* * *
Говорил торопливо, негромко
и слова свои комкал,
на морозце сворачивал вздох…
И весенняя смена эпох
убавляла белил
и желтила зрачок
у дворовой породы котёнка…
Повторял через слово «браток»,
говорил о жене,
о мальце и девчонке;
разливал по стаканам «Исток»
и к чему-то честил
кореша из Коломны…
и глядел на окошек рядок.
И ходил, и, прощально кивая,
говорил: «Как-нибудь, как-нибудь…
Как-нибудь,
если вдруг распрямится кривая,
через пять тысяч лет».
И под охи трамвая…
Вот он был, и простыл его след.
Или был, или не был. Я музу
его грусти ночной,
отогрев, на ладонях домой,
как котёнка, принёс.
Разве будет мне кроха обузой?
Поделиться углом
и словцом – не вопрос.
Одноразовый день
Суп был подан в пластмассовой миске. Ложка тоже была пластмассовой. Хотя другого сервиса и не ожидалось.
В супе не хватало соли. Правда, значения это не имело, поскольку Самарин был голоден и быстро поглощал то, что ему дали.
Он сидел за столиком, повернувшись спиной к морю, чтобы ветер не задувал в лицо. Перед глазами торчал фастфудовский киоск, и продавщица, вытянувшись из окошка, глядела на него сверху вниз.
– Вы, я смотрю, левша, – сказала она.
– Нет, просто у меня правая кисть не работает, – ответил Самарин. – Оторвало в детстве, когда на тарзанке качался. В речку так прыгнул. Врачи пришили, да и только.
– Понятно, – сказала продавщица, – а у меня брат левша, а я вот правша. Его машиной переехало.
– Брата? – спросил Самарин.
– Ага. Дружок по пьяни переехал.
Продавщица вздохнула.
– Уже пять лет как.
Она хотела ещё что-то добавить, но времени, чтобы послушать её, не было. Жалко, что, прилетев утром и проведя весь день в делах, Самарин оставил для перекуса только десяток минут – хот-дог, который следовал вторым номером обеденной программы, пришлось доедать на ходу: Самарин опаздывал. Солнце, войдя в его положение, протянуло через море за горизонт дорожку, но он вышел в город, вызвал такси и поехал в аэропорт.