Памяти моих незабвенных родителей
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!
Самым могущественным вандалом эпохи Сумерек античной Экумены был не кто-либо из вождей «диких», «некультурных» германцев-вандалов, все сильнее напиравших извне на границы западной части Римской империи, а «римский», «культурный» вандал Флавий Стилихон, главноомандующий римскими имперскими войсками - магистр милитум, (365-408) и душеприказчик последнего общеримского императора Флавия Феодосия I, прозванного Великим и умершего в 395 г. п. Р.Х.
Доблестный Стилихон, сын знатной римлянки и вандала княжеского рода, дослужившегося до высоких чинов в римском войске, приняв православие и получив даже сан патриция, был сильнейшей, мало того - единственной действительно сильной личностью в позднеантичном мире, похоже, полностью утратившем свою былую силу. Римляне, когда-то столь могущественные и гордые, спешно отражавшие нашестивия германцев - начиная с разгрома полчищ кимвров, амбронов и тевтонов Гаем Марием при Аквах Секстиевых (ныне - Экс-ан-Прованс) в 102 и Верцеллах (ныне - Верчелли) в 101 г. до Р.Х. -, с момента окончательного разделения римской «мировой» империи на западную и восточную половины, во все большей степени превращались в некий довесок к греческой, эллинской культуре, усвоенной «сынами Ромула» за несколько столетий перед тем. Второй, построенный на месте древнегреческой колонии Византий на Босфоре, Новый Рим, Константинополь, правил (или, скорее, делал вид, что правит) «земным кругом», так сказать, издалека, при помощи торжественных посланий и указов, императорских эдиктов, продиктованных мудростью и циничной казуистикой придворных евнухов, в то время как попавшая в беду Италия была вынуждена обороняться с помощью отступающих под гуннским натиском племен германцев. Окруженному германофобами, запутавшемуся в интригах презираемых им вельможных скопцов, полумужей (по выражению римского поэта Клавдиана), перетягиваемому, словно канат, между Равенной и Византием, нуждавшимися в его силе и боявшимися в то же время этой силы, Стилихону на пороге нового, V столетия, был предоставлен историей величайший шанс, выпадавший когда-либо на долю германцу. Нашествие на западноримскую Италию вооруженных полчищ варварских ратоборцев, чьи численность и боевой дух заставили бы содрогнуться даже отважного принцепса Марка Аврелия, из Дакии и Паннонии, во главе с остготским военным царем Радагайсом, в сопровождении жен и детей, пешком, верхом и на бесчисленных повозках. Одно слово римско-вандальского военного магистра (или, по-германски, гермейстера) - и эти варварские воины с ликованием встали бы под его знамена, расселились бы, по его приказу в указанных им Стилихоном областях империи - в ее сердце, Италии или в римских западных провинциях. Из их среды Стилихон мог набрать себе телохранителей - доместиков (по-латыни), или соматофилаков (по-гречески), а говоря по-современному - лейб-гвардию, которую не одолели бы равеннские и византийские клевреты.
Однако же вошедшая у римлян в пословицу германская верность Стилихона (ревностного христианина, уничтожившего, в борьбе с язычеством, древние пророческие Сивиллины книги, к которым традиционно обращались римские правители в бедственные времена), как и других сделавших карьеру на службе «вечному» Риму германцев - вандалов, скиров, готов и других племен - заставляла их честно и добросовестно служить на постах и в должностях, доверенных им римлянами. Будь Стилихон действительно изменником и «предателем таинства империи» (?), в чем его обвиняли ненавистники, по чьим наветам доблестный вандал был вероломно убит 22 августа 408 г., он без труда бы мог привлечь на свою сторону сто тысяч (а то и больше - цифры, приводимые разными античными авторами, значительно расходятся) готов Радагайса и превратить их в собственное войско, вместо того, чтобы уничтожить их в битве (а точнее - бойне) под Фезулами (современным Фьезоле). Стилихон мог бы, не доверяя вестготам, чей царь Аларих из рода Балтов-Балтиев (по совместительству - восточноримский военный магистр, используемый «втёмную» Константинополем для ослабления Западной Римской империи) был одним из его главных и упорнейших врагов, превратить в собственную армию вандалов - своих соплеменников по отцу, мигрировавших вдоль римского пограничного вала – лимеса-лимита - из Паннонии к берегам Рена и, вне всякого сомнения, последовавших бы призыву Стилихона покорить для него и во главе с ним Италию. Но вместо этого честный служака Флавий Стилихон предпочел действовать так же, как все римские военачальники в аналогичных ситуациях до него. Он вел с варварами переговоры, отводил им места для поселения на приграничных римских землях (на деле же - места скопления, своего рода накопители, на которые напирали извне все новые племена вооруженных мигрантов, наступавшие друг-другу буквально на пятки). Вовлеченный в вооруженные конфликты с остготами Радагайса и вестготами Алариха, Стилихон не имел ни сил, ни возможностей пресечь миграцию других германских полчищ (в том числе - вандалов) к Рену, отделявшему римскую Германию от Германии варварской.
