Аля собралась разводиться со своим Аркашей. Ближайшая подруга, которая знала подлинную причину этого решения, одобрила его. Большинство же знакомых супружеской пары недоумевали, считая эту её задумку дурью, прихотью избалованной бабы.
– Что ей ещё надо? Мужик не пьёт (в меру), не курит (только дорогие сигары), не гуляет (часто ездит в командировки), любит её и сына Давида до безумия (это как посмотреть). Белены она, что ли объелась, муха цеце ее укусила?
И те, и другие (друзья и приятели) были далеки от правды, от глубинных процессов, что протекали в этой семье целыми годами.
Они познакомились в Ленинграде. Аркадий появился на горизонте Алевтины в то время, когда она, двадцатидвухлетняя выпускница академии художеств, собралась замуж за сорокалетнего поклонника, работавшего в министерстве культуры и имевшего по квартире и по иномарке в Москве и Ленинграде. На состоявшейся (в очень узком кругу) в одном из ресторанов города на Неве помолвке, Але принародно был вручён дорогой перстень и попрошена её рука. Под натиском своей матери – коренной ленинградки, перенёсшей блокаду, а на момент событий сотрудницы «Эрмитажа», она дала согласие на брак. До свадьбы оставалась одна неделя. И тут – такое!
Встретив на одной из богемных вечеринок Аркадия, Аля напрочь забыла своего пожилого (как ей казалось) кавалера с его богатыми возможностями и без оглядки влюбилась в «Три К»: коренастого, кучерявого, кареглазого Аркадия. Ну и что, что у Аркадия, в отличие от её будущего мужа, были только брюки да рубашка – на нём? Ну и что, что он был женат, и у него была жена, про которую говорили, что она «прошла весь Невский»? Для Али всё это не имело ни малейшего значения – Аркадий ведь был такой! Загадочный! Талантливый! Артист в полном смысле слова! Правда, кукольного театра, но уже без пяти минут выпускник института культуры. Будущий режиссёр! Никакие доводы ни матери, ни родственников, которые уже готовы были съехаться и слететься на предстоящую шикарную свадьбу со всего Союза, не повлияли на её – ослеплённую и влюблённую.
На седьмом месяце беременности Али Аркадий, который стал для неё Аркашей, развёлся, и они официально оформили брак. После получения диплома он получил направление в Карелию. Три года они прожили в Петрозаводске. У них родился сын, которого назвали Давидом. Аркаша работал главным режиссёром театра кукол, она – художником-оформителем. Потом его перевели в Калининград, где он возглавил тамошний театр кукол, а Аля стала работать в худфонде.
Подрастал Давид. К шести годам он обыгрывал взрослых заядлых шахматистов, читал Джека Лондона, занимался с помощью Али французским языком. Жили они, как считали друзья и знакомые (особенно его богема), отлично. Он – такой весь из себя представительный, и она, такая вся … хозяйственная. Так ещё ж и что-то там рисует! Наверное, чтобы соответствовать мужу.
А она и впрямь стала хорошей хозяйкой. Семейная жизнь вынудила Алю научиться вязать и шить. Деньги, какие появлялись в семье, уходили на Аркашу: на новые джинсы, кожаные пальто и пиджак, свежие сорочки и кожаные ботинки. Ей же приходилось с сыном обходиться ею вязаными и ею сшитыми вещами, да обувью с… барахолки. Всё это, как оказалось, не шло в счёт. Ей.
А Аля болела: давление, сердце. Сказывалось переутомление: ночами, когда Аркаша и Давидик безмятежно спали, она «делала деньги» – шила-вязала и рисовала на заказ пейзажи и портреты. Врачи настаивали на лечении, её болячки стали хроническими. По рублю, она отложила деньги на курорт. Но Аркаша настоял купить на них машину, чтобы ездить на свои курорты – Куршскую косу, Балтийское море. Купили. «Запорожец». Остались еще и должны одну тысячу восемьсот рублей за ремонт. Вся зарплата Аркаши (200 р.) уходила на него же – авто, а ещё на различные взносы, на дни рождения коллег (по 10 р. 3-4 раза в месяц), на командировки по всему Союзу и… на дружеские встречи. Без неё.
В один из дней она по дороге в туалет упала. Очнулась в блевотине, как какая-нибудь последняя пьянь. Кое-как обмылась, затёрла-убрала нечистоты и позвала на помощь соседей. Те вызвали «скорую». Ей сделали уколы, около часа возле неё сидела врач. Медиками был констатирован гипертонический криз, давление было под двести. Врач предложила госпитализацию. Она сразу же отказалась, ссылаясь на то, что не с кем оставить ребёнка. Позвонили Аркаше. Он явился часа через два усталый, раздражённый.
