Фонд современного искусства V-A-C, уже давно утвердившийся на международной и Российской арт-сценах благодаря десяткам успешных оригинальных проектов, до сих в России, за неимением своих, пользовался заемными выставочными площадями. Это объяснялось тем, что проблема обретения своей резиденции руководством фонда сразу решалась с большим размахом - путем создания арт-городка на территории бывшей электростанции ГЭС-2 на Болотной набережной.
Случилось так, что у меня имеется своя история бытования искусства на данной территории. Она начиналась так: просматривая программу то ли Шестой, то ли Седьмой Московской Биеннале Современного искусства, я заметил указание на выставку, проводимую в ГЭС-2 неким фондом V-A-C. Так как в то время я был человеком упертым, то считал себя обязанным обойти все до единой, площадки Биеннале. Явившись на Болотную набережную, в мешанине разноразмерных пристроек я не без труда отыскал вход на выставку, размещенную в двух небольших залах, где, кроме меня, не было других посетителей, и был радушно принят медиатором – молодым человеком с копной темных густых волос и бледным интеллигентным лицом. Он провел меня по выставке, включавшей, в том числе, произведения Арсения Жиляева, снабдив последние комплиментарным комментарием. Тут-то и выяснилось, что мы со смотрителем выставки придерживаемся диаметрально противоположных политических убеждений. Проспорив часа полтора, мы разошлись, недовольные друг другом.
В 2017 году я явился на выставку «Геометрия настоящего», занявшую всю территорию бывшей электростанции ГЭС-2. На ней были представлены новинки Современного Искусства – как мирового, так и отечественного. Индустриальная архитектура электростанции выгодно подчеркивала эстетический радикализм представленных произведений; выщербленные голые кирпичные стены явились для них наилучшим фоном. Поэтому я слегка взгрустнул, узнав, что это здание будет перестроено, и модернизировано.
С этого момента я не пропускал ни одной выставки, ни одного мероприятия, осуществленные фондом V-A-C, которые меня одарили ошеломительными встречами с Современным Искусством; о них можно было бы долго рассказывать, но здесь у меня другая тема – ГЭС-2.
Среди проектов, направленных на активное вовлечение публики в деятельность фонда, в которых мне посчастливилось принять участие, следует отметить «Телемост», относящийся как раз к данной теме; посредством телемоста было организовано прямое общение жителей Крылатского, удобно расположившихся в зале районной библиотеки, с мастерами, работающими на строительной площадке ГЭС-2. Этому проекту можно приписать разные смыслы, но на меня огромное впечатление произвела возможность участия в грандиозном перформансе, проведенном на двух параллельных площадках – это был своего рода опыт «расширения сознания».
К осени 2021 года экстерьер ГЭС-2 был завершен, и, как ценитель московской архитектуры, я совершил самодеятельную экскурсию, чтобы увидеть, как вновь сооруженный ДК ГЭС-2 вписался в окружающий городской ландшафт. По результатам этой экскурсии я написал рассказ «Музейная миля Москвы», где проводится мысль, что четыре голубые трубы, взметнувшиеся над ГЭС-2, стали архитектурной фокальной точкой Музейной мили, на которой расположены четыре художественные институции: ГТГ, ГМИИ имени Пушкина, Музей «Гараж» и V-A-C.
Прошло немало времени, и, как участник «Телемоста», я получил приглашение на первую презентацию интерьера ДК ГЭС-2 для публики, о ней и пойдет речь в данном рассказе; - все, сказанное выше было лишь преамбулой.
К главному входу на территорию ДК собиралась приглашенная публика. Это были люди разного возраста, придерживавшиеся самых разных манер одеваться, но на лицах всех их были написаны интеллигентность, и внутренняя сосредоточенность на том, что им предстояло. По входе в фойе, мы тотчас попали под опеку организаторов мероприятия, главным среди которых был молодой энергичный черноусый мужчина, снабженный мегафоном, запомнившийся мне еще по Телемосту; благодаря оперативности хозяев гости – нас было с полсотни – быстро зарегистрировались и выстроились в фойе вдоль полукруга, в центре которого появилась руководитель V-A-C Тереза Мавика – женщина с волевым непроницаемым лицом, одетая в элегантное ярко-красное пальто.
