Алина познакомилась со своим будущим мужем в беспечные студенческие годы. Он был физиком, она – лириком (училась на филологическом), и все у них сладилось быстро и основательно.
После окончания университета мужа оставили на кафедре – перспективный ученый, а Алина поступила на работу в издательство. Все шло по заранее намеченному плану, но потом родился он – Валерик.
Лежавшая в общей палате с другими родильницами Алина очень удивилась, что во время всеобщего кормления, когда порозовевшие от выпитого чая со сгущенным молоком молодые мамаши разбирали своих малышей, ее ребенка не принесли. Едва отошедшая от родовых схваток и еле передвигающаяся по больничной палате Алина сначала подумала, что его принесут позже, и кто-то очень добрый и заботливый дал ей время передохнуть, но и в очередное кормление про ее ребенка почему-то опять забыли.
Наконец на утро следующего дня в палате появилась заспанная нянечка и объявила, что Алину вызывают к главному (имелось в виду к главному врачу).
Главный врач оказался средних лет дамой, которая без обиняков, сходу, обращаясь к Алине сказала:
– Отказную будете писать?
– Какую отказную? – не поняла молодая мать.
– На ребенка отказную, – из-за непонятливости собеседницы дама начинала сердиться.
– Зачем отказную? Мы его любим…– недопонимала Алина. – Мы его ждали…
– Дело в том, что ребеночек у Вас – не простой. Про синдром Дауна слыхали?
О синдроме Дауна Алина имела очень поверхностное представление, поэтому решила уточнить:
– Это болезнь?
– Ну как Вам сказать…Считается, что хромосомная мутация. Но инвалидность дают, – уточнила дама.
Алина почувствовала себя не только обиженной, но и оскорбленной.
– Все равно не будем писать, – резко ответила она, давая понять, что разговор подошел к концу. И потом почему-то добавила: «Я не буду…»
– Ну, смотрите, дело Ваше. Другие пишут, – достаточно безразлично сказала напоследок дама.
Получив безрадостное известие, Алина долго лежала на больничной кровати, отвернувшись к стене, пока участливая медсестра не принесла ей успокоительного. Мысли ее никак не собирались в кучу, они разбредались по сознанию, и каждая жила сама по себе. Казалось, что ее голову кто-то ошпарил крутым кипятком, а она даже не заметила, когда это случилось.
Алине никого не хотелось видеть и знать: ни радостных молодых мамочек, как куры квохчущих над своими младенцами, ни мужа Евгения, ни даже участливую медсестру, которая то и дело трясла ее за плечо и спрашивала:
– Ты как?
Казалось, что больничная палата вдруг стала уже, ниже, а прежде яркий свет неоновой лампы почти погас.
Уже на следующий день, немного придя в себя, Алина попыталась найти ответ на вопрос: почему это случилось именно с ней, а не с кем-то другим.
– Я никогда не курила и не пила, – думала про себя Алина. – Я никогда не делала абортов и раньше даже участвовала в спортивных соревнованиях. У меня вполне приличный муж – не тунеядец и не алкоголик…Почему тысячи младенцев, которых родители зачинают в пьяном угаре, появляются на свет вполне здоровыми и благополучными, а мой родился таким?
Не найдя ответа на поставленные вопросы, Алина стала думать о том, как найти выход из сложившейся ситуации.
– Ну, есть же какие-то средства, лекарства, операция, наконец, – убеждала она сама себя. Но когда увидела новорожденного собственными глазами, то поняла, что никакие операции здесь уже не смогут помочь…
2
Алина хорошо помнила, как и когда это с ней произошло. Любовью они с мужем занимались достаточно часто – были молоды и уже жили в супружеском браке. Нельзя сказать, что всякий раз происходящее между ними было ей приятно, особенно когда муж наваливался всей тушей и пыхтел как паровоз. Но однажды она поняла, что случилось что-то очень важное. Она даже почувствовала как нечто живительное – маленький неплотный комок – не растекся внутри нее, как обычно, а за что-то зацепился, потом повис, потом приклеился и замер в выжидательной позиции…
Сначала Алина думала, что ошиблась в своих предчувствиях и для верности сходила к врачу:
– Поздравляю Вас, мамочка, – сказал врач. – У Вас второй месяц.