– Что случилось? – спросила она (не он) его «бледная и поганая», как сама себя характеризовала в такие моменты.
– Да вот назавтра на рыбалку договорились с директором филармонии и Богановым из драматического (тоже директор), а тут ты так некстати заболела.
– Ну, так отложи свою рыбалку со своими директорами. Я же не смогу Давидика накормить, я встать не могу.
– Что ты такое говоришь? Мы договорились неделю назад, я их подведу, – возмущённо ответил Аркаша.
Она не смогла дальше его слушать, забилась в истерике. А Аркаша, молча, ушёл на кухню, курил минут тридцать. Сигару. Потом вернулся в комнату.
– Ну, чего ты ревёшь? Выходит, если у человека больная жена, так он должен перестать жить? Так, что ли?
Назавтра утром, когда муж всё-таки уехал на рыбалку, она, не оставив ему даже записки!, подняла сына и уехала в Рыбачий, на косу. Там, в посёлке, жили её старые знакомые. Они были действительно старые, да ещё и больные – старик и старуха, у которых она вместе с мужем и сыном каждый раз останавливались, когда они вместе изредка выбирались на отдых в выходные дни. Тогда Аркаша с Давидиком рыбачили, а она рисовала свои чудные пейзажи: с «танцующим лесом», с замершими (скрепленными корнями деревьев) дюнами, с чебрецовыми склонами-полянами, с застывшими в бугорках песка листьями-пиками песколюба, с альбатросами на ветру. В редкие минуты совместного времяпрепровождения Аркаша снисходительно называл её работы «нетленками». Аля в ответ только улыбалась – ну ладно, не всем же быть такими талантливыми и востребованными как он – её муж. Между делом она помогала хозяевам кормить поросёнка, курей, ковыряться в огороде. Они так славно отдыхали в те редкие счастливые совместные дни. На этот раз, за четыре дня, что она пробыла у стариков, она так умудохалась (по её выражению) с их хозяйством да с ними больными, что приехала домой еле живая. Физически она чувствовала себя, словно выжатый лимон, а вот морально! В первый раз за совместную с Аркашей жизнь она почувствовала себя человеком, сделавшим то, что посчитала нужным она сама.
А её муж был просто ошарашен её таким демаршем. Как же, как же, ведь до этого случая она, уходя в магазин за хлебом, оставляла ему записку: «Аркаша, я сейчас буду». А тут?
Потом он просил у неё прощения, что-то лепетал в своё оправдание о мужской солидарности, о порядочности в отношениях с друзьями, но и по прошествии нескольких лет она не могла забыть того эпизода. И хотя они продолжали жить вместе, трещина в их взаимоотношениях наметилась и не затягивалась.
Через некоторое время Аркаша отправился в очередную творческую командировку и Аля с Давидиком проводили время, как хотели: ходили на футбол, выставку собак, в кино, театр, зоопарк. Вечерами она гуляла с сыном в футбол возле дома (днём стеснялась). Все восемь дней, пока Аркаша отсутствовал дома, Аля решила посвятить сыну и не водить его в садик.
В тот день, они как всегда, играли в футбол. Начинало темнеть. Уже было около одиннадцати вечера, когда Аля заметила, как возле их дома, заглядывая в окна, то появляется, то исчезает молодой чернявый солдатик. Потом она жалела, что окликнула его. Но тогда не выдержала и спросила, кого он ищет. На плохом русском (солдат оказался армянином) тот объяснил Алевтине, что сегодня его демобилизовали, и что он уже был в вагоне, как вспомнил, что договорился с другом ехать домой вместе. Тот был из одной с ним деревни, и тоже должен был демобилизоваться. Друг к поезду не пришёл, и он выпрыгнул из вагона уже на ходу. Поехал к нему в часть, а там оказалось, что его демобилизуют через два дня, как только придет замена старослужащим. Так вот он остался без ночлега. Сунулся было на вокзал, а там патруль. Разобрались, конечно, но старший наряда пригрозил подстричь его «под ноль» и отправить на гауптвахту, если он не найдёт приличный ночлег. А у него в деревне девушка, и как он приедет к ней без такой шевелюры? И снял фуражку.
Аля посмотрела на солдатика – совсем мальчишка, а чуб у него действительно чудный, роскошный. Она уже не рада была, что заикнулась спросить, а рядом жался Давид и умоляюще шептал:
– Мама, ну, мама!
– Знаете, молодой человек, не было бы никакой проблемы, будь мой муж дома, а он в командировке и я не могу пригласить вас к нам. Что подумают соседи?
