О ч н у т ь с я посреди ночи страшно. Вот я. Что я? Где я? Свернувшееся в калачик тело-зародыш, кусочек теста, вещества… посреди застывшей базальтовой суши, в тусклом сиянии снегов под отражающим их отсветы антрацитовым полукуполом небесной сферы. Дальше только графитово-черная сажа газовая с блестками красновато-желтых вкраплений. Одиноко, хочется позвать на помощь. Никого нет. Хотя был кто-то, и даже есть. Просто они далеко. Все ушли, уехали куда-то. Улетели, оставив меня одну. Здесь, в доме среди снегов, в его остывающей сердцевине, где за стеной пощелкивает дровами затухающая печь. Господи, как пусто и страшно. За стеной залаял пес: кто там бродит в такое время, добрый ли человек или недобрый дух…Время призраков и кошмаров. Но я уже большая, взрослая девочка, стыдно плакать. Рядом кошка, маленький ангел хранитель. Обнять ее, снова свернуться калачиком: все хорошо, мы не одиноки. Наши Ангелы нас хранят. Вседержитель держит мир. Видишь: базальтово-антрацитовые сферы-ладони, удерживающие этот мир, надежны и незыблемы, вечны и бесконечны. Также, как и мы, несомые в теплых объятиях солнечного ветра к зарождающемуся за окном агатовому рассвету. Вибрируя всеми вибриссами, киска что-то отвечает, под этот шепоток и утреннюю молитву засыпаю, чтобы…
П р о с н у т ь с я, когда горный хрусталь на подоконнике ловит первые блики света, мигающего из-за крыши соседнего домика кошачьим глазом расплавленного кварца. В небо цвета синевато-серого амфибола между плоско-параллельными слоями полосатого оникса вливаются по капле торжественные карминно-розовые и кораллово-красные разводы. Пишется новый день, новорожденная жизнь. Вечная, бесконечная. Такая же, как и я! Возрожденная радостью восхищения творением. Я опишу все это, создам картину. Словом или красками: именно - для - этого и - благодаря - этому я рождаюсь каждую ночь и иду в день!
И д т и в новый день, который окрашивается в свой, особенный, цвет. Самые яркие краски бывают в начале, над чертой горизонта, над сопками за рекой. Горящий по нижнему краю пламенной маджентой индиговый зонт приподнимается перламутрово-горечавковыми крыльями, неся на себе светило к западной стороне. Чтобы приопуститься к базальтовым скалам, высекая последние искры света, после чего зонт бледнеет, складывается, схлопывая время обратно в ночь.
П о к а е щ е – утро, оно рисуется мною обыденно: приготовить завтрак себе и кошке, собаке во дворе и пташкам на дереве. Животным – мясо, птицам - зерно и хлеб. Благословив день и еду, выпить чаю с медом и сухим печеньем, немного почитать между делом книгу. Не включить с утра телевизор: там даже в новостях одни войны меж людьми и государствами, и прочие ужасы непотребства. Я большая девочка, взрослая, понимаю: лучше не смотреть. Предрождественский пост предполагает воздержание от всего скоромного, вредного для тела-души. Тем более, что сегодня день не совсем обычный. Одни краски за окнами чего стоят!
Д е н ь – каждый - просто чудо. Чудо обновления, омоложения мира.
А в о с к р е с е н и я день - особый, чудо вдвойне. Можно не работать, не делать ничего вообще. Выйти из дома в льющиеся с сапфирового зонта рапсово-желтые лучи в малиновом звоне с ближайшей колокольни. Бодро прошагать полтора километра по дороге к храму за деревней. С каждым шагом все ближе его казавшиеся издали игрушечными красно-белые стены, все выше колоколенка над головой. Бронзовеют крылья Архангела на фоне нежно-розового гелиотропа, прямо за нимбом над его головой сияет диск, любяще-строгий взгляд устремлен на запад. Там, за полем – городская черта подслеповато щурится окошками на восток, белый шум еще слабых спросонья звуков скоро превратится в гул множества звуков: голосов, гудения моторов. Что видит Ангел со своего постамента, покрытого небольшим сугробом-облаком? Он, который явился до начала всего, до рождения первого дня, разделившего мир на свет и тьму. В левой руке – держава, в правой – меч, острием опущенный долу, но всегда на страже. Силы зла хотя и повержены в ад, но продолжается невидимая брань. Сильные волей человечьей, прошагали они через весь шестоднев, окрепли и усиливаются в день седьмой.
