Жизнь загадочна и необъяснима. На то она и жизнь. А хотелось бы "прояснить" и Пушкина, и Николая 1-го, и Дантеса, и всех-всех. Но что тогда останется от загадки жизни?
Пушкин был не жертвой царского гнёта, но государственного ; точно. Стоял поперёк горла и Бенкендорфу, и Дубельту, и церкви, и «светской черни». Без помощи и покровительства императора ему было бы много хуже. Он был жертвой даже не режима, а извечного конфликта поэта и толпы. Гений ; нарушитель нормы, вызов устоявшейся норме. Он даёт толчок развитию ; и он же возбуждает ненависть. Такова диалектика личности и общества (вспомним горьковского Данко).
1817 год. Кружится голова от послелицейской вольности. Кругом кружки. Тайные (для них самих) общества. Идеи радикализма, французской революции, привезённые вернувшимися из Франции офицерами. Масонские ложи. Не участвовать в них, не разделять взглядов якобинцев ; значит оказаться лузером, отсталым человеком. Каждый мечтает стать заговорщиком, обнажить "цареубийственный кинжал".
А строки:
«Самовластительный злодей,
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу»,
обращённые к Александру 1, могут быть навеяны пророчествами монаха Авеля.
А после 25-го года головы остывают. Взгляды меняются. То же и с Пушкиным. Путь, им проделанный от оды "Вольность" до "Бородинской годовщины", "Клеветникам России" и т. д., очень большой. Это путь взрослеющего, мужающего, зрелого человека, «дистанция огромного размера». Он становится государственником, исторически мыслящей личностью.
Об оде «Вольность» надобно сказать, что это целая политическая программа в стихах, написанная с такой силой, кованым стихом Ювенала, которая стоит в одном ряду с одами великих латинских поэтов. В ней нет воспевания свободы как торжества буйной вольности. Это мудрое уравновешенное сочинение об идеальном государстве «под сению закона». Для юноши в восемнадцать лет - редкий дар.