Скажи мне, кто твой друг? На самом деле, вглядываясь в дружеский круг, весьма сложно вывести средний срез породы и тем более выставить зеркало под таким углом, чтобы там отразилось свое истинное «я». Скорее уж это случайный набор попутчиков, с которыми в разное время и в разных составах удалось более-менее разговориться, выявить нечто неуловимо-общее, счесть взаимное общество достаточно уютным или полезным, то есть, так или иначе, найти друг друга. В списке контактов водятся у меня, как и подобает, личности всевозможные, обломки пластов прошлого и редкие находки настоящего. И отчего-то двое из них: полные практически, до курьеза даже, противоположности, и являются наиболее давними и привычными спутниками. Один из них успешен примерно настолько, насколько безуспешен второй, что, как ни странно, нисколько не подрывает дружеских уз и не дает житейских трещин.
Первый приятель, писатель Романов, персона характера вспыльчивого, но отходчивого, типичное непостоянство и хаос. С виду небрежный, бесцветный и рассеянный, все же изредка он собирается: что-нибудь придумывает, пописывает, публикует. При всем стремлении к структурированию и ясности биография его мало поддается анализу, почти невозможно выстроить из подобного материала какую-либо схему или систему. Сколько его помню: звезд с неба не хватает, перебивается с работы на подработку, везде ему паршиво и душно, а потому нигде Илюха не задерживается надолго. Нет у него ни недвижимостей с автомобилями, ни банковских счетов с социальными сетями, ни жен с детьми в колясках: ничего такого, за что принято похваливать/поругивать, делая предметом сравнений и оценок. Объясняется такая возмутительная бесхозяйственность нежеланием сковывать себя болезненными зависимостями и обязательствами. Противовесом служит другое крепкое увлечение, захватившее личность как лесной дурман заплутавшего грибника. Видимо, злую шутку сыграл тот случай, когда его опусы разместили на одном международном портале и даже заплатили за них сколько-то денег, огонорарили. С тех пор Романов сделался литератором вполне легально и официально, по контракту, формально не подкопаешься.
Если в 19-веке маленький человек вдруг попал в фокус внимания больших мастеров, стал объектом умилений и исследований, в ходе которых выяснялось, что у него, маленького человека, тоже имеются кое-какие страстишки, делишки, мыслишки, то в 20-м столетии тот снова как-то сделался лишним, расходным материалом на фоне масштабности перемен и величия трагедий. И вот теперь маленький человек словно просыпается в предвкушении реванша и уже сам вершит свою судьбу: все уверенней берется за перо, пускай и приняло оно форму электронной печатной машинки с возможностью самопубликоваться тут же, или же по мере личного понимания готовности сочинения, без редактуры и цензуры – какое, казалось бы, раздолье! Да вот только с читателем нынче тоска зеленая: слишком уж много всего альтернативного и мультимедийного, вот нет в мире гармонии и своевременности…
Стоит заметить, что новое творчество Романова мало кого впечатляет и будоражит, да и старое, пожалуй, удачно лишь отдельными отрывками и обобщениями, но что неподдельно подкупает в самой персоне автора, так это непоколебимая вера в необходимость заниматься столь бесплодной и безрезультатной деятельностью. Нет бы, понимаешь, заделаться юристом, юмористом, программистом, строить карьеру во многообещающих направлениях, чтобы еще поучаствовать во всеобщем забеге тщеславия, не отставать от молодых и юрких… Однако у Романова свой неторопливый путь, и его с него не сбить дешевыми уловками и соблазнами.
В этом я вполне убедился недавно в рамках откровенной беседы на тему, из которой становилось окончательно ясно, что Романова уже не спасти, поскольку в спасении он вовсе и не нуждается, ибо пишет отнюдь не для современников или неведомых умозрительных потомков – тут иллюзий особо не питается: те, вероятно, в массе своей будут еще прямолинейнее и невежественнее, в силу общеизвестного упадка образования и клиповости мышления цифровой эпохи… Здесь кое-что иное: корни пристрастия засели намного крепче, так как каждый творческий акт есть самовоспламенение до самых основ, шлифовка и подгонка языковых средств в поисках смыслового идеала, заведомо недостижимого, с годами как будто даже отдаляющегося от первоисточника вдохновения. И одновременно с этим верный знак, признак существования, вроде как принято ущипнуть себя в целях проверки, что еще пребываешь на правильной стороне яви. Можно, возможно, патетически провозгласить, что каждый следующий текст – зашифрованный сигнал в космос только для своих, которых, предположим, даже нет в настоящем… и все же однозначно обитающих в микрокосме Романова. Таким магическим образом черепная коробка составителя букв в слова и абзацы становится значительно вместительнее малоизведанного и безграничного внеземного пространства.
И вместе с тем по большему счету все творчество Романова элементарно укладывается в формулу: «Я здесь был, видел то и это, жизнь абсурдна и противоречива, местами несовместима, но пока еще держусь. SOS!», выведенную на разные раскладки и разбивки. Остается лишь признать, что порой складываются привычки посильнее здравого смысла и рациональности, и бывают дебри, в которые лучше не забредать без приглашения, а просто принять их наличие в природе. Так мы и уживаемся с друзьями, прощая или закрывая глаза на взаимные слабости или чудачества: преимущественно они-то и делают взаимоотношения подлинно индивидуальными и объемными.
