Жизнь-то, она не такая и длинная. У одного пять лет, у другого пятьдесят и сколько бы ты ни прожил, все кажется, что это еще начало. С первых дней до последних нас формируют слова. Сначала сказанные нам, потом сказанные о нас, еще позже те, что говорим мы. Уходя, человек уносит в вечность не дворцы или дыры на одежде, а слова и рождаемые ими чувства.
Хорошо, когда в детстве хватило родительской любви. Хорошо, когда в юности тебя принимали и понимали. Хорошо, когда в старости тебя поддерживают и ценят, но еще лучше, когда любят со всеми твоими подробностями. Живем все по-разному, а потом наступит момент, когда каждый останется один на один с тем, что накопил в этой жизни. Кому-то тепло и любовь душу согреют, слова добрые; кому-то подзатыльник или пинок в память врежется, кому-то свои матерные высказывания эхом в душе отзовутся и почувствует человек в себе ледяную пустоту.
А потом наследство внуки разбирать будут. Вот вышитые бабушкой наволочки, вот салфетки связанные крючком, вот кипа, которую она связала дедушке. Ах, как она его любила! Как во всем слушалась. И слезы на глазах навернутся. А вот костюм, который дедушка так и не износил. Не до того ему было, то забор чинил, то на рыбалку ездил, то черемуху с рябиной садил и вскапывал огородную землю. Ни дня без труда, ни дня, чтобы не сказать бабушке доброго слова. А тещу свою как почитал, м! Мамой называл, другого имени не было. И все время ей повторял, что никогда ее не оставит, даже, если жена умрет. Такая любовь была. В путь всей земли шли, накопив это теплое доброе чувство, которого и на чужих хватало.
Бабушка пироги пекла и нас кормила, приговаривая: "Вот вам ароматное, теплое, чтоб счастье в душе жило. Вот вкусное, чтобы жизнь райской была. И дастся вам жизнь полная, как эти чаши, чтобы и любовь, и достаток, и уважение людей". Блинчики ажурные мы всегда с вареньем или киселем ели. Вкусно так, от любви ее вкусно. Во всем, что готовится, шьется, строится, выращивается - любовь. Там даже воздух другой! Все эти статуэтки, вязаные скатерти и салфетки, занавески ришелье на окнах, вышитые думочки и прихватки, кресла, облицованные бархатом, стеклянные вазы с позолотой - все какое-то торжественно-праздничное, умиротворяющее. Это позже, когда их уже не будет, я пойму, что в каждой маленькой вещице была любовь и благословение. Надо было умудриться, создать такой уют в северной провинции времен СССР, где яблоки только под новый год завозились, где ни о каких бытовых благоустройствах речи не шло, где до остановки надо было идти по глубокому снегу, в метель, ровно остановку и ждать переполненный маленький автобус, приходящий раз в полчаса...
Слушаю сейчас людей и понимаю, что слова любви стали таким дефицитом, каким в пятидесятые не были сгущенка и зефир. Кругом зло, в словах, мимике, жестах, позах. Даже страшно становится от того, с каким "багажом" все эти люди пойдут, когда пробьет их час. Невозможно быть в условиях повышенной радиации и не облучиться; так же невозможно полноценно жить среди зла. Люди занимаются колдовством, проклинают друг друга и удивляются тому, что так больны и несчастны. Нельзя быть счастливым на чужих слезах. Нельзя быть любимым, ненавидя. Вы же сталкивались с тем, что к одному врачу на прием идти хочется, а к другому ни за что, только, если на носилках и в приемный покой, а не в участок.
Так и живем, либо копим тепло, чтобы умножить и отдать; либо проклятья на день расплаты. Как думаете, а как вас вспоминать после смерти будут?