Солдатик растерялся и недоуменно смотрел на неё.
– Я заплачу, сколько скажете. Вы ему покажете деньги. Я оставлю документы, – горячо и, заикаясь от волнения, заговорил он, явно не понимая, что она имела в виду.
Аля с трудом втолковала ему это. Солдатик, выслушав, покраснел до ушей.
Первое, что сделал гость, когда они вошли в квартиру, положил на стол пачку денег и свои документы. Когда Аля постелила ему в большей комнате на диване, он смущённо поблагодарил. Сама она отправилась в комнату сына, предложив гостю принять душ.
Он прожил у них два дня и на третий собрался уезжать, отпустили друга. За это время сын очень привязался к Араму, так звали солдатика. Целыми днями они втроём бродили по городу, ходили в кино, театр, покупали лотереи «спринт», а когда на берегу Преголи Аля рисовала пейзажи, Арам с Давидом играли в футбол. Каждый раз, возвращаясь домой, они волокли целые авоськи продуктов: Арам покупал всё, что видел.
Перед самым его отъездом приехал Аркаша. Аля тут же рассказала ему историю солдата. Аркаша слушал и смотрел на жену сверху вниз, презрительно поджав губы.
Прощаясь, Арам горячо поблагодарил Алю, прижал к себе Давида, положил на стол две купюры по 25 рублей. После его ухода Аркаша, не стесняясь сына, устроил Але тихий, интеллигентный скандал.
– Как ты могла? Пожалела, говоришь? Жалельщица! Что, русского не нашла себе? Я не удовлетворяю? Что скажут знакомые, соседи? Ты унизила моё мужское достоинство!
Тут Аля не выдержала и закричала:
– А твоё мужское достоинство не страдает от того, что я ночами сижу, вкалываю на тебя, на твою машину? Она мне не нужна эта ржавая игрушка! Оно не страдает от того, что я не могу поехать полечиться из-за твоих бесконечных командировок, дорогих туалетов? Как ты мог такое представить? Ты хотя бы подумал, что говоришь такое при сыне? Чтобы он обо мне подумал, не пусти я этого парнишку переночевать? Я ведь могла сына отводить в садик и делать, что мне вздумается, а я все время была с ним и занималась только им. Боже, всё было так хорошо, по-человечески, а ты всё испортил, – не сказала, а простонала она. Похватав какие-то тряпки – свои и сына, она снова уехала.
«Да, я пожалела пацанёнка… как и тебя когда-то, – вдруг впервые подумалось Але на косе».
Потом Аркаша снова просил у Али прощения, ссылался на свою горячую любовь к ней и уверял, что если бы она ему была безразлична, то он бы не обратил никакого внимания на того солдатика.
И снова несколько лет после этого случая Алевтина никак не могла забыть того унижения, которое позволил себе её муж.
Они так и продолжали жить-существовать вместе. Время от времени их «затхлое семейное болото», как окрестила впоследствии свою жизнь с Аркашей Аля, вздыблялось-кипело показательными семейными сценами, сопровождающимися её отъездами на косу, и затем приездами. И, как уже, повелось, Аркашиными клятвами-заверениями, что «это в последний раз».
Как показала жизнь – не в «последний». Причиной очередного скандала явился «служебный» роман мужа, о котором Але донесли доброжелатели. Но, на этот раз вместо клятв и обещаний «больше такого не делать», её ненаглядный Аркаша (снова тихо и интеллигентно) вдруг обронил:
«Кому ты, болезная, кроме меня, нужна? Со своими нетленками?» – добавил с нескрываемым – то ли сарказмом, а то ли презрением.
Тут уж, вся её тихая, послушная натура взбунтовалась. В этот раз она не спряталась на косе, не стала творить там свои «нетленки», а отправилась прямиком в … столицу. В Москву. На шунтирование сердца. Пришлось продать несколько своих «нетленок», которые её друзья и знакомые называли «чудными», а в профессиональном кругу они считались одними из лучших «кусочков янтарного края». Списавшись накануне с подругой-однокурсницей, которая вышла в столицу замуж и пребывала в нём (в замужестве) до сих пор, Аля отважилась на операцию. Муж подруги был известным кардиохирургом. За сына, который уже учился в местном университете и имел за успехи в учёбе повышенную стипендию, она была спокойна. Тот вырос, слава Богу, нормальным, самодостаточным парнем и мог обойтись уже без неё.