И кто знает, допустим, однажды маленький человек действительно прыгнет выше головы и напишет свой бессмертный роман? Да хотя бы и рассказец…
Второй же дружище, Митя Успенский, на первый взгляд поживает как прямой укор Романову: все у него как по маслу, как полагается. За какую движуху или начинание ни возьмется – дело ладится, спорится и развивается. К срединным годам Успенский полностью уже вышел на самообеспечение, лихо оседлав сетевые технологии, данные объективной реальностью. Прочие пункты обязательной программы, вроде создания семьи, посадки дерева и тому подобное давались ему как бы походя, филигранно легко и естественно. Вот он, с красавицей-женой и двумя ребятишками, элегантно укладывая в багажник две сумки приятных вещей, уезжает на личном автомобиле на выходные из квартиры в престижном районе в собственный частный загородный дом с изумрудной лужайкой. Словом, Успенский – удачливый представитель среднего класса, предмет зависти менее состоявшихся, хотя стремившихся к тому же, сограждан и сородичей.
Однако никогда не следует упускать, что за благовидной витриной и набитыми прилавками скрыты и темные подсобки, и как оно устроилось взаправду, дозволено знать лишь немногим: на то они и друзья, чтоб поделиться мнениями и сверить впечатления.
Утро Успенского начинается рано, со спешного завтрака, а продолжается развозом детишек по детским питомникам: старшего в школу, младшую в садик, с предусмотренных тырканий по пробкам и избежаний аварийных ситуаций. Параллельно, по обыкновению, раскалывается мелодиями телефон. Предлагают то кредитную карту на небывалых условиях, то бесплатное обследование здоровья по промокоду, то норовят прощупать общественное мнение на предмет лояльности и соглашательства. Обернувшись домой, Успенский всего-навсего желает немного отдохнуть, расслабиться и только было проваливается в полудрему, как сон разрушают очередные входящие и сыплющиеся уведомления из чатов и почтовых ящиков. Увы, могут среди них оказаться и важные, ответственные, а поэтому приходится быть начеку: оставаться привязанным к устройству, подключенным к сети.
Жена-красавица только на публике мила и учтива, в быту же самый натуральный тиран-перфекционист. Охватившая ее жажда обставить квартиру по последнему писку моды отдается в ушах Успенского бесконечными жужжаниями, что надо перевесить полочку в ванной, переместить журнальный столик из точки Т в точку У, а также подсобить с замером карнизов… Когда? Сейчас! Вся эта суета невольно обращает мысли Успенского к счастливчику-холостяку Романову, у которого в съемном углу вечно преет какой-нибудь захудалый носок и никому никакого дела и претензий до. Едва-едва Успенский отбился от супруги, как, разумеется, вдогонку трезвонит мать, пребывающая в бесконечно дурном настроении после развода с отцом. Возникли новые обстоятельства, затруднения, там и сям – придется порешать, и кому же еще, как не Митьке Успенскому?
Подоспел славный послеполуденный час, когда, казалось бы, самое время собрать волю в кулак и позаниматься содержанием и логикой вечерней лекции. Однако мысль вяла и раздроблена, а конспект отчаянно не складывается в приличный концепт.
Напоминалка из умных часов напоминает, что пора теперь ехать забирать детишек из соответствующих учреждений, а по пути еще надо бы заскочить в магазин, где не забыть купить пятое-десятое. По возвращении некстати объявляется деловой партнер с неприятным известием, что налоговая база по их роду деятельности изменилась не в лучшую (а какую же еще?) сторону и потому ему, Успенскому, «надо подумать»! Почему же он, спрашивается, не в состоянии подумать сам? – загадка!
Вечерняя лекция неумолимо приближается, а свежести идей так и не возникает – опять импровизировать? Само собой, после легкого полуужина Успенскому надлежит еще и помочь сыну с уроками, пока тот капризничает и всякий раз теряет интерес к школьной ерунде. Еще бы: ведь там, в смартфоне, целая вселенная актуальных знаний, кринжей и крашей, а не вот эта нафталиновая скукота.
Наконец, дежурно поскандалив с красавицей-женой на тему, «что мне еще работать надо, и кто вас всех кормит?», Успенский в раздражении удаляется в свой кабинет и затевает приготовления к вечернему вебинару: «Как отпускать ситуации и взять свою жизнь под контроль?»
Невероятно, но факт: за подобную размытую брехню про самоконтроль и позитивную мотивацию на рост реально респектили и донатили! Успенский в частных беседах и сам неоднократно признавал, что не до конца понимает, как это работает и прокатывает. И все же наигранная уверенность в голосе и комбинации всевозможных наукообразных и психологических терминов, вложенных в менее развитые головы, действительно волшебным образом регулярно полнили баланс банковской карты, хотя верой в собственные слова насчет «контроля на жизнью» давно и не веяло, а завтрашний денек обещал быть столь же стихийным и бесконтрольным, что и всегда…
Вот такие, Вера, знаешь ли, бывают друзья: и поди еще разбери, какой из них успешный, а какой без!