Холодно улыбнувшись, она приветствовала своих гостей, которым сейчас предстояло стать первой публикой, кому предстояло увидеть интерьеры только что законченного постройкой ДК ГЭС-2. Мавика напомнила, что данная презентация является частью проекта американской художницы Сьюзен Лейси; при этом откуда-то сбоку к ней подошла молодая женщина, улыбнулась, и, скромно потупившись, снова куда-то отбежала; для американки такое поведение мне показалось странным.
- Поэтому данное мероприятие будет подробно документироваться фото- и видеосъемкой; вас же я прошу от любой съемки воздержаться.
- Добро пожаловать в ДК ГЭС-2!
После этого черноусый организатор предложил гостям согласно их интересам примкнуть к одной из трех экскурсионных групп; я выбрал тему «(Не)искусство или искусство?», которую представляла Лера - миниатюрная худенькая девушка с интересным и загадочным лицом. Она жестко взяла бразды правления в свои руки, не давая никому расслабиться, так засыпала нас вопросами, и вскоре всех так разговорила, что участники нашей группы конкурировали за право высказаться.
Экскурсия началась с экстерьера, и это было правильно, ибо ГЭС-2 занимает существенно больше пространства, чем само здание. Если выйти на берег Водоотводного канала, то глазу предстоит фасад электростанции, восстановленный в том виде, как он был создан в начале XX века архитектором Василием Башкировым, и таковым давно прижился в окружающем архитектурном ландшафте.
Первое, что указывает на новое предназначение данного городского пространства – это скульптура Урса Фишера «Большая глина № 4», поставленная посередине спуска к каналу. Когда я ее увидел впервые, то скульптура у меня ассоциировалась не с глиной, а с грудой мешков, заполненных каким-то сыпучим материалом, (например, цементом). Впечатление от этого произведения многократно усиливается при приближении к нему, ибо оно кажется неустойчивым, грозящим на тебя обвалиться, и под собой погрести. Кроме того, скользя взглядом вдоль ее поверхности, не обнаруживаешь никакой закономерности в ее длении, - ее ход совершенно случаен. Поэтому я бы назвал скульптуру «Хаос», «Угрожающий хаос», или «Вселенский Хаос».
А, если поднять взор, то взгляд падает на другое произведение современного искусства,– минималистский шедевр: четыре высоких тонких трубы голубого цвета, вонзающиеся в небо над зданием; этот артефакт – панацея от Хаоса; воплощая Закон, Абстракцию, Логику, он глубоко метафизичен. Я не могу отделаться от ощущения, что впечатление от четырех труб не является исключительно зрительным. Чтобы его объяснить, я прибегал к нелепейшим аналогиям, например, что трубы – как бы ножки двух камертонов, создающих вокруг поле инфразвука, не слышимого ухом, но воспринимаемого внутренним осязанием. Я додумался до абсурда, ища объяснение этим эффектам в теории струн в 11-мерном пространстве Стивена Хокинга, и, естественно, не преуспел…
Теперь перейдем к интерьеру. Лера провела нас по десятку помещений, предназначенных для исполнения множества функций: библиотеке, художественным студиям, учебным классам, мастерским, и, конечно же, выставочным залам – от камерных, до просторных, в том числе, залов – трансформеров, снабженных складными перегородками (они подобны книгам-раскладушкам). Все эти помещения находятся в полной готовности для применения. Самое большое впечатление производит то, что, находясь на разных уровнях, залы, зачастую имеют выход на антресоли, через них сообщаясь с общим объемом помещения, тем самым поддерживая ощущения пространственного единства – это мир реализованной архитектурной утопии.
Особенно потрясает главный выставочный зал, занимающий северное крыло здания. Это – полноправная базилика, отличающаяся от базилик Солсберийского или Майнцского соборов тем, что у последних своды сложены из камня, а в ГЭС-2 представляют собой легкие металлические конструкции, которые одновременно являются декором.
И меня наступил катарсис, как только я увидел, что четыре голубых трубы, едва пронзив крышу, развернулись на 90°, превратившись в утилитарные вентиляционные воздуховоды…
Тут до меня дошло, что я – зритель уникального произведения искусства, которое вскоре будет утрачено. Ведь самый эффектный артефакт современного искусства – это пустота; нужно только ее умело подать. Так вот: передо мной – произведение: «Пустота в раме от Ренцо Пиано».
