В глазах Пафнутия синяя извивающаяся петля походила на ядовитую змею, обхватившую его короткую шею, настолько правдоподобно он представил окровавленную шерсть на своём кадыке. Разлохмаченный временем конец напоминал открытую пасть азиатской эфы (он вспомнил картинку из Детской Энциклопедии).
– Так, мне принесли эту верёвку. Тут нечего скрывать.
– Экий вы дипломат, и чего молчали?
– Показали, я и признал. Вы раньше не спрашивали, – простодушно ответил Пафнутий.
– Кто принёс?
– Иностранка, я про неё уже говорил. Я ещё удивился, зачем лететь в чужую высотку, когда храмы везде стоят. Впрочем, это не моё дело: женщина пришла исповедаться.
– И что дальше?
– Оставила, чтобы сжёг во время службы.
– Иностранка сразу отпадает. В плазме, что угодно сгорит, и карбин в том числе.
– Тогда надобно винить меня. Это я предложил Гоше имитировать самоубийство, – простодушно сознался Пафнутий.
– Наконец я услышу правду!
– Зачем так? Ему грозила большая опасность. Единственный способ – это повеситься от неразделённой любви. Все знали о его страсти к Персефоне. Вот мы и придумали версию.
– Попроще ничего не нашлось?
– Здоров, как бык. Не диарею же показывать? Он знаменитость! Представляете себе эту рекламу: Архангел сидит на унитазе? Газетчики бы в миг растиражировали!
– Ну да, несчастная любовь гораздо эстетичней. Верёвку нигде не оставляли?
– Так я сразу с ней и пошёл к Архангелу.
– Батюшка, я вынужден вас арестовать.
– Да за что же? Кто знал, что включиться вентилятор. Я сам удивился.
– Рассказывайте по порядку.
– Всё произошло мгновенно. Гоша стоял на плечах робота. Я кричал в звуковод Персефоне, чтобы отговорила страдальца. Вдруг включился вентилятор. Гоша запаниковал и сорвался вниз. К несчастью, успешно. Умер без мучений.
– А зачем служка выписывал квадраты в храме?
– Пришлось поменять лампы, чтобы включить чужого робота. Память камердинеру я стёр, а служке не получилось: у Гоши лампа особая, я про них ничего не знаю.
– Всё равно не понимаю, кто приказал чистить люстру?
– Сиё известно только Космосу, сын мой. Да и какая теперь разница? Виновный найден, судя по всему.
– Не верю я в простые ответы. А что за опасность грозила Архангелу?
– Не могу открыть тайну исповеди, – вдруг упёрся священник. – Все вопросы к Персефоне. Вот если она разрешит, то, пожалуйста. Переговорите вначале с ней.
***
Странным образом судьбы империи собрались вместе, сконцентрировались в одном крошечном семейным конфликте. Казалось, ну что такого, обычная физиология? В конце концов, из древних манускриптов известно, что храп, это проявление мужества, бессознательное желание отогнать от пещеры саблезубых тигров и кровожадных пантер.
Так неужели Берта хочет стать жертвой неприятностей? Ну если полагать под голодными хищниками эти самые неприятности? Получается, что так. А иначе как расценить её маниакальное желание строить гранитные редуты на пути своего генерала? И ведь она справедливо полагает, что Зыбин со всем справится! Стриженый хорёк (её собственный эпитет) найдёт решение, как обезопасить империю от массового вымирания гермафродитов.
Симптоматично, что маленькое недоразумение вызывает к жизни абсолютно неконтролируемые события. Злой навсегда мужчина прилетает в первую попавшуюся высотку, и для чего? Движимый инстинктом первобытного охотника выбирает самую нужную точку для приложения своих усилий. Здесь в этом болтающемся в стратосфере нагромождении железных коробок, спаянных вместе вокруг карбинового каната, среди тысяч чужих судеб он находит, пожалуй, самую несчастную – семью академика. Знаменитый учёный и провинциалка с Земли. Мечта спасти человечество и агент секретной службы. Оба они верят в свою правду, но какую? Господи (это я уже от себя, извините, не сдержался), на что только не идут учёные мужи, чтобы осчастливить человечество своей гениальность!
