однако то же самое  сегодня делает буржуазная российская власть, навязывая обществу, фантастически расслоенному по доходам, тезис единства. То же делает американская элита, говоря об общечеловеческих ценностях.

Имеется и сверхзадача в изысках вождя. «Вопрос. Верно ли, что язык есть надстройка над базисом?
Ответ. Нет, неверно. Базис есть экономический строй общества на данном этапе его развития. Надстройка - это политические, правовые, религиозные, художественные, философские взгляды общества и соответствующие им политические, правовые и другие учреждения. Всякий базис имеет свою, соответствующую ему надстройку… Язык в этом отношении коренным образом отличается от надстройки. … На протяжении последних 30 лет в России был ликвидирован старый, капиталистический базис и построен новый, социалистический базис. Соответственно с этим была ликвидирована надстройка над капиталистическим базисом и создана новая надстройка… Но, несмотря на это, русский язык остался в основном таким же, каким он был до Октябрьского переворота. …
Язык порожден не тем или иным базисом, старым или новым базисом внутри данного общества, а всем ходом истории общества и истории базисов в течение веков. Он создан не одним каким-нибудь классом, а всем обществом… усилиями сотен поколений. Он создан для удовлетворения нужд не одного какого-либо класса, а всего общества, всех классов общества. … Надстройка есть продукт одной эпохи, в течение которой живет и действует данный экономический базис. Поэтому надстройка живет недолго, она ликвидируется и исчезает с ликвидацией и исчезновением данного базиса… Поэтому язык живет несравненно дольше, чем любой базис и любая надстройка. … Надстройка не связана непосредственно с производством, с производственной деятельностью человека… лишь косвенно, через посредство экономики, через посредство базиса. Поэтому надстройка отражает изменения в уровне развития производительных сил не сразу и не прямо, а после изменений в базисе, через преломление изменений в производстве в изменениях в базисе. Это значит, что сфера действия надстройки узка и ограничена. Язык же, наоборот, связан с производственном деятельностью человека непосредственно, и не только с производственной деятельностью, но и со всякой иной деятельностью человека во всех сферах его работы - от производства до базиса, от базиса до надстройки. Поэтому язык отражает изменения в производстве сразу и непосредственно, не дожидаясь изменений в базисе. Поэтому сфера действия языка, охватывающего все области деятельности человека, гораздо шире и разностороннее, чем сфера действия надстройки. Более того, она почти безгранична».
(Я убрал многочисленные повторы одного и того же, для Сталина это характерно.)

Никто не связывает жестко надстройку экономику, язык и базис. Но здесь Сталин подменяет понятие базиса понятием строя.
На самом деле строй – это совокупность производительных сил и производственных отношений.
Надстройка — это совокупность идеологических отношений, взглядов и учреждений; в неё входят государство и право, а также мораль, религия, философия, искусство, политическая и правовая форма сознания и соответствующие учреждения.
Базис же общества — это совокупность исторически определенных производственных отношений.
«В общественном производстве своей жизни, - писал Маркс, - люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения — производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания» [9].
 
Для чего понадобилась Сталину такая подмена? Он подменяет фундаментальность, важность, первичность понятия широтой, длительностью во времени и  разносторонностью. Таким образом, язык так или иначе становится вневременным, внеположенным надстройке, выше надстройки. Что ж это за надстройка? Ну, например, взаимоотношения между начальником цеха и рабочим, гендиректором и рабочим, госчиновником и рабочим.
Заметим, как в марксизме, в противоположность Сталину, формулируется отношение национального (включающего язык) и классового: национальное есть форма проявления классового.

Сталин не захотел говорить, что человеческое общество отличается от животной стаи наличием совместного труда, совместной практической деятельности. Ведь тогда он был бы обязан возразить самому себе вместо Белкина и Фурера. Поставив язык (читай – идею, марксистскую теорию) выше общественных отношений, Сталин поставил слово выше практики: вначале было слово! А партия, духовный пастырь, соответственно – первична, класс – вторичен.
Трудовая деятельность, классообразующая производственная база, классовая борьба самих рабочих – не играют роли. Главное – это речевая активность, идеологическая борьба партийных функционеров.
За кажущимся материализмом Сталина – примитивный идеализм. Привязывая мышление к языку, а не к практической деятельности, он завуалировано утверждает первичность теории, вторичность практики. Рабочему не нравится черный труд? Не нравится, что начальник цеха хам, гендиректор вор, а госчиновник - дурак? Батраку в советском Таджикистане не нравится, как роскошно живет бай? Язык выше этого. Газета «Правда» всех объединяет. Вот простенькая мыслишка Иосифа Джугашвили.

