Глава седьмая.
Беседы отца с сыном. Беседа первая
Это всё получилось совершенно случайно, а как здорово вышло! Какая хорошая родилась идея!
Когда миновали площадь Гагарина, всю изрезанную перекрещивающимися трамвайными рельсами, а оттого с выщербленным асфальтом и многочисленными рытвинами, когда вырвались на прямую как стрела дорогу и слева потянулись корпуса комбината «Искож», излучающего характерные запахи, Константинов сказал сыну:
– Представляешь, а ведь были времена, когда Тверь не только не подчинялась Москве, до даже, говоря языком нынешним, была в серьёзной оппозиции. Это мягко… Не хочется упоминать, что просто открыто враждовала.
– Почему же? Ведь одна страна…
– Страна то одна, Русь, да раздирали её междоусобицы, хотя все княжества одинаково страдали от ордынского нашествия. И вот твой тёзка великий князь Московский Дмитрий решил взять под руку Тверь. Нужно было объединять Русь, нужно было готовить её к решающей битве с лютым врагом. Привёл Дмитрий своё войско, осадил Тверь, а центр княжества тогда находился примерно в том месте, где теперь наше суворовское военное училище. Грозным было войско Московское, все понимали, что не выдержат натиска Михаил Тверской. Горячие головы торопили, мол, скорее на штурм. Кто-то спешил просто обуздать тех, кто выступил против Москвы, а кто-то и пограбить хотел. В ту давнюю пору разграбление взятых крепостей было делом обычным.
– И что же, пошли на штурм?
– Нет… Сила князя Дмитрия была в том, что он умел друзей из врагов своих делать. Направил он ультиматум. Потребовал, чтобы Тверь подчинилась Москве, чтобы дружина тверская, когда настанет час, выступила вместе с Московской и другими русскими дружинами против общего врага. И князю Михаилу Тверскому достало ума, чтобы покориться, чтобы стать под руку Москвы, ради общего будущего…
– Здорово, – сказал Дима и добавил оживлённо, – Слушай, вот о чём мне рассказывай, когда ездим с тобой, а то ведь говорим ни о чём…
– Пою, что вижу, – засмеялся Константинов.
– Не понял…
– Да была шутка такая или, может, анекдот короткий… Едет по пустыни аксакал, едет и поёт заунывную песню. Ну и спрашивают у него спутники, проводить которых по степи вызвался, о чём, мол, поёшь, дедушка. А он и отвечает: пою о том, что вижу… Вон верблюжья колючка на взгорке, вон ящерица пробежала по песку…
– А у нас ещё анекдот был такой, – весело вставил Дима: – Обращаются вот к такому старичку. Дедушка саксаул, а дедушка саксаул… А он в ответ, мол, не саксаул, а аксакал… А один чёрт…
– Стоп! – прервал Константинов. – Это уже не наше. Это уже откуда-то с Запада принесли неуважение к старшим, к старцам… Ты же слышал, как в старом анекдоте: о чём поёшь дедушка… С уважением, с уважением надо относиться к старикам нашим, да хоть и не нашим, тоже. И в этом отличие народа нашего русского от европейских народов-нелюдей. И ещё отличие в том, что присоединяя к себе новые территории – странами их и назвать было нельзя – мы, русские люди не только сохраняли культуру тех племён, но позволяли развивать её в добром направлении, а если не было своей письменности, то давали её и ничем не ущемляли права окраин по сравнению с правами метрополии, если под ней понимать метрополию Москвы.
– А на Западе?
– Там по-другому. Пример – Америка. Завоевали, прошли огнём и мечом, и где теперь индейцы? Так, оставили немного, чтобы как в зоопарк водить, да туристам показывать экзотику. Вот и с нами веками, многими веками так хочет поступить Запад. Со времён образования Римской империи регулярно нападали на нас с единственной целью, разграбить, забрать рабов и уничтожить тех, кто для рабского труда не годится.
– Неужели там, на Западе, такие жестокие люди?