В найденных на территории нынешней Венгрии вандальских погребениях были, наряду с вандальскими скелетами, обнаружены и костяки представителей иранского кочевого народа, возможно, еще в первой полвине IV в. объединившегося с вандалами (вероятно - вынужденно, в силу обстоятельств, перед лицом общей опасности). Народа аланов, покинувшего, вместе с вандалами, их общий ареал в западной Трансильвании и у озера Балатон, и сохранившего верность вандалам на протяжении всего дальнего похода - до Испании и Северной Африки. К этому возглавленному Годигислом астингско-аланскому ядру мигрантов на территории южной Германии или уже в нынешнем австрийском Подунавье присоединились новые группы вандалов, пришедших с территории сегодняшних Моравии и Силезии. Великий Западный поход привел к их воссоединению с соплеменниками. Видимо, вандалы поддерживали между собой постоянную связь, где бы они ни находились - в Африке, Египте, Трансильвании или в районе Цобтена. Поэтому теперь, в начале, так сказать последней, самой величественной, главы вандальской истории, последнего, самого величественного, этапа вандальской судьбы, немалая часть вандальских «сидней», «гнездюков», предпочитавших поискам приключений в далеких краях привычное существование в тени Святой горы, мигрировала из Силезии на Запад, обрастая по дороге спутниками смешанной племенной принадлежности (хотя, казалось бы, на Одере-Виадре места было предостаточно, да и земля была хорошей). С тех пор восточногерманское пространство включая Польшу, оказалась покинутым большей частью своих германских жителей, писал Людвиг Шмидт, но при этом подчеркивал, что немалая часть их там все-таки осталась, растворившись впоследствии в пришедших на освободившееся место славянских мигрантах. Что доказывается не только хранящими память о вандалах топонимами и гидронимами позднейшей Силезии, но и результатами археологических раскопок местных погребений.
Путь, которым следовали народы-мигранты, известен вот уже много столетий. Он ведет вдоль Данубия-Истра-Дуная и активно использовался еще древнегреческими и этрусскими торговцами. Именно этим путем шли, в средневековой «Песни о Нибелунгах», обреченные на смерть (и знающие об этом!) доблестные бургунды в царство гуннов - из Вормса на Рейне в ставку «Бича Божьего» Аттилы, расположенную на территории современной Венгрии (только вандальские мигранты шли этим путем в противоположном направлении).
Галлоримский историк V. в. по имени Ренат Профутур Фригерид был первым, сообщившим на страницах своего труда о судьбе вандалов, мигрировавших по этому пути, ведшему по римским землям. Землям, на которых, впрочем, почти не осталось римских войск - всех, кого только можно, отозвал в Италию магистр милитум Стилихон, для которого был важен каждый римский меч в борьбе с вестготами Алариха и остготами Радагайса в самом сердце Западной Римской империи. Именно поэтому Стилихон поначалу попытался склонить своих вандальских соплеменников с их аланскими и квадскими попутчиками к мирным, добрососедским отношениям, предложить им поселиться в римском пограничье в качестве и на правах «федератов». Ибо верный Риму служивый вандал знал по собственному опыту, что такие народы-мигранты не только опустошают поля, «аки прузе» (т.е. словно саранча), но разоряют латифундии (имения богатых землевладельцев, т.н. магнатов), крестьянские хозяйства, села и города, грабят, режут, жгут и забирают себе все, что только может пригодиться, оставляя за собой выжженную землю, кровавую борозду смерти, страха и разорения. Все уговоры оказались, однако, напрасными...
