Глава 4
***
Поезд из Ленинграда постоял немного на Смоленском вокзале и, стуча колёсами, отравился дальше. Николай проводил его взглядом, закинул на плечо вещмешок и пошёл искать последнюю любовь Гуляева. На привокзальной площади он напросился в попутчики к молодому парню, который на своей «Полуторке» развозил по городу молоко, и вскоре уже оказался на улице Красина. Та, к слову сказать, от сельской отличалась мало – деревянные дома, бани, да сараи. А ещё грязь непролазная, которую припорошил снежок. И вот по этой вязкой каше он и отправился искать нужный дом.
Однако в том месте, которое указала Настя, не было ничего кроме пепелища, да развалин. На груде головёшек и досок с гвоздями сидел старик дряхлый в телогрейке, валенках и шапке-ушанке. Он, опёршись на клюку корявую, что-то бубнил и то и дело качался. Рядом с ним в мусоре ковырялась немолодая женщина в фуфайке, клетчатом платке, да в ботинках рваных. Она как будто что-то искала. Николай ближе подошёл.
– Здравствуйте – поздоровался парень. – Я разыскиваю здесь двухэтажный барак. Это он? – посмотрел Коля на то, что от дома осталось.
– Да, милок, он – вдруг обрадовался старый. – Он самый. Мы тут с моей Марусей уже с восемнадцатого года живём. Да, ты проходи, не стесняйся. Она сейчас придёт…
В это время женщина, которая стояла рядом, разогнулась и посмотрела на Николая.
– Да, вы не слушайте его. С ума он давно сошёл. Семёныч, – вдруг обратилась она к деду вкрадчиво – не придут твоя Маруся, не придёт. Схоронил ты её…
– Как не придёт? – искренне удивился бедолага – Всё ты, Верка, мне врёшь. Вот только я с нею общался. Говорит, поехала к сестре, завтра обратно, велела здесь её дожидаться…
– Тьфу, оказия какая – плюнула в сердцах несчастная и отошла от деда подальше.
Но Коля тоже стоять не собирался.
– Вера, а вы Воронину Любу не знаете? Как я могу с ней связаться?
Незнакомка вновь взглянула на парня, поправила съехавший платок.
– Нет Любаши давно. Когда снаряд сюда попал, засыпало её. И насмерть…
– Понятно…
– А вот сынок её жив остался…
– Сынок?
– Ну, да. Она же родила перед самой войной…
– А где теперь он?
– Тётке Любиной его отдали. Да вон там она живёт, отсюда восьмой дом. Вы у неё лучше поспрашивайте…
И парень отравился дальше. А вскоре уже стоял во дворе, заваленном скарбом. Старуха, с которой он общался, оказалась неприятной. Всё ворчала, да племянницу свою проклинала.
– Говорила я этой поскуде гулящей, кому ты нужна будешь дура брюхата? А она мне: «Любовь у меня, ты ничего не понимаешь! Вот увидишь, он возьмёт меня замуж!» А потом началась война, и женишок её словно в воду канул. А через полгода и Любки не стало…
– А куда же делся мальчик?
Старуха прищурилась, отошла от гостя чуть дальше.
– Никак ты и есть тот самый охальник?
– Нет, не я…
– Ага, понятно – не поверила бабка – В приют я мальца отнесла. Мне такого счастья не надо…
Плюнула старая, развернулась и ушла…
***
Этот детский дом, расположенный в бывшей барской усадьбе, повидал разное. И слёзы воспитанников своих, и горе, и несчастье. Существовал он и до войны, и после, и, главное, во время оккупации. Сотрудники, не успевшие эвакуироваться, здесь остались. А потому начали принимать сирот, что родителей потеряли.
Их везли сюда местные жители и немецкие солдаты. Везли с разных окраин голодных, больных и грязных. У некоторых не было руки или ноги. Многие просто всего боялись. Испуганные, затравленные. И только здесь они понемногу оттаивали. Здесь получали заботу и ласку. И именно здесь, не смотря на все сложные ситуации, у них появлялся шанс на жизнь…
Попал сюда весной 42-ого и годовалый Славик, здесь он сделал первые свои шаги, здесь научился есть самостоятельно, и, наверное, кому-то впервые сказал слово мама…
– А я ему картошку давала – сообщила Николаю пятнадцатилетняя Тася.
– А я на тележке возил – заявил десятилетний Ефим.
– Молодцы, молодцы, ребята, – хвалила подопечных директор Маргарита Павловна, сухонькая женщина лет 45-и – идите, играйте…
Она сидела рядом с гостем в столовой на выцветшем диване и всё вспоминала.
– Трудно нам было, конечно, с ним. Очень уж он был маленький. Другие детки как-никак постарше. А он… – женщина вздыхала – Ну, ничего, справились. Мы и не с такими трудностями справлялись. Ели что попало, в основном то, что в поле сами выращивали, из отрубей хлеб стряпали. Коровка у нас была, так мы малышам молока понемногу давали. Иногда нам местные помогали….
– А немцы?
– Ну, что вы! От них одни неприятности. Директором у нас был Франц Карлович, до войны он в Детском доме огородником служил. Жил с семьёй в соседнем здании. В дела наши не совался. Помощи от него мы тоже не ждали. А в 42-ом он уехал в Германию. Так я за главную здесь и осталась. А немцы нас нет, нет, да и навещали. То когда пленные там у них сбегут из лагеря, то всё искали здесь ребятишек еврейской национальности. Одну девочку Рину мы даже перекрасили, имя ей Марина дали, да потом постоянно прятали. А ещё как-то мальчики наши что-то там у них украли, консервы, кажется. Так немцы мальчиков наших выстроили в ряд и выпороли показательно. Ах, да, запугивали то и дело, угрожали, всё боялись, что старшие будут партизанам помогать. А они и помогали, а как подрастут, в лес убегали…
– Да, уж – вздохнул Николай – а что же Славик?
– А Славика год назад забрали. Отец его отыскался. Приличный гражданин, фронтовик, медали…
– А документы он вам показывал?
– А как же, у меня всё записано – заглянула женщина в портфель и достала какие-то бумаги. – Вот, Егоров Серафим Афанасьевич…
Коля показал фото Гуляева.
– Это он?
Директор посмотрела на снимок внимательно.
– Он! Конечно, он – директор улыбнулась радостно. – А Славик-то как на него похож! Всё-таки повезло парню. Ведь найти отца в наше время – это же счастье…