Но после Октябрьской революции русский язык существенно изменился. Иным стал язык управленческой верхушки, в литературу хлынул фольклор, началась новая эпоха в поэзии, изменилась журналистика, убрали ять и ижицу.

Идеализм Ильенкова

Другой последователь Сталина в данном вопросе – как и Поршнев, человек выдающийся, один из самых крупных философов XX столетия – марксист Эвальд Ильенков.
Ильенков признает объективность общественного сознания: «математические истины, логические категории, нравственные императивы и идеи правосознания, т.е. «вещи», имеющие принудительное значение для любой психики и силу ограничивать ее индивидуальные капризы. Вот эта  … категории явлений, обладающая своего рода объективностью, т.е. … независимостью от индивида с его телом и душой, принципиально отличающейся от объективности чувственно воспринимаемых индивидом единичных вещей и была… обозначена философией … как идеальное вообще … идеальное … выявляется и фиксируется только в исторически сложившихся формах духовной культуры, в социально значимых формах своего выражения … коллективно созидаемый мир духовной культуры … и противостоит индивидуальной психике … как идеальный мир вообще…» [10].
Понимаемое таким образом идеальное, пишет Ильенков, «конституируется в особую чувственно-сверхчувственную реальность … чего в каждой индивидуальной психике, взятой порознь, нет и быть не может» [Там же].
Ильенков не замечает в конкретном всеобщее. Произведения искусства, отражающие «индивидуальный каприз», уникальность художника, для Ильенкова не имеют общего значения. Т.е. коль скоро идеальное одинаково для всех индивидов, то и мышление всех индивидов одинаково. Ильенков фиксирует лишь ту часть индивидуального сознания, которое подчинено общественному «усредненному» сознанию.
Отвергая рационализм Гегеля, Кьеркегор отчасти прав – в схеме Гегеля, а затем и в марксизме человеческое «я» лишается уникальности. (Сам Кьеркегор, отбрасывая общественное, совершает зеркальную ошибку.)

Для доказательства того, что сознание отдельного индивида не относится к сфере идеального, Ильенков указывает, что если идеальное присуще индивидуальному сознанию, в рамках определения данного Лениным, возникает противоречие: «пока вопрос об отношении идеального к реальному, понимается узко психологически … в разряд всего остального, то бишь, материального, реального, автоматически попадает уже другая такая же отдельная душа, более того, вся совокупность таких душ, организованная в некую единую духовную формацию» [Там же].
Но и с точки зрения «коллективного разума» другой «коллективный разум» - тоже материален. Разве вещь и сознание индивида – не два объекта, о которых пишет сам Ильенков? И для индивида другое сознание - тоже объективная реальность, данная в ощущениях.
Не нужно сторониться того факта, что субъективная реальность одного индивида выступает как объективная реальность для другого индивида. Причем познаваемая точно так же, как и вещь-в-себе – через проявления. Этот факт не отменяет того, что эта объективно-субъективная реальность порождена материей, вторична и определяема материальным.
Общественное сознание определяется общественным бытием, потому нравственные императивы, логические категории и пр. относятся к сфере идеального.
Объективность общественного сознания по отношению к индивидуальному сознанию – вторична, говоря словами Энгельса это зависимость в конечном счете.
Но эта объективность общественного сознания означает, что материальное не обязательно имеет вещную форму.
Общественное сознание для индивида не идеально, как полагает Ильенков, оно материально. Газетные фетиши, объясняет Маркс в «Экономических рукописях 1857-1859 гг.»,  не менее материальны, чем стол или табурет.
Общественное сознание определяет индивидуальное сознание, в этом плане общественное сознание материально. Аналогично деньги – материальны, в то же время они являются идеальным товаром.
Стоимость не принадлежит имманентно товару, она содержится только в головах людей. Но она существует объективно, независимо от сознания индивида и дана индивиду в ощущениях.

«… пытаться объяснять идеальное из анатомо-физиологических свойств тела мозга - это такая же нелепая затея, как и попытка объяснять денежную форму продукта труда из физико-химических особенностей золота. Материализм в данном случае заключается вовсе не в том, чтобы отождествить идеальное с теми материальными процессами, которые происходят в голове. Материализм здесь выражается именно в том, чтобы понять, что идеальное как общественно-определённая форма деятельности человека, создающей предмет определённой формы, рождается и существует не «в голове», а с помощью головы в реальной предметной деятельности человека как действительного агента общественного производства», - пишет Ильенков [11].