В назначенный час все три экскурсии закончились, и черноусый мужчина нас собрал в фойе, и вывел на улицу. По лестнице, следующей упругой дугой большого радиуса вдоль опушки молодого березового леса мы поднялись на Патриарший мост, чтобы, окинув общим взглядом это новое городское пространство, его аппроприировать – себя к нему приучив, сделать своим.
Снявшись в коллективном фото, мы вернулись в здание, чтобы обсудить увиденное за деловым ужином. Мы спустились в просторное помещение, где были расставлены столы, накрытые каждый на шесть персон. Заняв места, мы сразу поняли, что расслабиться нам не дадут: вдоль стен выстроились с десяток видеооператоров с аппаратурой наизготовку, и столько же фотографов, а на каждом столе на видном месте был закреплен микрофон, снабженный зеленым огоньком, значит – постоянно включен.
После того, как по залу стремительным шагом продефилировала эффектная молодая блондинка с микрофоном, постоянно закрепленным в уголке губ, деятельность закипела. Черноусый мужчина пригласил двух желающих дать интервью, и я вызвался. Меня ввели в небольшую комнату, снабженную видео- и аудиоаппаратурой, посадили в кресло под свет софитов; к лацкану прикрепили микрофон; это была профессиональная студийная аппаратура, которой так не хватало нам с моим другом Масимом (тем самым молодым человеком, который был медиатором первой выставки, проведенной на ГЭС-2), когда мы вместе работали над его проектами.
Включили камеру; мой интервьюер – приятный молодой мужчина – решительно взял инициативу в свои руки, загнав меня в прокрустово ложе своих вопросов; все они касались «городских пространств» в весьма абстрактном смысле слова. Хотя я понял, что тема была ему задана свыше, но все же вежливо прервал цепь вопросов, выразив желание рассказать о своих впечатлениях об архитектуре ГЭС-2. Интервьюер не возражал, и я изложил примерно то, что написал выше.
После этого я вернулся за стол. Приятной новостью стало, что напротив меня сидела Лера, экскурсовод группы «(Не)искусство/Искусство». Как я уже догадывался, она оказалась очень интересным собеседником. Какой бы вопрос ни затрагивался, она оказывалась в теме со своей продуманной и всесторонне обоснованной позицией, а мы пробежались не только по изобразительному искусству, но и по музыке, по кино, по художественной литературе, философии, и даже немного по социологии и политике. Я подивился: как такая эрудиция смогла быть размещена в столь миниатюрной женщине за столь малое количество лет?
Между тем оживленный обмен мнениями шел не всухую, а сопровождался великолепным ужином из, по крайней мере, восьми перемен, и я был поражен не только качеством итальянской кухни, но и дизайнерской посудой, в которой она подавалась. Здесь были такие диковины, как глубокие деревянные миски, украшенные снаружи тонкой резьбой, или металлические тарелки преднамеренно грубой ковки, политые черной эмалью. Особенно меня восхитило, что штабик творожного сыра был положен на квадратную пластину, жесткая поверхность которой своим внешним видом идеально имитировала мягкую творожную поверхность.
Я, было, подумал: не перебор ли это – дизайнерская посуда, но тут, повернув голову, увидел, что на наш стол одновременно направлены видеокамера и око фотоаппарата, переливающееся радугой просветленной оптики, и вспомнил, что мы здесь не просто ужинаем, а участвуем в проекте Сьюзен Лейси, и ей, как художнику, видней, какую в нем использовать посуду.
Кстати, видеооператоры и фотографы к объекту съемки подкрадывались совершенно бесшумно, так что их можно было и не заметить. То же относилось и к официанткам: использованная посуда мгновенно исчезала, и вместо нее бесшумно возникало новое блюдо; над моим большим бокалом на мгновенье повисала бутылка, и в бокал как бы само собой лилось итальянское белое вино.
Так дело шло за нашим столом, на периферии. Главной же сценической площадкой был центральный проход между столами, где неутомимый черноусый мужчина продолжал под камеру интервьюировать гостей. «Хорошо, что я уже отстрелялся!» приходило мне в голову, когда я слышал, как неумолимые «городские пространства», отражаясь от стен, туда-сюда летали по пространству зала.
Выйдя за регламент, мероприятие закончилось. Пять часов я провел в материальной и духовной среде, отличной от моей повседневности. Я попытался в двух словах сформулировать принцип функционирования фонда V-A-C, и у меня получилось: ЭСТЕТИЧЕСКИЙ ПЕРФЕКЦИОНИЗМ.
Октябрь 2021 г.