Москва встретила её не совсем приветливо: в тот день моросил надоедливый дождь и она, возясь с чемоданом, из которого пришлось доставать зонт, не заметила, как из кармана ветровки исчез кошелёк. Чёрный, лакированный кошелёк-складанчик, удобный для ношения в кармане. Пропажу она обнаружила, когда подошла к стоянке такси. Хорошо ещё, что в нём она предусмотрительно хранила только мелкие купюры да мелочь. Расстроенная не столько пропажей дорожных денег, сколько самого кошелька, который ей с напутственными словами, «чтобы в нём всегда водились деньги», подарила ей близкая подруга-следователь, она уже в такси незаметно от водителя достала спрятанную на груди «заначку», чтобы расплатиться. Тоже, кстати, та же подруга, провожая её, надоумила, чтобы она никогда не держала все деньги в одном месте, да еще и на виду, и тем самым не провоцировала воров-карманников.
Аля остановилась у родственников. Хозяин трёхкомнатной квартиры Андрей доводился ей двоюродным братом. Он работал в научно-исследовательском институте, его жена Валентина – певицей-вокалисткой в столичной филармонии.
Операция прошла успешно, реабилитация – тоже и Аля собралась домой. По этому поводу Андрей с Валентиной устроили прощальный ужин в её честь, пригласив на него двух знакомых – каждый со своей стороны.
Друг Андрея вошёл вслед за ним. Он был хорош собой – высокий, стройный, уверенный в себе. По облику он был не русский – не то грузин, не то армянин. Видно было, что здесь он не первый раз. Андрей подвёл его к Але:
– Знакомьтесь: Арно, мой лучший друг и коллега, а ещё – учёный-самородок, – отрекомендовал гостя Алевтине родственник. – А это Алевтина, моя сестра, в домашнем кругу мы зовём её Аля, а это её работы, – представив ему родственницу, брат повёл рукой в сторону стены, где висел её подарок – триптих «Куршская коса». Скользнув внимательным взглядом по «кусочкам янтарного края» в белых паспарту и в белых же рамках, гость повернул голову в сторону Али. Они, молча, оглядели друг друга: Аля – утомлённо и безразлично подала руку, подняла глаза и…ощутила, как холодок проник в её нутро – чёрные внимательные глаза гостя оценивающе пронизали её с головы до ног. Аля расценила его как взгляд хищника на очередную жертву и, что называется, встала в боевую стойку – этого ей ещё не хватало. Подруга Валентины Тамара, оказалось, была приглашена специально, чтобы свести её с этим Арно. Аля ни в какие такие меркантильные планы хозяев не входила, она ведь возвращалась к семье. Про предстоящий развод и будущую новую жизнь и уже без Аркаши, намеченную ею, они были не в курсе. Как, впрочем, и другие родственники и, в первую очередь, мать. (Замучит восклицаниями: а я говорила, а ты не послушалась).
За столом Андрей обратился к Але:
– Что ты, Алечка, такая утомлённая? Что столица не понравилась?
– Столица? – хмыкнула Аля, глядя в тарелку. – Я не разглядела столицу из-за мешочников из Азии. Скорее Москва похожа на столицу азиатов, а не россиян.
Андрей поперхнулся едой, отправленной в рот, и недоуменно уставился на сестру.
– Ну, знаете, у нас за такие слова бьют, не обращая внимания на пол, – услышала она резкий голос (без малейшего акцента) гостя-«азиата».
– А у нас на этот счёт говорят: «Не дал Бог свинье рога», тут же парировала Аля и, как ни в чём не бывало, продолжила есть.
В перепалке прошел весь вечер. Ближе к полуночи гости отбыли вместе.
Аля не слышала, как ушла Валя и Андрей на работу, сказался сумасшедший день и поздний ужин, она спала как убитая. Да и спешить ей было некуда: поезд с Белорусского вокзала уходил в 17.30, времени навалом, тем более, что жили родственники не так уж и далеко от него. Звонок в дверь прервал её сладкий сон. Решив, что это Валентина всё-таки вырвалась с работы её проводить, Аля, накинув халат и даже не глянув в зеркало, открыла дверь и тут же резко отпрянула от неё: с корзиной восточных фруктов в открытое пространство тут же вторгся вчерашний языкатый гость и, захлопнув за собой дверь, с порога заявил:
– Вот теперь я вижу тебя настоящую, какой себе и представил вчера, а не раскрашенную и озлоблённую фурию, – ставя корзину с фруктами на тумбочку в прихожей, удовлетворённо улыбнулся «азиат».
Аля рванулась было в ванную комнату – хотя бы привести себя в порядок, но пришедший не дал ей этого сделать: мгновенно схватив за плечи, он властно привлёк её к себе и сомкнул за её плечами руки в «мёртвый» замок. Аля попыталась сопротивляться и сделала попытку вырваться, но объятия были такими крепкими, что она не смогла толком даже пошевелиться. Её лицо оказалось, что называется глаза – в глаза. Его – чёрные, обжигающие, словно раскалённые угли, уставились в серо-зелёные, как у кошки – её.