Константинов усмехнулся, подумав, что слишком уж у нас преуспела пропаганда в средствах массовой дезинформации. Так преуспела, что даже сын полковника, воспитанный на патриотических началах, думает, что на Западе, за пределами Русского Мира, кто-то хочет нам добра. Тем не менее, надо было разъяснить всё как-то помягче. И он попытался сделать это:
– Может и не все изначально жестоки, но, увы, действует стадный инстинкт. Появляются паханы подобные Гитлеру, ну и одурманивается население бесчеловечными идеями. И идут на нас оголтелые нелюди, пока не получают своё… Потом некоторые одумываются, да, увы, не все. Это я тебе только очень поверхностно рассказываю. А для чего рассказываю, понимаешь?
– Понимаю… Наш долг – защищать Отечество! – сказал Дима.
– Да, есть такая профессия – Родину защищать! – напомнил Константинов слова комэска из фильма «Офицеры». – И ты скоро встанешь на первую ступеньку на пути к этой великой профессии. Это серьёзный шаг… Это важный выбор, важный и серьёзный. Люди, посвящающие себя этой профессии, отлично понимают, что находятся на линии огня постоянно. Даже когда над страной, казалось бы, мирное небо, когда светит солнце, когда все вокруг поют и танцуют, когда… Да что там перечислять.
– Знаю, знаю. Ты любишь повторять слова из какой-то книги. Ну что война для военных естественное состояние, – сказал Дима.
– Это из книги Константина Симонова «Товарищи по оружию». Кстати, я прочитал её суворовцем, даже помню, как взял в библиотеке и урывками, в личное время – она не была в программе – читал… Да, ты выбираешь профессию, которая возьмёт тебя всего без остатка…. Вот представь… Окончилась Великая Отечественная война, казалось бы наступил долгожданный и долгий мир. Война нанесла Советскому Союзу колоссальный ущерб, по всей стране развёртывалось восстановление народного хозяйства, восстановление, на первых порах, хотя бы даже самого элементарного жилья, а за океаном уже вынашивались планы ядерных бомбардировок, планы уничтожения того, что отстраивали заново советские люди, спасшие мир от коричневой чумы. Что же останавливало заокеанских нелюдей? Во-первых, сколько бы они ни планировали сбросить бомб, сначала на тридцать, затем на пятьдесят, позднее на триста советских городов, получалось по их расчётам, что русские танки примерно через две недели будут на берегу Ла-Манша. Заокеанские летающие крепости могли базироваться на аэродромы вблизи советских границ. Наши же бомбардировщики, когда ещё не было ракет, неспособны были достать заокеанского логова. И тогда во льдах Северного Ледовитого океана соорудили аэродромы, где советские бомбардировщики могли дозаправиться, чтобы затем лететь дальше, на врага, лететь, не имея возможности вернуться… Одно только желание служить в таких бомбардировочных соединениях уже становилось подвигом, ибо члены экипажей самолётов заведомо знали, что их ждёт в логове нелюдей после выполнения задания. Именно эта ни с чем несравнимая готовность к подвигу советских лётчиков останавливала заокеанских зверей от исполнения изуверских планов. Они твёрдо знали, что, если развяжут войну, Советская Армия накажет агрессора. С большими трудностями, постепенно совершенствовались средства Противовоздушной обороны. Какое-то время мы не могли ещё сбивать летающие крепости в случае их массового налёта. И тогда изобрели вынужденный способ борьбы с ними. Нашим бомбардировщикам предстояло подниматься над этими авиационными армадами и сбрасывать ядерные бомбы, которые подрывать в гуще звериных армад. Отважные советские экипажи, которые готовились к подобным действиям, не думали о своей судьбе. Они думали о Родине, о Советских городах, которые предстояло защитить от коварного врага и защитить пока, увы, только таким способом. Зыбким был тогда мир, зыбким до тех самых пор, пока Советский Союз, путём титанических усилий не достиг паритета с врагом. И тогда враг взял курс не на открытое нападение, а на подленькую, ещё более недостойную звания человека, войну коварства, подлости, подкупа, опоры на мерзавцев и отбросы общества, на ублюдков и питекантропов, у коих нет отечества и нет приверженности ни к чему, кроме мамоны. И снова не было или почти не было в России такой семьи, из которой хотя бы кто-то не отправлялся на защиту Родины.
Константинов немного помолчал, потому что проезжали Клин. После моста начался подъём и слева открылся Музей Чайковского. Дима посмотрел в его сторону и сказал:
– Нам учительница говорила, что и этот музей немцы разрушили.