И вот смерть известного хоккеиста. Архангел совсем ни при чём, вот совсем и никаким ботинком. У молодого арна жизнь состоялась, он талантлив, успешная карьера. Так зачем именно его выбрали в сакральные жертвы? Не оттого ли, что спортсмен одинок и не имеет ценности для арнов, потомков космических бродяг?
Его сублимированная страсть, выраженная в забитых шайбах, бесплодна, ничего, кроме чужого удовольствия, не производит, а значит, для будущей жизни бесполезна. Смерть Гоши Архангела – это символ никому не понятный и оттого особенно трагичный.
***
– Нет, проект надобно спасать! – метался по своей лаборатории высокий худой профессор, похожий на исполинскую белую цаплю в очках и накрахмаленном халате.
С барного табурета, оставленного на будущее, когда уляжется шумиха вокруг смерти хоккеиста, на него взирала Персефона.
– Толстый, ты чего беспокоишься? Ну оставила я там свой волос. Их много, за всеми не уследишь? Ты как себе это представляешь?
– А косынка на что?
– Ну, извини! Этот Пафнутий так истошно вопил, что я обо всём забыла.
– Обрею налысо, у меня есть персидский порошок.
– Садист! Я буду похожа на бритую селёдку.
– Да-с, умеешь подобрать эпитеты. Сразу расхотелось.
– Толстый, а если рассказать правду?
– Им?! Не смеши. Скопище идиотов! Ты и так под подозрением. Я не могу допустить, чтобы тебя уничтожили.
У Персефоны запершило в горле и выступили бусинки блестящих слёз. Академик вдруг показался ей очень милым.
«Нет, действительно, такой милый – беспокоиться».
О ней вообще никогда не думали. В колонии, на земле, она жила, что куст придорожный, кто хочет, тот и пнёт. Пришлось хорошо учиться, чтобы поступить в «Квантовый сдвиг». Родные не помогали, наоборот, постоянно гоняли с единственного в доме обеденного стола. Часто уроки делала с фонариком, сидя на кровати в отгороженном закутке без окна. В университете мизерной стипендии всегда не хватало. Пришлось стать внештатным Наблюдателем. Ну да, писала доносы. Ну надо же было на что-то жить. А здесь выплаты каждый месяц.
– Ничего со мной не будет. У них доказательств нет. Волос – полная ерунда. Мало ли он откуда туда попал?
– А пояс? Где ты его потеряла? Потом это странная посылка с бантиком от Логерфельда?
– Подруга, что такого? Ну, захотела сделать приятное.
– У тебя подруги? Не смеши. Такие же провинциалки? И вдруг они раскошелились на дизайнерскую вещь!
– Ты иногда бываешь несносен. Почему это у меня не может быть подруг?
– Мы живём в стратосфере, милая. А твои подруги остались там, на Земле. И вообще, разве могут быть друзья у Наблюдателей?
– Бывшая, бывшая Наблюдатель, – уверила Персефона, вытаращив глаза для достоверности.
– Не удивлюсь, если до сих пор строчишь доносы. Впрочем, мне это без разницы, – раздражённо бросил академик.
– А я полагала, что…
– Скажешь тоже, я не работаю против правительства, как Семарг.
– Он не нарочно.
– И что с того? Думаешь, ЦК это интересует? «Нарочно, не нарочно». Распылят на позитроны, как врага империи. Социальный эксперимент сочинил в персональной высотке, эгоист романтический! Он подумал, как граждане жить будут, когда его переизберут. Один раз я ему помог, но пусть не надеется на будущее. Если бы не твои толстые лодыжки, проголосовал бы за Мару. (Это академик вспомнил, как шантажировал Семарга после выборов, чтобы тот отдал ему Персефону для опытов). Она быстренько организует здесь концлагерь с таможней на каждом этаже.