– Я знаю, – ответила Алина, уже давно в этом уверенная. – Это было оно, нечто.
Дежурный доктор не обратил особого внимания на ее слова – разного насмотрелся, но все-таки мимоходом отметил в них некоторую странность.
Потом обрадованный муж отправил Алину на дачу и сказал:
– Поживи пока на природе, там воздух как травяной настой.
Алина и пожила – не учитывая свое интересное положение, подняла корзину с яблоками. И корзина-то была небольшая, но пошла низом кровь, правда, совсем немного.
Из-за неприятного происшествия муж сильно испугался даже больше, чем сама Алина, а потом категорично заявил:
– Если что – не переживай, мы – люди молодые, и у нас еще будут дети…
В ответ на это Алина даже обиделась – она не хотела других детей, хотела только этого или эту.
К счастью, в тот раз все обошлось – корзины с яблоками Алина больше не поднимала и вела себя более чем благоразумно…
3
Когда в роддоме объявили, что ребенок – даун, Евгений – Алинин муж – предложил сдать его на попечение государства.
– Ты пойми, даун – это английского слова «down», что буквально означает «вниз», – объяснял он. – Он всегда будет ниже, чем другие, и ты вместе с ним будешь ниже, и я буду ниже. Мы будем ходить по земле и постоянно пригибаться, как будто на нас давит потолок.
– Даун – не от английского слова «down», а от фамилии врача Джона Дауна, и тебе как человеку образованному надлежало бы это знать. А то, что у доктора не слишком удачная фамилия, ребенок не виноват – как известно, родителей и родственников не выбирают.
– Ты на что намекаешь? – с изрядной долей иронии спросил Евгений.
– На что намекаю? На твою досточтимую родню.
Уже после того как родился Валерик, Алина по своим каналам узнала, что с родственниками Евгения было не все так благополучно, как казалось на первый взгляд. Но об этом все предпочитали молчать. Как рассказали Алине, здесь тоже случались, как бы помягче выразиться, генные мутации. К примеру, двоюродная сестра Евгения вышла замуж за своего же двоюродного брата, и в их близкородственной семье родилась абсолютно глухая девочка, осмотрев которую лучшие профессора разводили руками, не имея возможности помочь.
– Ну, там понятно – близкие родственники, не было притока живой крови, – рассуждала Алина, пытаясь объяснить произошедшее. – А мы с Евгением – не родственники, и даже по духу не стали родственниками, несмотря на то что прожили вместе столько лет. Тогда что?
Иногда Алина даже пыталась себя развеселить.
– Вот если бы у меня был нос картошкой, а у Евгения – оттопыренные уши, то природа, задумывая наше потомство, попыталась бы эти недостатки исправить – произвести нечто без картофельного носа и оттопыренных ушей. А так как этого не потребовалась, ни у меня, ни у Евгения не случилось явных недостатков, природа наградила нас Валериком.
4
Когда Валерик был еще совсем маленьким и лежал в закрытой коляске с поднятым верхом, то особого внимания со стороны окружающих к нему не наблюдалось. Оно и понятно: коляска была плотно прикрыта, и кто там лежит – поди разбери. Но когда Алина посещала с ребенком врача и вытаскивала Валерика из его надежного голубоклеенчатого убежища на всеобщее обозрение, то невольно ловила на себе и своем сыне либо удивленные, либо брезгливые взгляды молодых мамочек, пришедших в поликлинику с более благополучными детьми.
– Наверное, считают, что я всю свою жизнь беспробудно пила, вот и народилось такое чудо, – думала про себя Алина, но что ей очень тяжело и неприятно от этих пристальных взглядов виду не подавала.
Врачи сказали, что у Валерика – лишняя хромосома: их должно быть 46, а у него 47, то есть на одну больше.