– Да, Клин был в их руках… На Западе свои, особые ценности. Они отличны от наших. Литература, искусство, музыка – всё это ценится разве что в плане того, сколь дорого можно продать.
– А давай зайдём в музей?
– Отчего же не зайти. Время у нас есть…
Музей встретил прохладой. К экскурсии, для которой собирали посетителей, присоединяться не стали. Пошли по залам, рассматривая экспонаты. Тут Дима и спросил:
– А правда, что Чайковский был, ну, этим, – он помялся, и с некоторым отвращением проговорил: – Гомиком?
– Кто тебе это сказал?
– Да уж не помню. Кто-то в школе…
– Вон уж куда клевета добралась… Да…, – Константинов вздохнул и покачал головой, – Стараются выкормыши Аллена Даллеса. Дело в том, что после войны в сорок восьмом году в Соединённых штатах вышла Директива, по автору её составителя известная как Даллесовская. А наименована она: «Цели США в отношении России». Она длинная. Не буду пересказывать. Основная же рекомендация обрушить на нашу страну такую клевету, чтобы полностью дезориентировать подрастающие поколения. Добиться, чтобы в следующей войне у нас не было Матросовых, Космодемьянских, Талалихиных, ну словом, не было героев.
– Да уж, слышал… Ну что Александр Матросов споткнулся и случайно упал на ДЗОТ, а Зоя Космодемьянская по приказу Сталину жгла дома сельчан, чтобы наказать их за то, что в оккупации оказались. Но на кого этот бред рассчитан? Кто поверит? – с возмущением спросил Дима.
– Твоё поколение не поверит, – согласился Константинов, – Во всяком случае, в большинстве своём. Но пройдут годы бардака, который сейчас установился в стране, и как знать…
– А Чайковский причём?
– Знаешь… Есть такое выражение: «Пушкин – наше всё».
– Слышал.
– Так вот, Пушкиным в живописи назвали современники Карла Брюллова, а вот Пушкиным в музыке Михаилу Глинку и Петра Ильича Чайковского. Конечно, это всё условно. Любили давать вот такие имена.
– Тоже приходилось слышать. Адмирала Ушакова называют «Суворовым на море».
– То есть, иными словами – лучшие из лучших в своём деле. Ну и озаботились на Западе, как бы вот так оклеветать и наших деятелей прошлого. Составили пасквили на Ивана Грозного, на Екатерину Великую, на Павла Первого, на Николая Первого, оклеветали многих писателей и поэтов – тоже лучших из лучших. Как-нибудь расскажу подробнее. Ну а что касается Чайковского, то выдумала все примерно с десяток лет назад паршивая диссидентка, сбежавшая в штаты. Расписала как говорят со знанием дела – видно нарушение ориентации ей знакомо и близко. Ну а что касается Чайковского, то у него всё было нормально. Драмы в любви были, но была и женщина, которая очень любила его и помогала всеми силами. Думаю, что чучелу, подобному нынешним хозяевам эстрады, которые через одного гомики, она бы не стала помогать. И ведь только скажи теперь, мол клевета, и сразу в ответ, ну что ты. Ну это же всем известно… Докажи, что он не был таким… Так ведь надо сначала доказать, что был – что никем не доказано, а уж потом доказывать обратное. Вот я сказал как-то, что Иван Грозный сына не убивал, а мне в ответ, мол, докажи, что не убивал. Словом, мир перевернулся. Так что не верь лгунам.
– А как узнать, лгуны или нет?
– Помни, что чем больше сделал для России кто-то из великих деятелей прошлого, тем более он ненавистен тем, кто служит тёмным силами Запада, всем этим людоедам Даллеса. И знаешь… Сердце тебе всегда подскажет, если задумаешься над услышанным…
Они прошли по музею, вернулись в машину и, когда продолжили путь. Дима сказал:
– Знаешь, пап, всё, что ты мне сегодня рассказал удивительно. Но многое мне и так известно из прежних разговоров с тобой, многое слышал, когда бывал на твоих читательских конференциях, или, когда к тебе в гости приходили друзья, как я замечал, очень и очень, толковые. Но всё как-то разрозненно, отрывочно, как бы выразиться…
– Бессистемно? – спросил Константинов.
