По рассказам очевидцев, это судьбоносное ненастье разразилось над деревней Лукашкино точно в полдень. Грозовое облако, крадучись, перевалило через пик Либеровой горы и с лету яростно атаковало подножие ее южного склона, на котором стоял дом бывшего старшего егеря местного охотхозяйства- Петра Серикова.
Хоть грозы это и заурядное явление для бывалой местной публики, но таких мощных природных беснований даже не все старожилы, наверное, смогли б припомнить.
Оттягивалась гроза на Лукашкино в тот день так, словно это был ее последний и решительный бой, а позади у нее стояла Москва. Вокруг все стонало и содрогалось, языки небесного пламени плясали по черепице крыш, как сумасшедшие носились по линиям передач и терялись в кронах вековых лип.
В результате, усилиями стихии были повалены две кряжистые ветлы, сгорел старый уличный туалет (удачно еще, что там никто не отсиживался), в пожарном пруду всплыли вверх брюхом караси, а посреди огорода самого Серикова, куда пришёлся последний разряд, прямо на глазах изумлённых селян забил настоящий ключ. Сначала послышалось усиливающееся гудение, потом земля вздрогнула и на свет вырвался искрящийся поток. Родник, яростно шипя, выбросил в небо вертикальную прозрачную холодную струю вперемешку с комьями глины и клубнями молодой картошки, и к тому же сделал это с такой мощью, словно вызвавшая его молния не просто в землю ушла, а перебила там трубу центрального водоснабжения. Неистовствовал, впрочем, фонтан недолго, минут пять каких-то, но и того с лихвой хватило, чтобы над домом Серикова вспыхнула локальная, метров эдак на пятьдесят, радуга, а его огород стал напоминать рисовую плантацию. Наконец, выпустив пар, родник выдохся, присмирел и, удовлетворенно бурча, понес свои воды вдоль по Сериковым владеньям, сначала куда-то вниз в овраги, затем в притоки, потом в матушку- Волгу и наконец в Каспийское море.
Так в Лукашкино появился свой родник. Стоит отметить, что в народе подобные грозовые источники во все времена почитались чуть ли не святыми, наряду с ключами, зарождающимися в тех местах, куда стихия (а лихой порой и воинствующая безбожная сила) роняла со звонниц церковные колокола. Этот родник тоже не стал исключением. Молва его быстро окрестила святым. При этом величали его Лукашкинцы не как-нибудь характерно и естественно для такого природного явления, скажем «Прохладный», «Гремячий» или «Веселый», а одушевленно- почтительно- Иван Иваныч, или, если дело происходило среди своих, то по-простецки- Иваныч. Почему именно Иван, да еще Иваныч, а не к примеру Сидор Петрович или Степан Кузьмич, достоверного и логичного объяснения у Лукашкинцев как-то не находилось: " Иван, говоришь, откуда взялся?- задумчиво теребил свой нос опрашиваемый абориген,- Ну так как же иначе-то. Иван он потому... потомууу, что... это как его...Да потому, что он Иваныч же, бляха муха..."
А Иванычем, исходя из этой логики, его прозвали, потому, что он Иван, надо полагать. Вопросы есть? Вопросов нет.
Дядя Петя Сериков, на чьей территории произошло данное событие, не был особо верующим, но традиции народные знал и чтил. При виде водоема, явленного ему силами Небесными прямехонько между грядкой с Синеглазкой и кустом черной смородины, он сначала осенил себя крестным знаменем, после чего сказал, - Вот так делааа, ешкин кот! Ну хоть с поливом теперь проблем не будет, - и, поермолив затылок, отправился за шанцевым инструментом. Вернувшись, дядя Петя первым делом углубил воронку, потом выстлал водоприемную камеру источника крупным галечником, а следом прокопал русло для водоотвода. Разошедшись, он воткнул возле отверстия, откуда бил ключ, куст молодой акации и вкопал скамейку. А у дороги, напротив своего дома, после недолгого раздумья, водрузил указатель «Источник здесь».
Вскоре за живой водой к дяде Пете стали ходить не только из самого Лукашкино, но и из окрестных деревень, даже из райцентра порой наведывались, в том числе и местное высокое начальство.