– Ну, ведь если чего-то больше, то должно быть лучше, а на поверку почему-то оказалась хуже, – рассуждала Алина. – И кто притянул эту лишнюю хромосому – я или муж?
Алина задумалась.
– Скорее всего, виноват Евгений, когда так отвратительно и старательно пыхтел. Даже хромосоме это не понравилось. Вот она со страху и проскочила.
Алина снова задумалась.
– А какой толк от этих ученых и других медицинских светил? – возмутилась она. – Якобы многое знают и понимают, а отчего проскакивают лишние хромосомы, не имеют ни малейшего представления. И все их знания не стоят даже выеденного яйца…
В одной умной книжке Алина прочитала, что раньше «синдром Дауна» называли «синдромом монгола», а самих даунов – «монголоидами» из-за особого строения глаз, характерного для монголоидной расы. Однако представители Монголии сочли это форменным оскорблением и даже обратились во Всемирную организацию здравоохранения с просьбой не употреблять термины «монголоид» и «синдром монгола». Как бы там ни было, Алина сделала из этой информации свой собственный вывод: с ее точки зрения, монгольским даунам повезло больше, чем ее сыну Валерику, и если бы Валерик родился в Монголии, было бы менее заметно, чем он отличается от других.
Достаточно неприятным моментом для Алины стала регистрация Валерика в загсе и выдача ему свидетельства о рождении. Нет, в выданном документе было все написано правильно – имя, отчество, фамилия: Лоскутов Валерий Евгеньевич, далее – родители, далее – где родился…Но самое неприятное было то, что только в загсе Алина поняла, что наличие имени-отчества у человека – очень важный факт, и обращение к человеку по имени отчеству – тоже очень важно. Это не только уважение к возрасту, но и своеобразное признание его заслуг…Но самое главное, что она поняла и осознала только сейчас, что к ее Валерику никто и никогда не будет обращаться по имени - отчеству, если только в насмешку или в качестве издевательства, а это значит, что в загсе им с мужем выдали совсем ненужный, вредный и даже оскорбительный документ.
5
С самим Валериком частенько происходили невероятные чудеса: когда Алина подходила к детской кроватке, чтобы повозиться с ребенком, ей казалось, что он ее узнавал, и на нее смотрели детские глаза. Но стоило ей отойти в сторону и тайком взглянуть на сына, как она видела выражение глаз совершенно взрослого человека.
– Посмотри, какой у него осмысленный взгляд, – обращалась она к мужу. – Будто взрослый на тебя глядит.
– Взрослый? Ты что, издеваешься? – выражал недовольство тот. – В лучшем случае чему этого «взрослого» можно будет научить, так это правильно ходить на горшок. Да и то за счет долготерпения.
– И научу, и многому другому научу, – вскипала Алина.
– Учи-учи, он тебе даже «спасибо» не сможет сказать, – не унимался сердитый муж.
– Можно подумать, что другие дети часто «спасибо» говорят, – произносила Алина уже спокойно, проглотив обиду и куда-то, в свой дальний уголок, успев запрятать надвигающийся было гнев.
Когда наступали поздние вечерние сумерки, Алина брала на руки засыпающего Валерика и, уходя с ним в дальнюю комнату, выключала свет. Ей приятно было наблюдать, как в темнеющем полумраке смазывались черты его монголовидного лица и будто отрастали коротковатые ручки и ножки, а заодно и коротковатые, похожие на маленькие сосиски, пальчики, которыми тоже, сделав свой несправедливый выбор, почему-то наградила его природа. И тогда, только тогда ее Валерик становился таким же, как и все…
Алине хотелось, чтобы как можно дольше длились такие минуты, хотелось как можно глубже зарыться в детские пеленки, и как сладчайшее амбре, вдыхать их кисловатый запах и запах молока, исходящий от младенца, ощущать мягкое тепло его маленького неокрепшего тельца, а потом одновременно грустить и радоваться. Чему, она не знала сама…
Поймав в очередной раз осмысленный взрослый взгляд Валерика Алина подумала о странности человеческого бытия.