И лишь на Рене - современном Рейне -, на границе западной части Римской «мировой» империи, вступив в густо населенную область германцев-франков - римских «федератов» -, вооруженные вандальские мигранты впервые натолкнулись на организованное сопротивление. Ибо на Рене Стилихон имел, в лице воинственного франкского народа, верных союзников, готовых и способных надежно защитить переправы через Рен (и, тем самым - свое собственное жизненное пространство) от непрошеных гостей. Получив отпор от франков, часть вандальских спутников - аланов, составлявших конный авангард мигрирующего «народа-войска», предпочла, во главе со своим князем Гоаром, перейти на римскую службу. Момент для этого организованного дезертирства был, несомненно, самый подходящий. С одной стороны, западные римляне, заинтересованные в ослаблении противостоящего им единого варварского фронта любой ценой, конечно, предложили аланам перейти под римские знамена на крайне выгодных для перебежчиков условиях (тем более что немало сарматов, частью которых являлись аланы, уже давно служила в римской коннице; римляне даже переняли сарматские боевые значки в виде колыхающихся на ветру драконов с разверстыми пастями). С другой стороны, решение князя Гоара со товарищи «сменить ориентацию» (естественно - военно-политическую!) было, вне всякого сомненья, продиктовано силой сопротивления, оказанного франками пришельцам, и более чем неясными перспективами дальнейшей борьбы с ними. Прочие же «вооруженные мигранты» решились положиться на силу своих копий и мечей. Франки, превосходившие пришельцев знанием театра военных действий (не зря ведь сказано, что дома даже стены помогают!), разбили незваных гостей наголову. Согласно Фригериду, труд которого до нас в первозданном виде - увы! - не дошел (сохранились лишь ссылки на него в сочинении галлоримского церковного историка Григория Турского «История франков»), в кровавой битве с приренскими франками пали двадцать тысяч вандалов (включая царя Годигисла).
Следует заметить, что в подобных «путевых сражениях», или «битвах в пути» (читатели постарше еще, помнят, может быть, одноименный роман Галина Евгеньевны Николаевой и снятый по его мотивам советский художественный фильм режиссера Владимира Павловича Басова) оказывались разбитыми, изведенными под корень или обескровленными вплоть до невозможности продолжать существование, в качестве самостоятельного этноса, и другие народы-мигранты (к примеру, кимбры и тевтоны, истребленные мечом римского полководца и диктатора Гая Мария). Однако часть аланов, отказавшаяся, следуя призыву князя Гоара, перейти под римские знамена, была настолько возмущена дезертирством своих соплеменников, что решила искупить их вину во что бы то ни стало, смыв позор кровью изменников и франков. Хотя дело вандалов казалось, очевидно, проигранным, эта непримиримая часть аланов, во главе со своим царем Респендиалом, с такой силой ударила на франков, что спасла вандалов от поголовного истребления и обеспечила уцелевшим возможность переправы через Рен.
На исходе 406 либо в начале 407 (а согласно одному источнику - в последний день 406) г. недорезанные франкскими союзниками-«федератами» Западной Римской империи вандальские «вооруженные мигранты» во главе с весьма ослабленным обильными кровопусканиями племенем астингов переправились в районе Могонтиака (нынешнего Майнца) через Рен. Вероятно, замерзший (по речному льду переправа, разумеется, шла несравненно легче). Различные позднейшие события подтверждают рассказ Фригерида: по утверждению восточноримского историка VI в. Прокопия Кесарийского, руководство «вооруженными мигрантами» взял на себя Гундерих (у Прокопия Кесарийского - Гонтарис), сын убитого франками царя вандалов Годигисла. Переметнувшиеся же на римскую сторону аланы во главе с изменником Гоаром упоминаются пять лет спустя в составе римских войск, обороняющих район Могонтиака.