Привлекала людей не только захватывающая история обретения родника, но и отменное качество продукта. Ведь ни для кого из местных не секрет, что окрест Лукашкино повсеместно, что в прудах, что в колодцах, что в водопроводах, вода испокон века была с известковым налетом. Впрочем, оно и понятно, потому как весь Лукашкинский район лежит на одном большом месторождении известняка. Все уже привыкли к тому, что вода у них в кранах течет исключительно мутноватая, словно дешевый самогон от бабки Матрены, и в высшей степени минеральная, как настоящий Боржоми по 60 рэ за ноль пять. Привык народ также к тому, что фильтры ни у кого с этой напастью не справляются, что бойлеры из-за непреходящей накипи то и дело горят, а перед употреблением водицу всякий раз отстаивать приходится, чтобы почки в целости соблюсти. Содержимое же Ивана Иваныча оказалось настолько идеальным, что даже районная СЭС на этот счет развела руками и вывела в своем заключении- «Мистика какая-то».
- Ах, вкусная-то какая, а прозрачная-то, словно роса утренняя, - нахваливал водичку народ, - Слеза.
Дядя Петя стал ходить к себе на родник, как на работу. Там он каждый раз старательно очищал русло от листьев и прочей попавшей в водоход шелухи, убирал с прилегающей территории бычки и пробки, а при необходимости укреплял стенки водоприемника кусками доломита.
И Иван Иваныч сторицей благодарил дядю Петю и его земляков за такую заботу.
Студеная вода родника не только исправно утоляла жажду селян но и помогала порой, как искренне верили люди, в житейских трудностях, особенно во всяких недугах, телесных и духовных. Так баба Маша, например, избавилась от геморроя, а дядя Миша, ее супруг, забыл где у него лежат очки, причем отнюдь не по причине своего давнего друга- склероза. А после того, как он, по убедительной рекомендации бабы Маши, принялся разбавлять Иванычем, один к трем, свой самогон ( где одной частью была вода, разумеется), то и сам склероз про него забыл. Иван Иваныч, как оказалось, одинаково охотно помогал при паротите, подагре, заикании, при поступлении в строительный техникум, и даже, по слухам, способствовал зачатию. Так, одно время, к дяде Пете на огород косяком потянулись желающие благополучно продолжить свой род. И что самое удивительное, в том же году во всем районе был зафиксирован настоящий бэби бум. Хотя некоторые скептики и поговаривали, что во всплеске рождаемости виноват не столько сам Иван Иваныч, сколько густые заросли разросшейся над ним акации, а также просто феромоноподобный запах дяди Петиных флоксов с гладиолусами, только им все равно никто не верил.
Но вот прошло время и пришла беда- не стало дяди Пети. Сколько его ни отпаивали Иванычем, сколько ни натирали ему грудь родниковой глиной- все тщетно. Мирно отошел раб Божий Петр в места горние под зимнюю вьюгу. Час его пробил, видно. Но с другой стороны, до девяноста ведь с лишком дожил. Кто знает, вполне может быть, благодаря своей водичке и дотянул. А водица у Ивана Иваныча, как говорили, в тот печальный день солоновата была и горька. Как слеза.
Так что, в начале того скорбного года у дяди Петиного дома появился новый хозяин. В права наследования вступил его любимый баловень- внук Василий.
В отличие от деда, внук его был человеком по-городски эрудированным и весьма набожным. Особенно это бросалось в глаза при виде украшавшей его грудь массивной цепи, на которой болтался ниспадающий аж на пузо наперсный крест, что по размерам не уступал архиерейскому. А еще внук очень хорошо знал священное писание и, при случае, не отказывал себе в удовольствии блеснуть цитаткой, что автоматически вызвало к нему глубокие симпатии местного батюшки – отца Митрофана. Не мудрено, что Иван Иваныч скоро привлек внимание нового благочестивого хозяина. Впрочем, обойти источник вниманием в сложившихся обстоятельствах было бы для Василия делом затруднительным, ибо к Сериковым как всегда не зарастала народная тропа. Высунув свой обильный торс из дедова окна, внук, криво усмехаясь в усы, наблюдал, как с утренних петухов до уханья сов, тянутся мимо его дома вереницы жаждущих земляков, навьюченных бидонами, флягами и кастрюлями.