– По идее человек от поколения к поколению должен становиться все умнее и умнее, набираясь опыта и знаний, – думала она. – Если сложить свой собственный опыт и знания, и прибавить сюда опыт и знания родителей, бабок, дедок и прабабок…Это каким же умным должен быть современный человек!
Но при ближайшем рассмотрении, по мнению Алины, особой умности в современном человечестве не наблюдалось, да и опытности не наблюдалось тоже – всякий предпочитал наступать на свои собственные грабли, причем на все, которые только попадались на его пути.
– А что если кто-то намеренно не позволяет человечеству приобретать как можно больше разносторонних знаний и периодически обрушивает, как непрочную горную породу, накопленный багаж, чтобы человек не приблизился к чему-то важному, запретному, словом, к тому, чего ему не положено знать? И кто, наконец, намеренно ограничил человеческую интуицию, а также отнял у человека такие важные качества, как способность к предвидению и предчувствию, как бы в насмешку наградив ими братьев наших меньших, которые все видят, все чувствуют и понимают, однако кроме «мяу» или «гав» ничего не умеют сказать?..
Эта мысль показалась Алине очень интересной.
– И ведь вполне возможно, что все эти важные качества сохранились в Валерике, – подумала Алина, припомнив его умный, достаточно взрослый и осмысленный взгляд. – И в отличие от всех нас он не позволил себя полностью обобрать, а кое-что приберег и утаил для себя. И может быть, даже захочет с кем-нибудь поделиться, но пока еще не решил с кем…
Даже во времена всеобщего дефицита Алина старалась как можно вкусней и питательней накормить своего Валерика: сама готовила для него мясное пюре, сквашивала творожок, перетирала на мелкой терке овощи и фрукты. Все было с рынка, все – самое лучшее и свежее. Валерик отсутствием аппетита не страдал, наедался до отвала, а потом лежал в кроватке как маленький бегемот, поглаживая себя по животу. Но однажды Алина поймала себя на мысли, что намеренно закармливает Валерика. И дело было даже не в том, что ребенок должен хорошо питаться (на то он и ребенок!), а в другом: она подспудно надеялась, что в тех соках, кашках и творожках, которые она ему дает, а перед этим так тщательно готовит, может обнаружиться какой-нибудь волшебный элемент или химическое соединение, или что-нибудь еще, что сможет ее Валерику помочь. Например, ослабит действие гадкой враждебной хромосомы, если не изничтожит ее совсем, или, по крайней мере, смягчит черты его малоприятного монголовидного лица, такого характерного для даунят, или отрастит его недоразвитые коротковатые ручки и ножки, и хоть немного сделает его похожим на тех детей, что играют в песочнице у них под окном. Но такого чудодейственного продукта почему-то не находилось…
– Ну и что, – думала Алина. – Если у моего Валерика не будет в жизни таких же радостей, как у других, пусть он хоть вволю поест.
И Валерик ел, все больше округляясь и толстея.
6
После рождения Валерика отношения с мужем у Алины окончательно разладились – она начала всячески отлынивать от выполнения супружеских обязанностей. Если это все-таки случалось, то она ловила себя на мысли, что относится к данному явлению одновременно с долей безразличия и определенной брезгливости, будто муж втайне задумывал наградить ее какой-нибудь нехорошей болезнью. Иногда ей даже казалось, что то, что он собирался переадресовать ей во время соития, может содержать яд или даже серную кислоту, или уже содержит нечто, до такой степени омерзительное, протухшее, прокисшее и дурно пахнущее, что может вызывать только рвоту и тошноту.
А еще Алина подумывала о том, что было бы неплохо, если бы муж завел себе любовницу, и то желеобразное, сметаноподобное вещество, которое копилось в нем для встречи с женщиной, он относил бы ей, и не беспокоил постоянно уставшую Алину. И было бы еще лучше, если бы у этой любовницы родился такой же ребенок, как и их Валерик. Во-первых, было бы не так обидно тащить свой тяжелый груз одной, а во-вторых, Евгений наконец бы понял, что причиной безрадостной судьбы их сына, от которого тот хотел так спокойно отказаться, является как бы то ни было он сам.