Поскольку к описываемому времени римская провинция Галлия была уже в значительной степени просвещена светом Христовой веры, многие галлоримские города уже имели своих первых епископов и даже сравнительно небольшие местечки превратились в епископские резиденции, в ведущихся при епископских кафедрах церковными историками местных хрониках сообщения о столь важном событии, как вторжение германцев в Галлию, перемежались сообщениями о событиях чисто церковной жизни. Свебы, аланы и вандалы, ускользавшие от внимания (и, соответственно, пера) античных грекоримских авторов, пока эти варвары кочевали на краю античной Экумены, где-то там, в далеких, полудиких или совсем диких Дакии, Паннонии, южногерманской Ретии, теперь передвигались по добротным римским дорогам Галлии, или, точнее, Галлий (ибо провинций с таким названием в Римской империи было несколько), под пристальным и постоянным наблюдением многочисленных очевидцев, записывавших, укрывшись в монастырских кельях и церковных ризницах, еще дрожащими от страха пальцами, все происшедшее, так сказать, по свежим следам событий, после ухода опасных пришельцев, несших ужас, разрушение и смерть. Этот многоголосый хор звучал как раз в то время, когда еще бедный традициями галльский клир создавал культ первых мучеников в лице епископов раннехристианского периода, под чьим руководством галлоримские общины медленно переходили из язычества в новую веру. Почти все эти епископы были причислены галльской церковью к лику святых. В связи с повсеместной утратой светской римской администрацией как реальной власти, так и морального авторитета, ее функции почти повсеместно взяли на себя церковные иерархи, вокруг которых сплачивалось в наступившую годину бедствий местное население и которые представляли в глазах надвигавшихся на Галлию германцев и аланов единственную видимую местную власть, с которой стоило считаться.
Это могло идти на благо галлоримлянам, в тех случаях, когда городские власти возглавлял бесстрашный и решительный духовный пастырь вроде епископа Толосы (нынешней Тулузы) Экзуперия. Взятие этого крупного, сильно укрепленного города представляло для ослабленного в ходе длительной миграции вандальского «народа-войска», не имевшего осадной техники, нелегкую задачу. Экзуперий, не колеблясь, выдал пребывавшим в нерешительности под стенами города вандалам «со товарищи» священную утварь и другие ценные предметы из своей епископской ризницы, после чего, как собщают современники событий, ему пришлось обходиться гораздо более скромными алтарными сосудами, чем прежде, причащать верующих во время Евхаристии просфорами, хранившимися не в золотой дарохранительнице, а в корзинке из ивовых прутьев, и вином не из золотого потира, а из стеклянного сосуда. Зато город Толоса был спасен от разграбления. К тому же епископ Экзуперий образцово организовал, после ухода свебов, вандалов и аланов, помощь населению, лишившемуся, по вине пришлых варваров, средств к существованию и крова.
В то же время суровые пришельцы с Северо-Востока явно не церемонились с епископами, которых им приходилось выслеживать и выволакивать из укрытия, как, например, святого Привата из города Андеритум Габалорум, или, сокращенно, Ад Габалос (буквально: Габальского Андерита, современного Жаволя в департаменте Лозер, близ французского города Манда). Охваченный вполне понятным страхом перед германскими варварами, епископ Приват предпочел скрыться в пещере горы Мима, чтобы избежать встречи с незваными гостями. Тем самым он, однако, уронил свой сан, обычно пользовавшийся уважением даже у воинов-нехристей. Согласно Григорию Турскому, епископ Приват был подвергнут столь сильному избиению, что через несколько дней отдал Богу душу. А вот его община, верная славным воинским традициям древнего галльского племени габалов, покорить которое стоило в свое время немалых трудов даже римлянам в самом расцвете их военного могущества, отважно и успешно отбивалась от пришлых германцев, засев в старинной римской горной крепости Каструм Гредонензе (Грезе). И, в итоге, отбилась. А в честь святого Привата на горе Мима был впоследствии воздвигнут памятный крест.