- Ну и чего, чего вы тут все, а? - бросал время от времени младший Сериков риторический вопрос в хвост очереди, переминавшейся с ноги на ногу рядом с его крыльцом.
- Да на святой родник стоим вот, касатик, - радостно ответствовали ему бабки в цветастых пуховых платках и в кожаных калошах на толстый носок.
- К Иванычу мы, - хрипели краснолицые перегаристые мужики в распахнутых бушлатах- За водой, значит, пришли святой,
- Ну вы и деревня! Кто ж вам сказал, что она святая? - пыхтя сигареткой снисходительно улыбался Василий, демонстрируя изрядную осведомлённость в церковных вопросах, - Вода, к вашему сведению, становится святой исключительно после определенного ритуального на нее воздействия, в результате освящения, проще говоря. А без того это вода, как вода- Aqva Vulgaris,так сказать. "Всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять". И что самое главное, около источника со святой водой всегда должна стоять купель с крестом. А у вас тут что? Без купели, какой же это источник? Так, баловство только.
- Тебе видней, внучек, - кивали бабки и, гремя бидонами, потихоньку продвигались вперед,- Ты ж наукам учен.
- Не знаем, как там насчет креста, но от перелома башки водица с утра здорово помогает, - со знанием дела делились информацией алкоголики. - От этой от Ин... эн... от тоскикации, проще говоря,- добавляли они, стараясь не ударить в грязь лицом перед ученым Василием. - Даже опохмел не нужен. Экономия.
- Эх вы - тоскикация. Понимали б чего. Вот поставлю как тут купель с крестом, тогда сами разницу увидите.
- Ишь какой внучок у Петьки-то деловой вырос, - пускали слезу бабки, - А заботливый какой. Ну весь в деда. Был бы жив старый, ох бы порадовался.
- Молоток парень, - говорили алкаши и стреляли у Васи сигаретку.
И тогда внук с энтузиазмом принялся за реконструкцию Ивана Иваныча.
Вырыл он купель три на три, а еще вниз метра на два, выложил камнем, плиткой подходы устлал. Рядом с купелью водрузил большой деревянный поклонный крест. Отец Митрофан отслужил, как положено, водосвятный молебен. После посидели они, естественно, закусили, чем Бог послал, и заодно приняли законченный строительством объект, трижды окунувшись в него с головой, в четком соответствии с православной традицией. Впрочем, не это суть важно, по большому счету.
Главное, что наконец-то стало все у Ивана Иваныча чин чином- крест, купель, святость.
Единственное, что смущало Василия, так это то, что все Лукашкино у него на участке плещется. А участок- частная собственность, между прочим. Ну и кому, скажите, понравится, когда под его окнами круглый день кто-то отирается, да галдит, а-то и насвинячить норовит еще .
" И что мне делать-то теперь прикажете?- расстроенно думал Вася,- Бычки что ли с пробками за всеми подбирать?"
Тут он слегка покривил душой, конечно. По правде говоря, подбирать мусор Василию не за всеми приходилось. Все-таки на родник, в массе своей, люди приличные приходили и сознательные. Однако на сотню, ну хорошо, пусть- на десяток ответственных граждан обязательно находился какой-нибудь свинорыл, которому хоть кол на голове теши.
"И ладно бы на месте родника только канава, как раньше, была, - продолжал кручиниться Василий,- Так нет же, теперь там крест, купель, святость. А еще новая плитка, керамика и уличное освещение. Во все это фонды немереные вложены, причем из личного, что немаловажно, бюджета..."
Подобные мысли, в конце концов, совершенно извели нового хозяина, с лица спал даже.
- "Не давайте святыни псам", - отчаянно изрек как-то набожный Василий и, поднатужившись, вытащил из штатного места потемневший от времени кол с дедовым указателем «Источник- здесь».
