Снаружи уже совсем стемнело, наступила ночь. Небольшое пламя костра мирно потрескивало и навевало сон уставшим охотникам. Танцующий в дикой пляске со снегом ветер завывал печальные колыбельные, носясь по холодному тревожному миру. Иногда он залетал в пещеру. Прилетевшие снег и свежесть выносили неприятные запахи из помещения. Но ненадолго. Как только потоки воздуха ослабевали, сразу появлялся и усиливался смрад, накопившийся за долгие годы жизни местного обитателя. Остатки его мёртвой туши, что остались после работы над ней охотников, покоились у стены.
Медвежий жир был уже собран в мешок из кож оленя и упакован в наспех сплетённую корзинку из еловых лап. Его было не очень много, только лишь тонкий слой под шкурой. Обычно в их племени жир собирали по осени, когда медведи готовились лечь в зимнюю спячку, нагулявшись и наевшись за лето. Хоть это был пещерный медведь, который, скорее всего, не залегал в берлогу совсем, а охотился всю зиму, но много нутряного жира, что находился между внутренностей, он не нагулял. Это поняли охотники, когда аккуратно достали всю требуху. К счастью, желчный мешок зверя не был повреждён и Тау, перевязав его проток, тоже аккуратно упаковал, чтобы не потерять целебную жижу из печени животного. Саму печень и медвежье мясо охотники тоже собрали и уложили в кипы, связав длинными жилами и узкими ремешками из кож. Кость медведя решили оставить, потому что и так было слишком много поклажи.
Теперь они сидели у огня и ждали, когда поутихнет метель, чтобы отправится в путь. Иногда косились на останки зверя, боясь, что этот запах привлечёт хищников за много шагов отсюда. Раненый Изал стонал и причитал, пытался больнее уколоть словами, просил о смерти, покрываясь потом и судорожно дёргая плечом травмированной руки. Иногда он хаотично мотал головой, пытался сесть, поворачивался на бок, но похоже, это не приносило ему облегчения, а если и приносило, то ненадолго. Тау сжалился над взрослым охотником и ударил его по шее, тот перестал двигаться.
- Ты его убил? – спросил Нао. – Правильно. Пусть теперь… идёт к предкам. Он испытал перед смертью… мучения за всё, что сделал.
- Нет, - Тау покачал отрицательно головой. – Тау сделал, чтобы Изал уснул… но не навсегда.
***
Наконец снег перестал низвергаться с небес ледяной лавиной, а ветер начал утихать.
- Надо идти… вдруг хищники придут на запах, - произнёс охотник эундов.
Молодые мужчины уже собрали всё, что хотели взять с собой у выхода из пещеры. Там были мясо медведя и другая добыча в виде двух птиц и змеи, лечебные жир и желчь медведя, несколько вязанок дерева, вещи Изала. Они уложили раненого охотника на самодельную волокушу из молоденьких тоненьких деревцев, собранных вместе и распластавших свои ветви по земле. Накрыли его свежей медвежьей шкурой, мехом на охотника. Двинулись в путь.
Молодым воинам приходилось по очереди переносить скарб и перетаскивать по земле волокушу с раненым Изалом. Иногда они меняли очерёдность действий. Бросать вещи им не хотелось, потому что каждая мелочь была очень нужна для выживания людей. Охотники не могли позволить себе проявить слабость и что-либо бросить на пол пути. Мужчины, сцепив зубы, продолжали и продолжали свой путь, делая монотонную, уже отлаженную работу, хотя были голодны, устали и замёрзли. Также сознание говорило охотникам, что они давно не спали и пора бы уже было куда-нибудь прилечь. Небо расчистилось, вышел месяц, помогая осветить путь двум людям, пробирающимся в темноте ночи, пытающимся как можно скорее вернуться в родное убежище. В лицо бил холодный ветер, продираясь под одежду.
Изал некоторое время был без сознания, но даже во сне он дёргал плечом и стонал. Внутри Тау раздирало противоречие: он хотел, чтоб старый охотник жил, потому что давно был с ним знаком и считал его уже другом, хоть суровым и холодным… но другом… столько вместе; но в то же время он хотел, чтобы Изал жил ещё и ради того, чтобы терпел муки, чтобы духи наказывали его за всё, что он хотел сделать Тау и Нао, чтобы он страдал и раскаивался. В его душе сплелись и доброта, и ненависть, это противоречие его запутывало. Он не мог понять, как относится к Изалу.
Взрослый охотник очнулся и негромко прохрипел, не открывая глаз:
- Зачем ты это делаешь? … Ты хочешь насладиться моими страданиями?
- Я хочу, чтобы ты жил, - сухо ответил Тау.
- Изал… не будет жить… я умираю… оставьте меня… Я хотел убить вас… неужели вам не нужна месть? – снова произнёс взрослый мужчина. – Изал лишняя поклажа.
Он рассказал, как на одной из охот нашёл это логово и дополнительный ход. Как пришла к нему эта идея. Как и почему планировал расправиться с молодыми охотниками. Что он, Изал, специально повёл их прямо туда, поведал, зачем остался у входа. Всё это сопровождалось истеричным смехом. Так Тау узнал, что обсидиановый нож принадлежит взрослому охотнику, но его друг Нао отказался и не захотел его убивать, а просто решил подарить ему редкое оружие.
- Тебе мало смерти, - ответил Нао.
Изал истерично и хрипло рассмеялся:
- Если не хотите помочь мне уйти к предкам, просто оставьте на растерзание зверю.
- Ничего не говори, - сказал Тау, и было непонятно, к кому он обратился.
Старый воин снова начал кривиться в гримасах, судорожно дёргать конечностями, периодически истошно вскрикивать и покрываться потом. Молодые охотники боялись, что его звуки привлекут хищника, поэтому с опаской косились на мужчину и округу. Сначала Изал метался, как раненый зверь, потом стал утихать и нести бессвязный лепет, прося убить его, то угрожал, то просил прощения и пощады. Губы и лицо старого охотника побледнели, он перестал дёргаться в разные стороны, лишь тихо стонал, плечо его раненой руки вздрагивало:
- Хо… лод…но, - лишь произнёс он наконец что-то понятное.
Тау снял плащ и укрыл Изала, Нао последовал его примеру. В надежде, что ворох шкур поможет отогреть и разогнать его кровь. Они дали взрослому охотнику попить. Тот пил лениво, но глотал жадно или вода с трудом проходила в горло. Изал поперхнулся и закашлялся.
Начал снова подниматься ветер. Им приходилось выискивать удобный путь, чтобы тащить раненого воина. Охотники с безнадёжностью и отчаяньем в глазах смотрели на небо. Ведь если снова начнётся метель, будет идти совсем тяжело и спасутся ли они, сохранят ли всю свою поклажу? На востоке начинало светлеть, близилось раннее предрассветное утро.
Наконец, изнемогая от усталости и страдания, они вышли в долину, что простиралась недалеко от их жилища. Почуяв знакомые места, они воспаряли духом и немного расслабились. Побрели медленнее, зачерпывая ногами снег. Идти здесь было уже легче, чем по лесу или скалам. Но казалось, что они пустой сосуд, без сил, и даже жизнь в них будто угасает.