– Что-то ты разошёлся. Что нам Семарг, он вообще нас не касается. Живёт себе в бункере и живёт, словно сыч одинокий.
– Одинокий? А чего ты у него по воскресеньям делаешь?
– Должна же я отдыхать от экспериментов? Силы дамские не бесконечны. Ты оттого на него и зол, что с тобой скучно. Всё работа и работа.
– Не понимаешь ничего, глупая женщина. Я человечество спасаю! Некогда любезностями заниматься. Вернёмся к подарку. Несложно догадаться, что так называемая подруга прислала поясок взамен утерянного. А где тот, что я привёз из Магриба? Ты кого хочешь обмануть – учёного? Простые числа я не могу сложить ?
– И чего делать?
– Великий космос, дошло! Если ты его придушила, то надобно потерять твой пояс очень правдоподобно и при свидетелях.
– Есть неприятный аспект. Можно сказать, полная дрянь.
– Так и знал, что твои мозги ни на что не годятся. Сначала хоккеист, потом верёвка. Ну что молчишь?
– Это жена начальника ВТС.
– Аристова? Час от часу не легче. И ты молчала? Надобно срочно сообщить Семаргу. Это против него подкоп. Он, конечно, враг придурошный, но Мара несравнимо опаснее. Она уже предлагала мне электропитание урезать. А ты сама знаешь, нам и так не хватает. Один трансгулятор сколько ест, а теперь ещё и с портативным модулем. Электронный микроскоп, межпланетный телескоп, волновой генератор… – начал перечислять академик.
– Ты ведь его терпеть не можешь?
– Ну, знаешь! Жизнь, кого хочешь, согнёт пополам.
Смущённо переменив положение ног на барном табурете, Персефона тихим голосом сообщила:
– Я всё ещё в штате ВТС.
– Так и знал, что стучишь. Собралась топить Хранителя?
– Ни в коем случае. Трансгулятор того не стоит, – слукавила Персефона, имевшие далекоидущие виды на этот аппарат. Кроме того, за доносы на Семарга ей платили отдельно, и она не собиралась лишаться скромного, но устойчивого дохода.
– Кхе, кхе, – откашлялся академик перед тем, как дунуть в звуковод. – Товарищ Семарг, тут разговор имеется приватный. Будьте любезны, зайдите в лабораторию.
Наконец в бункере установился нормальный состав воздуха: азот 78.08%, кислород, 20.94%, плюс аргон. В оконный проём установили бронированное стекло новой марки, способное выдержать выстрел из электромагнитной пушки. Семарг удовлетворённо провёл по гладкой поверхности.
«Никакой на свете зверь не прорвётся в эту дверь» – продекламировал вслух строчку из детского стишка про трёх поросят.
Что поделаешь, человек существо стадное, одиночество никого не красит. Приходится обращаться ко всему человечеству сразу, когда нет собеседника. После разговора с начальником ЦУП он оказался в странном подвешенном состоянии. Альбер Иванович ничего вразумительного не сказал. Ушёл в думки – как говорится на Земле. Продолжать политику неокоммунизма или взорвать высотку – непонятно. Очевидно, что испорченные взаимовыручкой люди не смогут жить в условиях всеобщего эгоизма. Семарг уже начал протирать куском бархата прозрачный колпак, под которым поблёскивал вольфрамовыми гранями ключ, когда привезли стекло.
«Не повезло, трум-бум-бум» – пробормотал под нос, определяя на специальную полку разведённую лимонную кислоту и бархотку с вышитым девизом «Сегодня всё, завтра ничего».
Теперь, после установки нормального давления в помещении, чё-то расхотелось поворачивать ключ на «Всё». В конце концов, опытный руководитель не должен поддаваться преждевременной панике. Очень часто спасение приходит совсем неожиданно, и от совсем случайных людей.
