АКАДЕМИКИ (Часть V)
«ДЕТИ ПОДЗЕМЕЛЬЯ»
Тает в дымке причал, вот исчезли вдали, вот уже не видны огоньки.
Знают слово «прощай» лучше всех на земле, лучше всех на земле моряки.
Солёное море, солёное море, шторма на неделю, любовь навсегда.
Ну что мы забыли в солёном просторе, а дома побудешь и тянет сюда.
Слова Игоря Шаферана, музыка Ильи Словесника, песня «Солёное море»
Вероятно, экипаж «Ольги Садовской» тщательно формировали в службе кадров.
Стоило мне только взглянуть в судовую роль, как тут же сей факт стал очевиден: капитан — Бондарчук, старший помощник капитана — Токарев, третий помощник капитана — Никулин…
«Садовская» только что вернулась из очередного рейса в Пусан, который мы благополучно протабанили из-за проволочек, связанных с оформлением на практику.
Однако, несмотря на все административные препоны, нам всё же удалось получить направление на «пассажир» в отделе кадров пароходства.
И вот, сияя от счастья, с паспортами моряков в руках мы вновь стоим у каюты старпома. Наш благодетель сдаёт дела вновь прибывшему старпому — огненно-рыжему человеку в ослепительно белой рубашке с золотыми галунами на чёрных погонах. Вот он-то и есть тот самый Токарев.
Однако месье Токарев не очень-то жалует практикантов — не до нас ему сердешному. Оно и понятно — дел-то у него сейчас по горло, и поэтому он отсылает нас погулять где-нибудь до вечера, мол, недосуг сейчас вами заниматься…
На причале Морского вокзала царит ажиотаж.
Рядом с «Ольгой Садовской» только что ошвартовалась «белоснежка» — «Антонина Нежданова», увешанная, словно рождественская ёлка, разноцветными японскими автомобилями.
И хотя «сёстры», или как принято называть у англичан однотипные суда — sister ship, стоят бок о бок у одной причальной стенки, а всё же порты назначения у них разные. «Садовская» трудится на корейской линии, а «Нежданова» — на более престижной японской. И та, и другая в новых рыночных условиях приносят скромный доход пароходству, окупая своё существование авто- и шоп-турами.
На дворе — июль 1994 года.
В ходу южнокорейские продукты: майонез Ottogi, шоколадное печенье Choko-Pie, кофе Maxim, лапша Dosirak и чипсы Binggrae, которые попадают на прилавки магазинов Владивостока прямёхонько с борта «Ольги Садовской».
Вместе с продуктами на «актрисе» из Южной Кореи перевозится бытовая техника известных корейских производителей Gold Star, Samsung и Daewoo, разнообразная одежда, а также автомобили, преимущественно — микроавтобусы. Словом, «корейская кампания» в самом разгаре!
На борту нет ни одного живого места — всё забито товаром. Товар везде — в трюмах, на крышках трюмов, на надстройках, на главной палубе, в проходах и даже под вельботами на шлюпочной палубе. Со стороны лайнер похож на осаждённую крепость.
С борта судна каждую секунду что-то спускают. Без устали опустошая трюмы лайнера и растаскивая палубный груз, работают носовой кран и кормовые лебёдки. Портовые грузчики спускают на руках по трапу огромные картонные коробки и упакованную в полиэтиленовую плёнку мебель.
Мы с ужасом наблюдаем за штурмом «Садовской» и, глядя на весь этот хаос, начинаем сомневаться в правильности сделанного нами выбора…
Вдобавок ко всему, вечером нас ожидает ещё один неприятный сюрприз…
Вместо комфортабельной каюты рыжий старпом заселяет нас в маленькое помещение «без окон и дверей», напоминающее чулан. На двери чулана красуется табличка с надписью «Спортзал». Хотя и спортзалом здесь не пахнет, а пахнет карцером…
Мы заходим вовнутрь, включаем свет, который тускло освещает стоящие у переборок двухъярусные шконки, и молча негодуем, сдерживая рвущиеся наружу эмоции.
Рыжий чиф старается успокоить нас и что-то талдычит вроде «при всём богатстве выбора, ребята, другой альтернативы нет, мол, сами понимаете, пассажирский лайнер всё-таки, а не учебно-производственное судно». Мы уныло киваем ему в ответ, он уходит, а мы остаёмся — один на один с нашей «камерой добровольного заключения».
Утро нового дня начинается с появления властей на борту.
После обхода таможенников и пограничников мы вылезаем из своего подземелья на свет божий и совершаем promenade по верхней палубе. Делать нам абсолютно нечего, поскольку на судне царит ажиотаж, связанный с предстоящим отходом, и до нас, естественно, нет никому дела. Так мы болтаемся до самого вечера, поскольку возвращаться обратно в «темницу» никто из нас не желает.
Здесь же — на свежем морском воздухе, нежась в лучах тёплого июльского солнышка, мы с интересом наблюдаем за посадкой и размещением пассажиров.
Наше внимание привлекают два амбала, которые, удобно расположившись на юте, вытаскивают на свет божий огромную бутыль «кристально чистой» водки Rasputin.
Они неспешно распечатывают пузырь и разливают при помощи механической помпы содержимое подмигивающего с этикетки Rasputina по пластиковым стаканчикам, словно это не водка вовсе, а газированная вода из автомата…
Увлёкшись этим захватывающим зрелищем, мы чуть было не пропускаем вожделенный момент отхода…
Над акваторией Золотого Рога гулким эхом разносится один продолжительный и три коротких гудка. «Ольга Садовская» медленно отваливает от пирса, и вслед уходящему лайнеру, словно плач сирены, из динамиков Морвокзала звучит нежный голосок Танечки Булановой:
На хороших людей и плохих
Всех делила ребячья порода…
Мы играли в пиратов лихих
И отважных бродяг-мореходов.
Забывалась любая печаль
И терялась в далёком просторе,
И не верили мы никогда,
Что кончается, что кончается,
Что кончается синее море…
Ты была заводилой у нас —
Чёрт морской в полинялой тельняшке.
Ты водила отцовских баркас
По бушующим волнам бесстрашно.
Сумку школьную прочь зашвырнув,
Ты сидела верхом на заборе
И кричала, к биноклю прильнув:
Не кончается, не кончается,
Не кончается синее море…
Фото из архива автора: автор на борту т/х "Ольга Садовская" в помещении экс-спортзала в 1994 г.