Прожив год в ситуации супруги-не супруги, Алинин муж все-таки сбежал. Причину для ухода он нашел очень вескую – сказал, что ему нужно работать. И действительно, работал: защитил сначала кандидатскую, потом докторскую диссертацию. Правда, накануне своей рокировки истинную причину ухода из семьи он обозначил более ясно:
– Чтобы не видеть и не смотреть…
Сказать, что бывший муж и отец навсегда отделался от Алины и Валерика, было бы несправедливо: он давал деньги на содержание ребенка и иногда звонил – спрашивал как дела. Имея средства к существованию, Алина смогла позволить себе перейти в издательстве на полставки и выполнять работу на дому, когда Валерик спал или занимал сам себя.
Особые проблемы начались, когда Валерик немного подрос, и его нужно было выводить на улицу, чтобы погулять. Алина уже заранее страдала оттого, что ее малыша не примет общество розовощеких карапузов – обычные дети будут его бояться и сторониться. Так и случилось: поначалу Валерика, оказавшегося в компании детей, долго рассматривали, а когда все вдоволь насмотрелись, то сердобольные мамаши стали уводить своих чад на детскую площадку в соседние дворы или забирать их домой. И чада не возражали.
– Почему они нас так не любят? Ведь мы никому не сделали зла, – думала Алина, пытаясь найти происходящему хоть какое-то объяснение.
Все происходящее вызывало в ней горькую обиду.
– Я понимаю: маленьких детей тоже наказывают, но их наказывают за реальную вину. Так, абстрактного Васю могут наказать за то, что он побил Диму, а абстрактного Диму – за то, что он ущипнул Машу. Но, выходит, что и ее Валерика тоже наказывают? Жестоко наказывают, наказывают отчуждением и презрением. Но за что? Только за то, что он есть?
Алина почувствовала, как соленые слезы начинают щипать ей глаза.
– Хорошо хоть, что ему самому не дано этого понять.
Иногда Алине хотелось крикнуть особо бдительным мамашам и их детям, что ее Валерик даже больше нужен им самим, чем ей, его матери. И нужен он для того, чтобы их, именно их не обошли стороной такие человеческие качества, как милосердие и сострадание, благость и жалость, но она почему-то предпочитала молчать.
Но было и другое: Алина понимала, что несмотря на все ее старания и хорошее полноценное питание Валерик не только никогда не сможет стать хорошим учителем или врачом, но даже не научится вытачивать на станке какие-нибудь простые детали или выпекать свежий хлеб, и в этом виновата она. Это она, Алина, так расстаралась, что наградила этот мир, это людское сообщество тем балластом, той тяжелейшей обузой, которая не очень-то нужна живущим рядом с ней.
Случалось и так, что Алина впадала в крайности. Предаваясь невеселым мыслям, она даже подумывала о том, что если бы вдруг где-нибудь поблизости разгорелся пожар, то она бы первая, не раздумывая, бросилась его тушить, и, может быть, кого-то счастливо спасла. И тогда бы благодарные спасенные приняли бы ее Валерика как ровню, и полюбили бы его, и рассказывали бы другим: «Какая чудесная смелая женщина, и какой замечательный у нее сын!»
7
Воспитывая Валерика, Алина очень быстро поняла, что ребенок-даун и современная жизнь – явления взаимоисключающие. Чтобы чему-то научить такого сложного ребенка, нужно было приложить массу усилий и обладать исключительным терпением. Еще нужно было разработать пошаговую инструкцию и приложить к ней уйму объяснений. Кроме этого вместе с подобным ребенком нужно было досконально изучать историю становления человеческих навыков и привычек, например, долго объяснять, для чего нужны шнурки в обуви, почему так важно застегивать пуговицы на пальто и (о, верх совершенства!) для чего служит носовой платок.
