Ну, совсем уж никак, вчерашний курсант, Генка Зиновьев не мог предполагать, что покинув школу связи на острове Русский, она еще долго будет напоминать о себе. Воспоминаниями преследовать. И интересная картина получалась. Странная картина какая-то. Память Генкина совершенно отказывалась прокручивать тяжелые и неприятные моменты курсантской жизни, коих было немеряно. Приходили на ум всегда какие-то несуразные моменты, сейчас то курьёзные и смешные, а тогда, ни Генке, ни его товарищам, было совсем не до смеха.
Вспоминал сам себе после отбоя, лежа в кровати, вспоминал и в курилке, вызывая своими рассказами взрывы смеха у сослуживцев, слушавших истории в Генкином исполнении. А того, как говорится, хлебом не корми, дай только что-нибудь сморозить. Генка мастак байки травить, ему бы самое место где-нибудь на сцене, хотя бы в клубе сельском. Готовый, доморощенный артист.
- Был у нас в смене курсант, бойкий такой парнишка, прям весь из себя, городской, конечно. А франт, не приведи господи. Всё ему не так и не этак, особенно это касалось нашей теперешней флотской одежды. Когда ему, как и всем нам, вместо трусов, по первости выдали белые кальсоны, парень вначале потерял дар речи, а потом устроил настоящую истерику.
- Хоть что со мной делайте, но я ни за что, эту порнографию не надену на себя. У вас что, на флоте трусов обыкновенных нет?
Но когда после отбоя, Васе пришлось поработать в ротном гальюне, чуть ли не до подъема, то сразу пришло осознание, что зимой на Русском очень даже кстати эти кальсоны. Особенно когда на пронизывающем ветру, строевыми занятиями на плацу занимались. Тогда он не прочь бы и вторые кальсоны надеть на себя, чтобы упаси бог, кое-что в этих кальсонах не отмерзло нахрен совсем.
Но самый большой казус у нашего франта получился с шинелью. Не давало ему покоя, что шинель его сантиметров на десять-пятнадцать длиннее, чем у старшин-инструкторов, которые смотрелись в них гораздо ловчее.
И вот в бытовой комнате, когда там было минимум народа, наш Васёк, облаченный в свою длиннополую шинель, с ножницами и линейкой в руках, помня русскую пословицу, что раз семь нужно отмерить, прежде чем один раз отхватить чего-нибудь, спрашивает у присутствующих:
- Кто мне точно может сказать, сколько сантиметров от края шинели до пола должно быть по Уставу?
Разные прозвучали ответы. От тридцати до тридцати пяти сантиметров. Понятно, что вторая цифра Ваське больше понравилась. Никому не доверяя, этот балбес в шинели, наклоняется и отмеряет от пола положенные тридцать пять сантиметров.
Отхватив ножницами изрядный кусок шинели, Васька, вновь надев ее на себя, уставился в зеркало. Конечно, уставился, потому как на него смотрел уже трижды балбес в шинели, которая теперь выглядела чуть длиннее бушлата.
- Не понял. Я же правильно отмерял…
После бурного разбора полетов, вплоть до угрозы посадить диверсанта куда следует за порчу имущества, пришлось франту нашему пришивать отрезанный кусок шинели на место и больше никогда не пытаться ее укорачивать.
И еще, коли уж разговор у нас про шинели зашел. У одного курсанта пропал от шинели хлястик. Да, тот самый хлястик, что сзади на две пуговицы пристегивается. Или потерял, или украл кто его. Чтобы не нарекать на себя неприятности со стороны инструктора, что должен курсант сделать? Правильно, позаимствовать его у товарища. А тот товарищ?
В ту пору Генка Зиновьев как раз стоял дневальным по роте. В его обязанности входило после отбоя поправлять все шинели, что висели в ротном помещении. И Генка, прям таки, обалдел весь! Не поверил. Проверил. И обалдел теперь уже еще больше. Ни на одной, из двухсот шинелей, не было хлястиков! Ни на одинёшенькой!
Куда же делись они? А они у курсантов, у кого под подушкой, у кого под матрацем спрятаны. Ничего, пусть полежат, зато сохраннее будут. А утром вся рота хлястики к шинелям пристегнёт и у всех всё чин-чинарём будет. Кроме одного, кому на сей раз водить досталось. Пока со склада, добрая душа, не догадается выдать этот несчастный хлястик. Да уж, была и такая вот эпидемия.
