Облака клубились сизым дымом,
Солнца закрывая светлый путь,
- Треть от лета, фьють – как пуля, мимо,
Ну, за лето, что ли? В общем, будь! –
Чистый, как слеза, хмельной напиток
Тёк вовнутрь, зажмурился творец.
- Лето без жары похуже пыток,
- выдохнул художник, наконец.
- Тут согласен, даже без базара,
- подтвердил писатель сей же миг.
В телике душевно пела Зара.
- С летом ясно, что там, брат, с людьми?
- Что с людьми? – художник недопонял.
- Люди злые. Вот, говно вопрос.
Бегают по кругу, словно пони,
Бредят про судьбу, духовный рост,
- тут налил художник по стакану,
Третий тож, оставил в стороне.
- Это для Него, чтоб нам не кануть
В эту бездну. Все там будем, Не,
- он мотнул рукою несуразно,
- всё понятно, жизнь она не мёд.
Быт, работа – это как зараза,
Тот, что выше, мудрый, он поймёт.
Мы ж не ропщем. Нас таких вот тыщи,
Или миллионы, суть не в том.
Не находит только кто не ищет,
Жизнь – как труд, а не игра в лото,
- закусил художник сервелатом.
- Вот, попробуй, свежий, высший класс.
Принял за картину как оплату.
Ну, родная, новая пошла.
К сумеркам тяжёлым стало тело,
А незримый третий всё молчал.
Говорить, по правде, не хотелось.
- Жизнь – любовь, нисколько не печаль,
- выдал вдруг прозаик полусонный.
Выдал и уснул, стянув штаны.
А художник спал в одних кальсонах,
Бормотал невнятное: «не ныть».
Бог, тот самый их незримый третий,
Тихо вышел, двери затворив.
- Дети, - он подумал, - чисто дети,
- и потопал в сторону зари.