Следует заметить, что в «Истории франков» Григория Турского (именующего мучителей епископа Привата «аллеманами», поскольку данный этноним, подобно этнониму «тевтоны», к описываемому времени стал собирательным понятием для обозначения германцев вообще) данный прискорбный эпизод изложен несколько иначе. Под пером Григория епископ Приват предстает в куда более выгодном свете. В пещере горы около Манда «он пребывал в молитве и посте, тогда как его община заперлась в стенах крепости Грезе. Но так как он, подобно доброму пастырю, не согласился отдать овец своих волкам, его самого стали принуждать принести жертву идолам. Он проклял эту мерзость и отказался; тогда его били палками, пока не сочли, что он умер. И от этих побоев, прожив несколько дней, святой испустил дух». Не совсем ясно, как именно епископ, укрывшийся в пещере, не согласился отдать волкам своих овец, оборонявшихся от этих волков, запершись в стенах горной крепости. Может быть, он поддерживал в них боевой дух и стойкость своими молитвами? Но что мешало ему делать это, пребывая среди них, в стенах той же крепости? Или шум осады мешал бы ему поститься и молиться? Кроме того, вызывает сомнение эпизод о принуждении святого «аллеманами» принести жертву идолам. Ведь к описываемому времени большинство вандалов «со товарищи» уже были христианами. Правда, в отличие от епископа Привата и от других галлоримлян, не кафолического, а арианского вероисповедания. Возможно, с точки зрения кафоликов (или, иначе, православных), включая Григория Турского, между еретиками-арианами и язычниками не было особой разницы (иные же кафолики считали еретиков куда худшими врагами Истинного Бога, чем язычников). «Темна вода во облацех», как говорили в таких случаях наши славянские предки...
Читатель, которому - кто знает? - доведется посетить маленький старинный городишко Манд, расположенный в стороне от основных туристических маршрутов, сочтет изложенную нами выше историю примечательной, прежде всего, потому, что она свидетельствует о почти тотальном затоплении труднодоступных галльских областей германскими пришельцами. Из нее со всей очевидностью явствует, что германо-аланские грабительские шайки вторгались в самую глубь галльской территории, включая горные районы. Римские дороги, по которым вандало-аланская «грабь-армия» двигалась сначала на запад, а затем - на юг, огибали Центральный Массив, отделенный глубокой долиной Родана от Альп, образуя вокруг него четырехугольник. Германцам «со товарищи» наверняка приходилось претерпевать большие трудности, передвигаясь с многочисленным обозом на колесах и награбленным добром по узким долинам через поселение, возникшее на могиле святого Флора (сегодня - Сен-Флур) и Ветулы (сегодня - Ле Пюи-ан-Веле) в направлении Амилиава (современного Мийо, знаменитого своим виадуком). А вот сотней километров восточнее, в широкой долине Родана, современной Роны, вандальские грабители даже не появлялись. Ибо тамошние галлоримские города были, как выяснилось, слишком хорошо укреплены, а их гарнизоны - слишком сильны. Не по зубам они были «мигрантам». Широкое дугоообразное движение вандальского «народа-войска» от Атребат (нынешнего Арраса) и Амбиана (нынешнего Амьена) через Лутетию (или Лютецию - нынешний Париж), Аврелиан (нынешний Орлеан) и Цезородун (современный Тур) свидетельствует о прямо-таки образцовой постановке у вандалов «со товарищи» оперативного планирования и разведывательной службы, осуществляемой силами высылаемых далеко вперед аланских (скорее всего) конных передовых отрядов (кавалерийских патрулей, как их назвали бы позднее), в то время как германские фуражиры и провиантские команды рассылались по местности в направлении главного удара.
Похоже, что расчеты царя вандалов Гундериха, в общем, оправдались. Хотя, конечно, у вандалов уходило много времени и сил на совершение рейдов в глубь вражеской территории, иногда - до самых гор, с целью добычи провианта и охоты. Лишь на подходе к Пиренеям выяснилось, что никакое численное превосходство не способно обеспечить войску Гундериха возможность преодолеть стойко обороняемые перевалы. В свое время по ним, только в обратном направлении, из Иберии в Галлию, провел свое грозившее гибелью Римской республике разноплеменное войско карфагенский полководец Ганнибал Барка, т.е. «Молния» (но в ту пору привлеченные карфагенянами на свою сторону местные горцы Ганнибалу не препятствовали). Обычно принято восхищаться на все лады героическим переходом войска Ганнибала через Альпы непосредственно перед вторжением карфагенян в Италию. Между тем, переход его через Пиренеи был не менее трудным, с учетом того, что Пиренеи - самый неприступный из всех хребтов Европы (хотя высшая точка их — пик Ането — почти на полтора километра ниже Монблана, средняя высота Пиренеев - больше, чем средняя высота Альп, и перевалы через Пиренеи в среднем вдвое выше, чем альпийские). О данном факте многие не знают или, по крайней мере, не особенно задумываются.
Но это уже другая история...