- Хлястики, это еще ничего, терпимо. А вот ежели, у тебя сопрут шапку, это уже принимает совсем скверный оборот. У инструкторов на этот счет один ответ, тут, мол, нянек нет. “Рожай” шапку, как хочешь. Иначе. Ну что будет иначе, можно и не спрашивать.
Зима. Холодрыга. Уличный, побеленный известью, кирпичный туалет с двадцатью “очками” в два ряда. Сидит там курсант, думу свою думает. Чтобы думалось лучше, шинелку вверх подвернул, ремень свой флотский на шею повесил. Думает. Чтоб еще лучше думалось, сигаретку потягивает.
- Сидишь? – это подошедший курсант, скорей всего, из соседней роты спрашивает.
- Сижу.
- Ну, и сиди пока.
Хвать шапку с головы и дёру. Растворился в вечерней темноте. Поди, ищи- свищи его. И ведь не вскочишь, не побежишь за грабителем следом. А если вскочишь? Да нет, не стоит. На то и расчет. Ну, это может быть, совсем единичные случаи, но ведь они тоже были.
Надо сказать, что смерть не любил Генка, стоять в наряде дневальным. Кажись, и стоял он в этой должности всего единственный раз. То ли дело камбузный наряд и чистка картошки. Это как раз, что надо. А ведь в том наряде, что дневальным стоял, случай произошел непредвиденный.
Стою, говорит Генка, значит, у тумбочки. Смотрю, по лестнице спускаются два командира роты. Один бывший, другой, только что вступивший в эту должность. Один из них, обращаясь ко мне:
-Дневальный! Прошу навести порядок в моём кабинете.
-Есть! – и бегом по лестнице на второй этаж.
В меру накурено, оно и понятно, два мужика всё же сидели. Окурки в урну, форточку открыл, что-то подправил, что-то подвинул.
Да, возле графина стакан, наполовину наполненный. Непорядок. Стакан в руку и в раковину содержимое. А что-то подозрительное учуяв, поднёс его к носу. Конечно же, своими, собственными руками, вылил в раковину полстакана водки!
Обидно? Не то слово! Нет, не любил Гена быть дневальным, а с того дня, особенно. Ведь не будут же командиры, каждый раз при его дневальстве меняться и водку в стаканах оставлять.
Еще любили инструктора жуть нагонять на курсантов, когда те дневальными стояли. Пугали их холуайцами, морскими диверсантами, чья часть располагалась неподалеку. Мол, эти ребята, если ненароком заснешь стоя у тумбочки, тебя вместе с этой тумбочкой и украдут. Убить, не убьют, но… Видел как-то Генка этих ребят возле ДОФа на улице, на концерт приходили. Действительно, крепкие ребята, эти не только украсть, но и что-либо другое сотворить могут. Говорят, не менее двух первых спортивных разрядов, имеет каждый.
Подкрепляли старшины свои страшилки конкретными историями из службы этих холуайцев. Вот одна из них. Поступил приказ этим ребятам взорвать штаб учебного отряда, что на Экипажной улице. Трудновыполнимая задача, охрана внутри и снаружи. А тут приходят два матроса, в запачканной краской робе, с валиками, кистями и ведром краски. Вызывают офицера-хозяйственника, вот мол, послали ремонт у вас сделать. Тот безумно рад, свалившемуся на его голову, счастью, провел их внутрь. И вскоре, кому надо, раздался звонок, кирдык мол, вашему штабу пришел, взлетел он на воздух. В ведре с краской была мощная "взрывчатка".
Эту историю курсант Геннадий Зиновьев вспомнил, когда заступил в наряд, в этот самый штаб учебного отряда, оповестителем.
В конце шестидесятых ведь не было сотовых телефонов, да и таких, толком, не было. А если тревога, а если какая заваруха? Вот для этой цели и нужен “гонец, золотая пятка”, чтобы быстренько пробежался по поселку, постучался, кому надо, в квартиру и передал приказ, мол, туда-то и туда вас требуют сиюминутно.
А сидеть этому гонцу-оповестителю надобно в штабе на первом этаже на табуреточке, именуемой в дальнейшем, баночкой, в аккурат у входа. Наряд ночной, днём офицеры должны быть на работе, а не дома с женами.