А так как односельчане, не разгадав этот прозрачный намек, все равно продолжали отираться, галдеть и оставлять бычки, то уже через неделю Сериковские владения окружал глухой забор из профнастила, по внутреннему периметру которого с удовольствием бегала собака.
Данное обстоятельство несколько озадачило селян, потому, как у дяди Пети забора отродясь не водилось.
- Это как же мы теперь за водой ходить будем, милок? - удивленно интересовались у Василия соседи.
- А никак! - лениво отвечал он им, - Ройте сами у себя родники на здоровье, вкладывайтесь в их оборудование, как я, и будет вам счастье…. "Ибо трудящийся достоин награды за труды свои"…
Но даже несмотря на такое недвусмысленное "атанде", народ не оставлял надежд на возобновление поставок продукции от Ивана Ивановича.
- А вот Петя, - стучались к внуку в ворота старушки, - Царствие ему небесное, так безобразно не поступал. Никому не отказывал.
- Ох, точно. Он сейчас в гробу, глядя на внучонка на своего, переворачивается.
- Дед мой не вкладывался в купель, как я, - спокойно возражал им на это новый хозяин, - А вы вообще знаете, что-такое частная собственность, слышали про износ основных средств хоть, про амортизацию, проще говоря?
- И знать не хотим и слышать не желаем, куркуль. Дай пройти лучше, пузан.
- "Не все вмещают слово сие, но кому дано"…- безразлично пожимал плечами набожный Василий и захлопывал перед ходоками врата.
Чтобы раз и навсегда покончить с этими бесплодными разговорами, он повесил прямо на забор табличку «Святой источник. Вход сто рублей».
После чего рядом с его воротами, как по команде, стало тихо и спокойно, даже мимо народ перестал ходить. Только однажды, какой-то алкоголик намалевал на Васином объявлении предмет, отдаленно напоминающий кукурузный початок.
Однако призрачное спокойствие заканчивалось, стоило только Василию оказаться за пределами своего забора.
- Куркуль, черт пузатый, – только и слышал он в свой адрес от селян, где бы он ни появился – в магазине ли, на улице, в церкви.
А старушки смачно плевали ему вослед.
- "Не судите, да не судимы будете"…- вяло огрызался набожный Василий, стараясь ровнее держать спину.
-Шагай, да оглядывайся, - шипели Васе во след алкоголики. Каждый раз проходя мимо остановки или пункта приема стеклотары, он спиной ощущал их неприязненные взгляды. Но не отвечал, потому, что «Взявшие меч, мечом погибнут».
«Никакой пророк не принимается в своем отечестве". - грустно думал набожный Василий».
Потихоньку наступило лето. Василий приезжал на дачу только на выходные - развеяться, пошашлычить, искупаться в источнике.
Он уже и думать забыл про эту историю с родником, когда жарким июльским днем в ворота к нему вдруг робко постучали.
- Простите, а как пройти к Ивану Николаевичу? – уточнил у него приятный, но усталый женский голос.
- Не знаю, -не слишком любезно ответил Василий, - Нет тут никаких Николаевичей.
- К Ивановичу, я хотела сказать к Ивановичу, - испуганно поправилась женщина.
- И Ивановичей нет.
- А дядя Петя есть хоть?
- И дяди Пети тоже нет, на Святки еще схоронили.
- Надо ж, беда-то какая. – женщина достала платочек и промокнула один глаз, - Царствие ему Небесное. Хороший человек был дядя Петя, большой души. Водичку вон всегда нам давал…
«Так вооот, значит, какой им Иванович понадобился. Опяяять они, значит, за свое. Знали б только, как достала меня их водичка»
- Опоздали, гражданка- закончилась лавочка, - отрезал Василий раздражённо, - Нету больше воды для вас. Кончилась. Аминь.
После чего набожный Василий перекрестился и выдал цитату дня, наиболее, на его взгляд, уместную в данной связи, - "Ибо, кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет."
- Ох жалость-то какая, а-то ж я из райцентра к вам...
- Мне-то с того что? - поморщился Василий оттого, что в животе у него вдруг сильно взыграло.