Ильенков полностью переносит идеальное из сознания индивида в социум. Стоит отметить, что именно физико-химические свойства золота позволили этому металлу стать всеобщим эквивалентом. И мысль может существовать лишь благодаря сложной системе нейронов головного мозга. При этом мышление не есть качество лишь одного мозга, это соматический процесс.
Ильенков настаивает: «… различие и даже противоположность между мимолетными психическими состояниями отдельной личности, совершенно индивидуальными и не имеющими никакого всеобщего значения для другой личности, и всеобщими и необходимыми и в силу этого объективными формами знания и познания человеком существующей независимо от него действительности… Проблема идеальности всегда была аспектом проблемы объективности (истинности) знания, т.е. проблемой тех, и именно тех форм знания, которые обусловливаются и объясняются не капризами личностной психофизиологии, а чем-то гораздо более серьезным, чем-то стоящим над индивидуальной психикой и совершенно от нее не зависящим. Например, математические истины, логические категории, нравственные императивы и идеи правосознания, т.е. «вещи», имеющие принудительное значение для любой психики и силу ограничивать ее индивидуальные капризы. Вот эта… категории явлений, обладающая своего рода объективностью, т.е. … независимостью от индивида с его телом и душой, принципиально отличающейся от объективности чувственно воспринимаемых индивидом единичных вещей и была… обозначена философией… как идеальное вообще» [10].
основным тезисом в статье является провозглашение идеального лишь как социального феномена: «…

Для Ильенкова отражение мира в мозге животного не является идеальным. То есть - является материальным? При этом познать такую объективную реальность, как еда, животное неспособно.
Для Ильенкова логические категории, нравственные императивы и пр. имеют принудительное значение для психики, обладают особого рода объективностью, независимостью от индивида – но почему-то это и есть идеальное вообще.
«… идеальное… - пишет Ильенков, - выявляется и фиксируется только в исторически сложившихся формах духовной культуры, в социально значимых формах своего выражения… коллективно созидаемый мир духовной культуры… и противостоит индивидуальной психике… как идеальный мир вообще…» Понимаемое таким образом идеальное «конституируется в особую чувственно-сверхчувственную реальность… чего в каждой индивидуальной психике, взятой порознь, нет и быть не может» [там же].

Маркс возражает Ильенкову, указывая на сосредоточение идеального именно в сознании отдельного человека: «идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней» [12, стр. 21] . И Ленин, в определении связав материю исключительно с сознанием, т.е. с человекам, возражает Ильенкову: «…Логично предположить, что вся материя обладает свойством, по существу родственным с ощущением, свойством отражения…» [13, стр. 91].

Партия вторична по отношению к классу, однако в современных идеологических построениях руководствуются возведенным в концепт ситуативным тезисом Бернштейна о привнесении просвещенной партией политического сознания в темную, косную, инертную материю рабочего класса.
Не только для буржуазных, но и для левых партий субъективный партийный фактор превратился в объективный, более того, в важнейший.
Самостоятельное, вне партийных резолюций, мышление рабочего – вот чего опасается Ильенков, вот что он хочет задушить, лишая индивидуальное сознание идеального.

Язык есть система абстракций, которая выработалась в обществе в исторической практике. Сталин ограничивает мышление исключительно рамками языка. Но я уже писал, Маркс прямо указывает: мышление может происходить и вне любого языка, в виде практической деятельности [7]. Практика выше слов, классовая борьба в форме захвата предприятия выше идеологической борьбы.

Литература

1. Ихлов Б. Л. Марксизм-ленинизм и Сталин
2. Ихлов Б. Л. О Компетентности Сталина
3. Ихлов Б. Л. Уровень Сталина-теоретика
4. Ихлов Б. Л.. Сталинскя теория обострения классовой борьбы.
 https://aftershock.news/?q=node/761225&full
5. Борис Ихлов. Двадцать сталинских ударов. http://proza.ru/2016/08/14/1022
6. Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории. М.: Мысль, 1974.
7. Ихлов Б. Л. Энгельс и Дарвин оказались правы. http://proza.ru/2022/07/10/690
8. Свасьян К. А. Феноменологическое познание. АН Арм. ССР, 1987.
9. Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., Т. 13. С. 6-7.
10. Ильенков Э. В. Проблема идеального. Вопросы философии. 1979. №6-7. С. 145-158.
11. Ильенков Э. В. Идеальное. Философская энциклопедия, т. 2, с. 219-227.
12. Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм. ПСС, изд. 5. Т.18. С.131.
13. Маркс К. Капитал. Послесловие ко второму изданию / К. Маркс. - Маркс К. Энгельс Ф. Соч.: в 50 т., изд. 2. М.: Госиздат. политической литературы, 1960.