Раздался скрип-треск из звуковода, похожий на крик озёрной птицы. Пришлось надевать парадные шлёпанцы, чтобы идти к соседу.
В этот раз воздушные цилиндры, открывающие тяжёлую дверь в заклёпках, выдали особенно большую струю влажного воздуха. Давненько жильцы не покидали свою лабораторию. В центре, на барном стуле, игралась с брелоком трансгулятора Персефона, академик нервно сновал вдоль книжных полок, недовольно поглядывая на беспечную музу.
– Ага, вот и вы! – воскликнул академик останавливаясь.
– Коньяк будем пить?
– Зачем?
– В знак примирения.
– Прекращайте свои шутки, здесь дело серьёзное. Вас уничтожить хотят! Я не могу этого допустить. Хотя вы крайне несимпатичная личность.
– Я пришёл гадости слушать?
– Вот-с, извольте посмотреть на эту мамзель, – академик ткнул длинным сухим пальцев в сторону жены. – Она, видите ли, волос там оставила. И что прикажите делать?
– Фрол Демидович, я так посмотрю, у вас от работы разрыв сознания наблюдается. Я только вошёл.
– Ах да, конечно, вошли. Хоккеиста убили? Убили. А виновата Персефона. Это на что похоже? У меня есть подозрение, но, как говорится, одна голова хорошо, а две совсем поссорились. Хе, хе. Шутка.
– Персефона, расшифруйте поток сознания.
– Боится, что вас заменят на Мару. У него с ней культурная несостыковка. А волос да, виновата, оставила, но не нарочно.
– Семейный подряд, я так понимаю?
– Товарищ Семарг, не ёрничайте. Вам дело говорят, а вы здесь смешки затеяли. В конце концов, могу и запретить ваши праздники по воскресеньям. Мне они, знаете где. Только тормозят работу.
– Стоп, я так понимаю, всё-таки есть основания подозревать Персефону? Волос она там оставила, у покойника?
– Наконец-то! Далёкий вы от науки человек. Элементарные вещи приходиться разжёвывать.
– Подождите, сейчас перехвалите. Мара здесь при чём?
– Уже не важно. Давайте думать, как вас уберечь, дорогой вы наш товарищ.
– Лично у меня всё в порядке. Стекло новое вставили. Теперь никакой гранатомёт не страшен.
– Поздравляю. Только у меня один выстрел был. Так что напрасно старались. Всё, напрягите свои дряблые извилины. Синюю верёвку помните, ну на которой повесился хоккеист? Так вот – это её.
Снова переменив положение ног, широким взмахом, Персефона молчала, предоставив ораторскую трибуну академику.
– Жена начальника ВТС изволила у неё выпросить, а на следующий день убийство. Вы посмотрите на эту дуру. Ничего лучше не могла придумать! Вы, конечно, враг, здесь никто не спорит. Но лучше ставленник ЦУПа, чем пенсионерка из таможни. Она нам быстро здесь все гайки посшибает.
– Про Мару, я так подозреваю, пылите? – высказал догадку Семарг.
– Молодец, – похвалил академик и продолжил: – Надобно немедленно что-то предпринять:
Первое – вы заявите, что присутствовали при передаче пояса Норе.
Второе – второе неважно, волос ничего не доказывает. Здесь они зубы обломают, мало ли он откуда туда залетел.
Нут-с, что скажете?
– Минуточку, насчёт пояса что-то новенькое. Я не хочу воевать с ВТС, тем более с женой начальника. Верная смерть, и бункер не спасёт.
– А что ваш Альберт?
– У него гермафродиты, не до меня.
– Вот до чего доводят социальные эксперименты! На непосредственного начальника нельзя положиться. Что у него там с гермафродитами?
– Недород. После изобретения чемодана отца Фёдора отказываются плодиться.
– Так-с, так-с, так-с, а поподробнее?
________________________________________
Глава 7 - http://proza.ru/2022/06/29/127
Глава 9 – http://proza.ru/2022/08/10/335