- Дорога уж больно сюда кусается, - опустив глаза, печально пояснила гостья, - Два автобуса по сорок рублей, да паром. И куда ж мне теперь без водички, а? У мужа, как только почечные колики начинаются, так сразу сюда меня шлет, к Ивану Ивановичу. Попьет водички денек- другой, а там его и отпускает.
- Ничем не могу помочь, дамочка, кончилась вода… будьте здоровы,- торопливо закруглил разговор Василий, снова ощутив в животе неприятное урчание.
«Это все он, угорь копченый, наверное. Нельзя было его столько жрать, да к тому же еще недельной свежести.»
Дома, он, ощущая чрезвычайную тяжесть во чреве, задумал окропиться Иваном Иванычем для профилактики (мало ли вдруг) кишечной инфекции.
«Береженого Бог бережет, - здраво рассудил Василий" и стал снимать портки.
Через минуту он, хлопнув себя по рыхлым ляжкам, с визгом наслаждения уже сигал в купель. Радостный его визг в мгновенье ока превратился в какое-то хлюпанье, а затем и в хриплый рев. Потому, как упитанная, точно у моржа, харя мужчины со всего маха врезалась, вопреки его ожиданиям, не в прохладные воды купели, а в придонный слой гравия, подняв со дна всю муть, которая там находилась.
Спустя минуту он, наконец, обрел возможность рассуждать.
- Диверсия? - хрипло выдохнул Василий, стоя в воде по щиколотку - Алкоголики местные совсем распоясались, черти- шпана. Мстители неуловимые. От этих нехристей всего можно ожидать. Законопатили, верно, трубу и вся недолга. Интересно, как им это только удалось? Забор все-таки, ротвейлер.
Василий тяжело помотал головой и, покачиваясь, как от хорошего бодуна, пошел инспектировать исток.
Ан нет, конструкция оказалась в целости и сохранности. И одетая в гранит подпорная стенка, и керамический желоб по которому едва-едва сочилась влага, так необходимая ему минуту назад в нижней купели.
- Черт знает, что происходит, - сказал бедолага, потирая распухший нос, - Вчера ж еще лило, как из ведра. Оползень, наверное. Дожди-то вон какие всю неделю рядят.
…"И пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот, и он упал, и было падение его великое"…
Несмотря на свое сумеречное состояние Василий не смог удержаться от того, чтобы не разрешиться очередным Евангельским изречением.
На следующий день у Ивана Иваныча уже вовсю суетились мастера, которые разобрали гранит и провели профилактические работы по дноуглублению и дренажу коллектора. Они то и дело произносили умные слова, задумчиво цокали языками и копали, копали, копали… Предпринятые меры, однако, ожидаемого результата не принесли. Вода ушла от Василия, по-видимому, безвозвратно.
- "Се остается дом ваш пуст", - подвел печальное резюме Василий, - Жалко расходов, конечно. Эх, знать бы сразу. А то вон как на купель раскошелиться пришлось, и в крест из мореного дуба еще десятку ухнул, керамика, опять же, итальянская. Только куда деваться. Природа с ума не только на моем участке сходит. Тигр с Евфратом тоже обмелели, Днепр, слышал, в чем душа, от По в Италии ничего уже не осталось. К тридцатому году так вообще всемирный дефицит воды обещают. Апокалипсис...
Насчет всемирной катастрофы Василий, скорее всего, попал в самую точку, а вот Иван Иваныч, как оказалось, Лукашкинцев покидать пока не собирался.
Его студеное дыхание обнаружили на Ильин день метрах в пятидесяти от забора Василия Серикова, чуть левее по склону, причем появился он также неожиданно, как и ушел. Выбился в одночасье из недр земных и потек своей дорогой в обход Сериковых владений, сначала куда-то в овраги, затем в притоки, потом в матушку- Волгу и, наконец, в Каспийское море. В общем, все стало, как и раньше, за одним только небольшим исключением. Звали родник теперь на на деревне не Иван Иванович, а - Иван Петрович. И это название имело более разумное объяснение.
Уже на следующий день рядом с Иваном Петровичем стояла сучковатая палка, вбитая в землю заботливыми руками селян, на которой висели металлическая солдатская кружка и ковш…