Однажды старый Ли купил модный роман и прочитал его. По правде сказать, приобрести книгу завлекли его разговоры ученых мужей о том, что, дескать, в этой истории не выпячиваются, как то принято в жалкой современной литературе, похотливые мечты ничтожных людей, а описывается (и с совершенно новой стороны описывается) жизненный путь великого судьи У, известного с незапамятных времен своим острым умом и справедливым сердцем.
Художник принялся за чтение так рьяно, что даже не пообедал, как все приличные люди в покое, а побросал рис и рыбу в рот и залил все это белым чаем, не отрываясь о книги. Роман был действительно крайне занимателен. Широко известные истории сменялись в нем незнакомыми старому Ли расследованиями, которые, очевидно, являлись вымыслом автора. И хотя читатель не одобрял такого вольного подхода к преданиям древности, он не мог не отметить, что писатель обладает пылким воображением и умеет увлечь не только неопытного юнца, но и многоопытного старца.
Главная же идея романа заключалась в том, что судья У оказывался сущеглупым ленивцем, обжорой и невеждой, то и дело попадавшим в нелепые и смешные ситуации, из которых спасал его истинный герой и достойный муж — его писец по прозвищу плешивый Хэ. Очень интересны были также вставки из прошлого этого самого писца, повествующие о том, как он был похищен в раннем детстве разбойниками, выучен ими воровскому делу, лишился волос в одном из дерзких налетов, обрел и потерял красавицу Журавлиное Крылышко, встретился с мудрым даосом, просветлел душой и бросил свое поганое занятие, как повстречал судью У, и многое, многое другое.
День читал старый Ли, вечером велел принести свету и читал всю ночь, с восходом загасил лампу (ибо топливо ныне дорого), переместился к окну и опять читал все утро и весь день и только когда уже солнце снова стало клониться к закату, а ветер попрохладел, закончил свое занятие.
— Книга хороша, — поделился он с мальчиком, растиравшим ему тушь. — Но крайне вредна для юношества. — После чего отвесил ученику подзатыльник и добавил: — И ты не думай, паршивец, что можешь пуститься во все тяжкие, а потом превзойти меня в живописи и калиграфии.
Мальчик, впрочем, ни о чем таком не думал, ибо выучить успел только первые сто иероглифов, посему книг не читал, да и, поправде сказать, никакого толку в них не видел.