Пришел Гена вечером, кому-то доложил о прибытии, вероятно, дежурному по штабу. Огляделся по сторонам, тишина, ничего интересного. Прямо перед носом дверь, с надписью какой-то довольно странной – КРОСС.
За дверью, со спортивным названием, время от времени раздаются шумы, потом дверь открывается, на пороге девушка с погонами, на которых две лычки.
Ё – моё! Это же в два раза больше чем у нашего инструктора, старшего матроса Шахворостова. Генка по-быстрому со стула и в струнку! Посмотрела, ничего не сказав, куда-то ушла. Была бы шапка на голове, парень бы и честь отдал. Как учили. Но шапка рядом, на столике осталась лежать.
Сознаюсь, как на духу, ребята, я ведь такие вставания со стула несколько раз делал. И перед старшей матроской и даже раз перед старшиной, не поверите, целой 1 статьи. Пока одна из них, добрая душа, не остановилась возле меня и не спросила:
- Ты, парень, случаем, не больной? Что ты всё время вскакиваешь, как ненормальный.
Да, сейчас- то смешно, а ведь тогда действительно до такой степени “зашуганы” были, что перед телефонистками и телеграфистками по стойке “смирно” вставали.
- Могу вам еще рассказать, как нас на стрельбище водили, перед принятием присяги. И смех и грех. Но это сейчас, а тогда, - Генка рассмеялся.
-Давай, валяй! Не стесняйся.
Перед принятием присяги, как вы знаете, надо “отстреляться”, то есть выпустить из автомата, желательно в мишень, целых 12 патронов, из них три, одиночными и девять, короткими очередями. Не зря же мы его, этот автомат, так прилежно изучали, на время разбирали-собирали, чистили и смазывали. Наступил момент показать, как мы в этом преуспели.
Стрельбище оказалось на другой стороне бухты, так что, налегке, без своих личных автоматов, что были закреплены за каждым из нас, отправились по льду на ту сторону. Вероятно вся школа, а это гораздо более тысячи человек, в один день не отстреляется, но “конвейер” был организован четко, каждая смена на огневом рубеже долго не задерживалась.
Вскоре и наша очередь подошла. Был ли “мандраж» у нас в это время? Был, наверное. Сама обстановка располагала к этому, группа незнакомых офицеров и сверхсрочников, мишени, лежаки для стрельбы, всё вокруг флажками утыкано. А до этого многочисленные наставления и предупреждения – автомат в сторону от мишени не отворачивать, то-то нельзя и это тоже не смей делать.
Ложимся на лежаки и мы, кажись, человек восемь. Первая смена уже отстрелялась. Последовала команда: “Магазины, примкнуть!” Послышался лязг примыкаемых к автоматам магазинов.
И тут раздается оглушительный взрыв! Не буду говорить за других, мне бы свои ощущения передать! Бабахнуло так, что сперва показалось, будто штаны сдуло с меня даже. Уткнувшись в снег мордой лица, мысли в голове одна тошней другой:
- Во, блин, попал, так попал! Ни хрена себе! Вот это жахнуло! Хорошо, что еще живым остался! Да что же могло случиться?
Потихоньку поворачиваю голову назад, боясь увидеть изуродованные тела моих товарищей и тех, кто обеспечивал эти стрельбы. Дудки! Увидел я хохочущие лица, а запомнил лишь одного. Это был уже довольно пожилой сверхсрочник. Это он, старый дурень, подбросил к нашим ногам или петарду или взрывпакет, чтобы посмотреть на нашу реакцию, а потом поржать.
Реакция последовала незамедлительно. Когда раздалась команда: “Одиночными, пли!” из нашей лежащей шеренги послышались длинные очереди.
Очередью я в тот раз не стрелял, хватило соображалки поставить флажок на одиночные. Но и удовлетворения никакого не получил, когда посмотрел результат своей стрельбы на мишени. Вернее, отсутствие результата. До сих пор мысль свербит, а в свою ли я мишень в тот раз стрелял.
- Я думаю, на сегодня воспоминаний достаточно. А то вон уже старшина на часы многозначительно поглядывает. Пора на занятия идти, продолжать и дальше грызть гранит науки. Служба ведь только начинается. И впереди еще много чего произойдет. А значит, и будет что вспомнить.