– Точно… А мог бы ты начать с самого далёкого, ну как бы… Вот у нас на книжной полке, на одном из переплётов написано «Откуда есть пошла Русская Земля». Но сейчас, поскольку я на пороге военной службы, рассказал бы мне о том, откуда пошло наше, русское воинство. Учебники учебниками, но помню ты нам в классе рассказывал, как на самом деле происходило Бородинское сражения или о том, что во время войны, которую предательски назвали Крымской, врагу так и не удалось взять Севастополь, хотя до сих пор трубят о его взятии…
– Что ж… Такая просьбе меня очень радует. Действительно, наши поездки, а теперь, надеюсь, их будет много, используем для ликбеза.
– Ликбеза?
– Да, именно… Боевая летопись нашего прошлого столь многогранна, что вот этак, на скорую руку, в неё не вникнуть…
– Так дай основные направления, подскажи что читать… Мне очень нравится история… Очень хочется знать правду…
– Ну что ж… Дело предлагаешь. Действительно, вот этак от одного факта к другому переходить, только калейдоскоп создавать, а калейдоскопичное изложение фактов – лучший способ скрыть правду. Так что сегодня и начнём с самого начала. Ещё ведь почти час ехать…
Но беседу на историческую тему пришлось отложить на следующую поездку, потому что обстановка на шоссе усложнилась – «часы пик».
Наконец, остановились у подъезда, и, когда поднимались на свой этаж, Дима предложил:
– Слушай папа, у меня идея. Давай маму испугаем…
– Каким образом?
– Скажем, что всё, мол, двойка…
– Не надо…, – возразил Константинов. – Да и не очень-то это, возможно, испугает. Мамам хочется, чтобы дети всегда были дома. Так что, хоть и не
признается, но обрадуется…
Позвонили в дверь. Хоть и не слова не сказали, но получилась немая сцена. Сложный комплекс чувств отразился на лице матери.
– Провалились? – спросила она.
– Пятёрку получил, – ответил Константинов. – Просто до математики всех тверских и москвичей отпустили. Так что два дня дома.
– Ну слава богу. А то напугали.
Ой ли? Испугалась ли? А, впрочем, она же понимала, что суворовское военное училище – это дорога в жизнь. А что на гражданке, особенно теперь?
Пока это жизнь наладится!?
Поужинали и Алексей отправился прогуляться. Вышел во двор, осмотрелся. Подумал: «Ну и дела. Всего-то два дня назад уехал, а такое впечатление, что не был здесь вечность. Что значит настрой на долгую поездку, на новую, неизведанную жизнь».
На улице делать было совершенно нечего. Хоть бы кого встретить, хоть бы с кем поговорить. Ощущения были странными – с одной стороны, и рассказывать нечего, но, с другой, уже появились первые впечатления.
С одной стороны, хорошо побывать дома, но с другой – дальние проводы, лишние слёзы. Уж лучше бы остался в училище, где началась какая никакая, а всё-таки служба. Строем в столовую, строем на зарядку, строем на вечернюю прогулку. Всё в полном объёме, хоть ещё и не суворовцы. Отец сказал по этому поводу, что людей, собранных в армейский строй нельзя оставлять без дела ни на час. Безделье – верный путь к чрезвычайным происшествиям. Как собранная для войны, отмобилизованная, но не использованная в деле армия быстро разлагается, так и собранные путь хоть для экзаменов ребята и не занятые делом, сразу найдут дела совсем ненужные и даже вредные.
Ну а в училище уж эти прописные истины знали. Что же касается всяких провокаций, так их хоть отбавляй. Кому-то уже разонравилась идея поступать, кто-то и до объявления результатов прекрасно понимал, что написал очень плохо. Одни раздумывали, сегодня забирать документы или ещё подумать, другие начинали подзуживать ребят – мол, и зачем это училище, и кому охота за забором сидеть?
Два дня пролетели незаметно, и вот снова дорога. В Тверь отправились в воскресенье. Мало ли какая может случиться задержка в пути. На этот раз Дима не отрывался от учебника математики, повторял правила, просматривал решения типовых задач. Переночевали в гостинице, и утром отправились на экзамен.