Д е н ь с е д ь м о й – день творения Логоса. Творец почил, поддерживая силой любви и закона творение, вписывая все новые картинки в то, что было прежде. Картина еще не завершена. Слово написано, но окрашивается во все новые тона и краски. Много чего намешано на палитре: яркого, масляного, тускловато-пастельного, нежно-акварельного и плотно-гаушевого. Примешиваются сюда же сангина, уголь-сажа. Каждый творец добавляет чего-то своего, все допущены к палитре. Но краски смешивают нерадиво, неумело, абы как, вот и получается в конце концов грязь. Грустен взгляд воеводы, устремленный поверх голов – в день бесконечности, неведомый нам, шагающим вначале дня седьмого в храм. Малиновые звоны-призывы все громче возносят над полем, над городом, над червонными куполами к самым небесам благовестие о начале литургии, видимо и слышимо тем немногим, что пришли прикоснуться хотя бы кончиком пальца к краю одежд воплотившегося Слова.
С л о в о уже звучит: войдя под сияющие своды, становишься тонкой восковой свечкой у аналоя. Внимая словам, ангельским пением льющимся с крылоса и от алтаря, осеняешь себя знамением: да будет так. Долго продолжается литургия, но час-другой пролетают незаметно. Дух возносит тело, делая его легким, невесомо замирающим в присутствии Бога. Токи идут от земли, очищая тело. Дрожью пробегают языки прохладного пламени, согревая и облагораживая душу. Священник, возгласив «Христос посреди нас!» выходит в левый придел к аналою под Распятием, подтягиваются жаждущие очистить душу исповедью и покаянием. Голова опускается долу, горбятся плечи: тяжело бремя греха, свинцовая тяжесть давит к земле, ноги, много наблудившие, не держат… хочу присесть. Низенькая лавочка занята: мамаши, приведшие деток к Причастию, усадили их, чтобы поменьше бегали и шумели. Двое подростков с еще не оформившимися, но серьезными лицами подвинулись - «Садитесь, матушка». Пригорюниваюсь: к принятию Таинств не готова. Господи, прости. Пост не соблюдаю, на новый год мясо ела. И вообще…Кругом виновата. Светлый Ангел мой стоит с поникшими крылами, много перьев надломанных, окрашенных в разные цвета: красный – страсти, золотой-соблазна, синий-бесплодного мечтательства, много чего…Прости, пришлось повоевать нам с тобой со всем этим, вот пришла пора почистить перышки.
М о л и т в а общая продолжается: о мире всего мира, о благорастворении воздУхов, о живых и усопших. Всех, кто сейчас невидимо здесь, среди нас. На кануннике тают свечки, за каждой из них – чья-то душа, жизнь. Мы в ответе за всех. Простите меня – кому задолжала, не стала светом, вы ушли, но остались – здесь, во мне, в вечности, которая в нас, в свете ином…вечно молодые, бесконечные…Родители, братья и сестры, муж, дочь – вечная боль, светлая память, у Бога все живы…И, конечно, красной нитью через все – мой сын, о нем только теперь все упование мое. Моя надежда и будущее, спасение через веру и любовь. Он сейчас далеко, в столице горной Уральской республики, в клинике, где врачи спасают его глаза. «Зрительные нервы пострадали из-за спортивных перегрузок, и они не восстанавливаются», - говорят врачи, делая все возможное.
Д е в я т ь последних лет мир видится ими – глазами сына - в ином, необычном свете. Физические законы иногда дают сбой, световые волны не улавливаются, искажаются, отражаясь от предметов, делая их невидимыми, бесцветными или видимыми сквозь пелену. Но не законам ли духовным подчинены законы физики, ведь на них построен мир?! И поэтому мы, проходя через испытание с верой, надеемся, знаем точно: все исправится, мы спасемся, если не в этой жизни, то в будущей – точно. Главное, что мы поняли: не в физической красоте главное, а чем-то ином…в гармонии…
И с п о в е д ь закончилась, батюшка, уже уходя, вдруг подошел к отрокам и ко мне, накрыл всех поочередно епитрахилью, прочел разрешительную молитву. Золотисто-белое крыло смахнуло разом все, тяжесть покинула душу, ушла из тела. Я снова на ногах, и готова достоять службу до конца. Покаявшиеся с просветленными детскими лицами принимают Дары.
П р и ч а с и т и е. «Верую…Господи, помоги моему неверию». Как и сказано в притче. Прости, не готова еще я подойти к Чаше, принять пречистое Тело и Кровь из лжицы…одной на всех. А ведь ковидная война. Верю, через Святые Дары заразиться невозможно. Но ложечка просто предмет, смертоносный вирус может прицепиться, а я нужна сыну (не самооправдание ли). К Рождеству вернется сын, и вместе-то мы уж обязательно причастимся!
О т п у с т. Солнце в нимбе, время замерло: условное физико-психическое понятие, существующее относительно чего-либо. Относительно тела одно, духа – другое. Усилием можно ускорить-замедлить, изменить космологическую стрелу времени-пространства, замедлить старение, например. Вот, седьмой десяток лет, а в душе я иногда – ребенок, или даже семидневный эмбрион. Просто зачаток творческой мысли в Начале того прекрасного, что начинается в дне первом…
В д н е в о с ь м о м.