– Успокойся и не дёргайся – Андрей говорил, что ты после больницы. Я ничего тебе не сделаю, я просто хочу убедиться, что ты – моя женщина! И, не делай, пожалуйста, вид, что я тебе не понравился. Я прочёл это вчера в твоих глазах, хоть ты это тщательно пыталась спрятать за своими колкостями и своим воинственным макияжем. (Вчера Аля, перед приходом гостей профессионально подкорректировала макияж на лице Валентины, а себе за компанию, шутки ради, нанесла «боевой раскрас», чтобы просто повеселиться). – Ты, поэтому на меня нападала? Ты испугалась вдруг нахлынувшего на тебя чувства? Так бывает в природе, когда одна половинка находит свою вторую половинку.
Говоря всё это, Арно потихоньку ослабил хватку, разомкнул железные тиски и тут же, подхватив её на руки, прижал к себе и начал … качать. Как маленькую. После таких его успокаивающих и совсем не агрессивных действий, она перестала «дёргаться» и стала ждать продолжения этого сентиментального и неожиданного продолжения вчерашнего «банкета».
– Отложи отъезд и проведи время со мной, я возьму на пару недель отпуск за свой счёт. Мы проведём его вместе. Этого времени будет достаточно, чтобы окончательно понять: подходим ли мы друг другу, совместимы ли по духу, в такт ли бьются наши сердца? – говоря и убаюкивая её при этом, Арно, вдруг, присел на диван и прикоснулся губами к её губам. Сначала осторожно. Словно боясь, что она, как разъярённая кошка вцепится в него. Но она, прибаюканная, и обмякшая в его руках, не делала резких движений, и тогда он продолжил свои «исследования»…
По настоятельной просьбе Арно, к большому удивлению родственников, Аля отложила отъезд домой и осталась на время в Москве. Мало того (чтобы не стеснять хозяев!) она перебралась… к нему на квартиру. Арно, который оказался коренным московским армянином, разведённым и не имеющим с бывшей женой детей, водил её в театры, музеи, в картинные галереи на выставки, возил на собственную дачу и… носил на руках. В прямом смысле слова. Он её покорял, влюблял, на деле показывал как она ему дорога. Она была не против всего этого, и, в силу своего характера, тоже старалась, как могла и как умела его отблагодарить. А умела она многое: и приготовить вкусно из изобилия продуктов, которые он ей предоставлял (а не «кашу с топора»), и связать Арно «обалденный» (по его выражению) пуловер, и нарисовать его же портрет. Он ею восхищался, он её всё время нахваливал и… любил, любил, любил.
Аля, что называется, потеряла голову: выходит, что она понятия не имела о настоящих отношениях мужчины и женщины когда они любят друг друга, а не жалеет-выкладывается один, и позволяет себя жалеть и пользоваться этим другой – как, оказалось, было у них с мужем.
– Оставайся насовсем, и никуда не уезжай, – сына переведём сюда. Ты убедилась в моих чувствах? В своих? Нам ведь так хорошо! У меня с жильём всё в порядке, ты видела: есть квартира и загородная дача. Мы сможем жить и вместе с твоим сыном, и раздельно, как тебе будет угодно и удобно моя зеленоглазая фея, – уговаривал её Арно.
Она уже была совсем не против такого расклада. Вот только надо было всё-таки съездить домой, уладить дела с разводом, поговорить-посоветоваться с сыном насчёт его перевода-переезда…
Звонок квартирного телефона Арно раздался очень некстати: они уже были, можно сказать, на выходе – шли на премьеру в Большой театр. Звонил брат Андрей, который попросил Арно, взявшего трубку, позвать к телефону Алю.
– Алечка, прости пожалуйста, но тут тебе телеграмма пришла из дому, от сына, слушай: «Мама, возвращайся домой, отец попал в аварию», – извиняющимся голосом произнёс в трубку брат и замолчал.
Аля стояла словно оглушённая. Ей предстояло сделать выбор: схватить чемодан и мчать на вокзал к уже совсем нелюбимому, но всё ещё мужу Аркаше, чтобы его спасать-выхаживать, или же, наплевать на эту телеграмму и сделать вид, что её не было. Самой же отправиться с Арно на ту долгожданную премьеру в Большой, чтобы в полной мере насладиться спектаклем, и не жить-существовать, а жить-любить и быть любимой.
"Метаморфозы" №1 2022г.