Случались с Валериком и «гигиенические» неприятности – высаженный на горшок и оставленный без присмотра на несколько минут он мог ненароком съесть все то, что сам же туда и наложил.
Несмотря на все свои старания, Алина довольно часто замечала, что между ней и Валериком существует непреодолимая стена. Она была прозрачна, стеклянна, почти невидима, но удивительно прочна. А еще эта стена почему-то обладала резонансной гулкостью, будто по углам, в каких-то ее тайных ходах, в схоронках были установлены голосники. И, наверное, именно поэтому слова, которые Алина говорила Валерику, подобно волейбольному мячу, ударившемуся о прочную сетку, с гулкостью возвращались назад, оставленные без ответа и даже безо всякого внимания.
Еще Алина очень хотела, чтобы Валерик называл ее мамой, но он упорно ничего не говорил и никак ее не называл. Алине иногда казалось, что он, таким образом, снимает с нее ответственность и не хочет лишний раз подчеркнуть, что это она, Алина, собрав воедино все свои силы, напрягши все свое естество и произведя внутри себя различные физические, химические, психофизические и другие реакции и превращения, явила миру нечто, о чем этот мир не особенно и просил.
И как теперь поступать этому миру? Осуждать – нельзя, благодарить – не за что, поддерживать – не всегда получается, если только тихо сочувствовать и понимать, что она, бедная мать, сама не ожидала такого исхода событий.
Когда Алина выбирала для сына имя, ей хотелось подобрать что-нибудь ласковое и нетривиальное, чтобы было приемлемо в быту. Подбирала-примеряла разные имена, но остановилась на одном – Валерик.
Вообще-то, с этим именем у нее была связана целая история, произошедшая еще в студенческие годы. Когда по литературе они проходили творчество Лермонтова и преподаватель выдал задание прочитать стихотворенье «Валерик», Алина сначала подумала, что произведение посвящено какому-то юноше, подобному Мцыри. Но при более подробном рассмотрении оказалось, что посвящается оно не юноше, а девушке, вернее – женщине, а Валерик – это вообще река, причем ударение делается не на втором слоге, как в уменьшительном мужском имени, а на последнем.
Несмотря на неожиданное открытие мягкое очарование уменьшительного мужского имени еще в то время произвело на Алину сильное впечатление, и она решилась дать это имя своему маленькому особенному сыну.
А еще Алина помнила, что в том стихотворении была одна замечательная строка: «Под небом места много всем…»
– Какая великая мысль!.. – отметила вдохновленная Алина. Ей так хотелось, чтобы под небом нашлось место и для ее Валерика.
8
А в общем-то ее Валерик был веселым и добрым парнем. Он постоянно улыбался и радовался чему-то, понятному только ему самому. Он будто благодарил кого-то неизвестного за то, что ему все-таки позволили занять маленькое жизненное пространство, перекачивать своими не совсем здоровыми легкими драгоценный воздух, перемалывать в своем желудке выращенную кем-то растительную и животную пищу, а главное – питать свое тело чистейшей водой из ближайшего лесного родника. А это значит – жить…
Алина часто задумывалась о будущем Валерика. Она понимала, что это выглядит смешно, но также понимала, что сама она будет рядом не всегда. Поэтому нужно сделать так, чтобы Валерик освоил хотя бы какую-нибудь незамысловатую профессию. А что? Например, профессию переплетчика.
Согласитесь, хорошее занятие – переплетать книги и прикоснуться хотя бы руками к тому, что тебе не дано понять умом. Как это здорово: ровно сложить листы, приспособить сверху и снизу по картонке, а потом приклеить их и приладить переплет…Тогда если не глаза и уши, то хотя бы руки, насколько это только возможно, помогут проникнуть в некоторые тайны человеческого бытия, озаботиться людскими хлопотами, соотнестись с величием человеческого духа, познакомиться с неизвестными, но одержимыми героями…
И вдруг как бы совершенно случайно помогут понять, что и твое появление в этом мире было тоже совсем не случайным.